Тем временем «Обретиа» подбирал из воды оставшихся в живых, что было сделано с величайшей эффективностью. Их подобрали почти сразу, и коммандер Бейкер-Кроссуэлл, наш командир, закричал “Обретии” через “тэнной”: “Спустите их вниз, быстро”. Их спровадили, так чтобы они не видели, что делается на поверхности. Если бы кто-нибудь из немцев увидел, как мы поднимаемся на борт их лодки, он мог бы как-нибудь сообщить об этом в Германию.
Мы подвели вельбот к борту подлодки, она называлась U110, баковый гребец выпрыгнул и закрепил шлюпку. Мне пришлось перелезть через гребцов, прежде чем спрыгнуть на немецкую лодку. Она была ужасно круглая и скользкая. Я вытащил револьвер, прошел по обшивке и по закрепленной лестнице забрался в рубку. С радостью говорю, что там никого не было, но круглый люк диаметром в 2 фута, к моему удивлению, был закрыт. Это заставило меня задуматься: не осталось ли кого-нибудь на корабле. Когда я спустился в лодку, я поводил револьвером, чтобы сразу выстрелить, если бы там кто-нибудь затаился и вдруг появился бы. Я спустился прямо в центральный пост, и это был самый опасный момент. Я был легкой мишенью, так как обе руки у меня были заняты.
К счастью, все еще не было признаков того, что кто-либо тут есть, и я прошел прямо из конца в конец через всю лодку, через незакрытые водонепроницаемые двери, чтобы убедиться, что на ней никого нет. Установив, что команда оставила корабль, я крикнул своему сигнальщику Поллоку, стоявшему на мостике с сигнальными флажками. Я сказал ему: “Передайте на «Бульдог»: «Все чисто», а остальным членам команды велел спускаться вниз. Они все спустились, оставив наверху сигнальщика, чтобы поддерживать связь с “Бульдогом”. Я приказал очистить субмарину от всего — документов, оборудования — всего, что мы могли без труда забрать в тот день. Я составил цепочку: два человека на палубе, два человека в рубке и так далее, вниз по трапам, и мы приготовились передавать наверх все, что попадется нам в руки.
Мы начали конечно, с книг, сняли все книги со всех полок, все пособия по навигации, пособия по кораблевождению, книги шифров... все. Затем, еще до того как мы погрузили хоть что-нибудь из добытого, мы столкнулись с серьезным затруднением. Наш вельбот попал в сильное волнение и разбился о борт подлодки. Мы просигналили “Бульдогу”, и командир распорядился, чтобы другой из наших эсминцев, “Бродвей», выслал шлюпку. “Бродвей” был бывшим американским эсминцем, старого типа, с четырьмя трубами. К счастью, на нем были моторные лодки, а не гребные шлюпки, такие лодки очень удобны на небольших расстояниях.
Весь день мы переправляли материалы, и командир очень волновался, чтобы ничего не было повреждено. Книги с шифрами, например, водопроницаемы, и все написанное растекается, когда на них попадает вода. Кикам-то чудом все упало, совершенно не отсырев. Со мной был и радист. Его делом было отправиться прямо в радиорубку и прочитать все настройки, чтобы мы могли установить, какие частоты использовали немцы. Поскольку на подводных лодках ужасная теснота и все расположено очень близко, радиорубка находилась всего в 8 футах от того места, где я стоял в центральном посту, и он позвал меня: “Посмотрите, сэр” — и указал на то, что по виду казалось старой пишущей машинкой. Мы оба сказали, что предмет выглядит интересно и что будет лучше, если мы отправим его наверх.
И это оказалась... знаменитая “Энигма”, привинченная к палубе четырьмя винтами. Мой радист, очень сообразительный парень, в мгновение ока отвинтил ее и передал назад, вверх по трапу, через рубку, по палубе в катер и на “Бульдог” Постепенно в течение дня мы забрали множество других элементов оборудования, небольшие радиоустановки и все, что мы смогли снять с места; также отвинчивали и отправляли наверх все элементы всех казавшихся интересными механизмов. Затем я открыл стол с картами и выдвинул ящики. Там были все эти карты с жирными черными линиями, идущими из всех французских портов, которые ясно обозначали пути немцев. Это были новейшие карты, и в первый раз случалось так, что кто-то захватывал карты всех немецких минных полей. Они использовались бы, без сомнения, по меньшей мере в следующем году. Далее, я обнаружил карту, впоследствии известную как карту-сетку, которую союзники до этого не видели. Эта карта делила Атлантический океан на квадраты, с подводными лодками, направленными патрулировать определенные зоны.
