Вспышка по левому борту привлекла внимание сигнальщиков на корабле противника, а падение залпа близким недолетом рассеяло последние сомнения о том, что это такое может быть. В сумерках, пока солнце хотя бы теоретически не поднялось над линией горизонта, теневая сторона заметна лучше, чем обращенная к свету, но вырвавшийся из дождевого шквала в каких-то шести милях от них бронированный колосс с вздымающимися ярусами надстроек теперь невозможно было не заметить. «Боже, спаси нас… – выдохнул вахтенный офицер британца, ощутив холод внизу живота. – Как нам не повезло…»

Легкий крейсер начал маневрировать, пытаясь уклониться от следующих один за другим залпов неизвестно откуда взявшегося противника, но требовалось прежде всего время, чтобы довести ход до полного, чтобы развернуть башни влево и суметь открыть огонь. Второй залп лег прямо перед носом англичанина, и от тяжести рухнувших на палубу столбов воды бак ухнул вниз и черпнул воду. Крейсер не спасло бы ничего, люди только разбегались по боевым постам, и единственной попыткой сопротивления до неминуемой гибели стал трехторпедный залп влево – расчет аппарата этого борта как раз был дежурным. Торпедисты развернули аппарат вручную, не дожидаясь команды и выиграв полминуты, но очередная серия дождевых шквалов, пришедшая слева, закрыла все вокруг такой непроницаемой темнотой, что оба противника сразу потеряли друг друга из виду.

– Давай! Давай! Давай! – второй помощник командира, оказавшийся единственным старшим офицером на мостике в эту «собачью вахту», орал по принудительной трансляции непрерывно, не в силах выразить свой ужас иначе. Шквал дал им паузу, и за несколько минут корабль мучительно медленно развернулся вправо, постепенно набирая ход. Теперь их судьба зависела только от того, насколько продолжительной окажется полоса дождя. На мостик ворвались командир и остальные офицеры – задыхающиеся, с фуражками в руках.

– Он выскочил слева, в шести милях, и сразу начал бить, а на радарах ничего! Какого черта! У него все было уже готово – выскочил из тучи, и сразу залп, а как?! Последние четыре залпа легли по нашему прежнему курсу – бьет по счислению, если шквал пройдет – все.

– Принимаю командование. Радиограмму…

– Да нет связи! Я бы дал, но уже сутки нет! Все помехами забито, магнитные компасы с ума сошли, скоро мы огни святого Эльма увидим!

– Похоже, скоро… Сколько уже он нас не видит?

– Две минуты. Господи, это тот линкор, о котором нас предупреждали! Называется «установить контакт, в бой не вступать»… Я не сомневался, что такая крупная цель будет замечена радарной установкой. Только небо знает, как он нашел нас в таких условиях.

– А ведь он точно знал, что мы здесь, – если башни были развернуты и залп дали сразу, значит его радар…

– Боже мой!

– Если он лучше нашего, то сейчас…

– Машина, самый полный! Выжимайте все, наша судьба зависит от вас! – оторвавшись от раструба переговорной трубы, командир схватился за телефонную трубку. – Артиллерия, ваша готовность?

Ответа не последовало, командно-дальномерный пост еще не был развернут, и из центрального артиллерийского поста костерили задерживающих всех дальномерщиков на чем свет стоит.

– О’Нэлли, вы меня слышите?

– Слышу нормально, мастер, растолкуйте нам, что творится, мы тут все чуть не в пижамах сидим. – Мысль о том, что, как старший артиллерист «Мауритиуса», толстый громила, выслуживший, несмотря на происхождение, офицерство за счет таланта и усидчивости, подпрыгивает от нетерпения в своем ЦАПе