Тщательные поиски заняли долгое время, и отсоединение найденного иногда было очень тонкой операцией. Многие из обнаруженных книг были просто незаменимыми, уникальными; некоторые содержали совершенно секретные нацистские коды и шифры — например, “Офицерская шифровальная книга”, которую опять же мы никогда до этого не видели. Мы исследовали подлодку шесть часов, тогда как обычно абордажные команды пробегали лодку и выбирались наружу через двадцать минут. Командир весьма любезно послал нам сэндвичей и чаю. Все были взбудоражены и увлечены работой. Было чувство сильнейшего, огромного волнения — да, да.
Когда все было закончено, командир решил пойти немного дальше. Он решил, что мы попробуем взять немецкую лодку на буксир, и ее начали окручивать тросами. Я со своей командой остался на борту. Наконец лодку взяли на буксир, но вскоре лопнул трос, так что нам пришлось заново его заводить Мы начали двигаться вполне удовлетворительно, когда вдруг поднялась тревога. Был замечен перископ немецкой подлодки, и “Бульдог” пошел в атаку. Он удалился на большое расстояние и в конце концов потерялся из виду. Это был для нас отчаянный момент — мы болтались посреди Атлантического океана в немецкой подлодке без электричества и сильно протекавшей. И мы были очень, очень рады, когда опять увидели “Бульдог” невредимым. Нам удалось снова зацепить трос».
Вскоре после этого командир приказал абордажной команде вернуться на «Бульдог», а немецкая подлодка оставалась на буксире. Трудно было двигаться вперед в бурном море, и на следующий день перед полуднем Бейкер-Кроссуэлл приказал отдать буксирный трос, и U110, теперь основательно затопленная, затонула почти сразу же. Затем корабль ушел в Исландию, откуда выжившие члены экипажа U110 были переведены на «Бульдог» и доставлении на базу в Скапа-Флоу в качестве военнопленных. Бэлм продолжает:
«Это была насмешка. Всего лишь за перегородкой от того места, где содержались военнопленные, были все их книги, шифры и карты — всего в 6 ярдах. Они и не предполагали, что спят и едят в нескольких футах от своих секретов. Мы шли назад, в Скапа Флоу, 36 часов, и когда мы ошвартовались, то избавились от пленных немцев. Им всем завязали глаза, чтобы они не увидели, какие корабли стоят на базе. Немцы думали, что им завязали глаза, потому что ведут на расстрел. На базе был эксперт из Блетчли-Парк; он приветствовал нас и изучил все книги, и я помогал ему. Только теперь до нас стал доходить, насколько это все важно. Это был день тревоги, волнения, возбуждения. Эксперт сказал, что все добытое -просто несказанный дар небес, особенно шифры, механизмы и настройки, список настроек и так далее. Он сфотографировал каждую страничку в каждой книге, просто на случай, если они потеряются в самолете или поезде по пути в Лондон и Блетчли.
Потом нас посвятили в секретные сведения. Нам было запрещено говорить что-либо кому-либо. Капитан сказал однозначно: “Никогда ни единого слова ни родственникам, ни кому-то еще о том, что мы сделали”. Через несколько месяцев я увидел в “Интеллидженс дайджест”, который нам давали читать, насколько резко сократилось потопление. Я знал, что это произошло в основном благодаря тому случаю. Это был самый тщательно охраняемый из существовавших секретов. Было, конечно, и несколько медалей, и их тоже вручали в тайне. Я был награжден Крестом “За боевые заслуги”. Король Георг VI лично вручал награды. Он был поразительно хорошо осведомлен и действительно понимал значение сделанного. Король был замечательным человеком; прикрепив мне Крест, он сказал: “Это самое важное событие во всей морской войне. Я хотел бы наградить вас более высокой наградой, но не могу — из-за секретности”».
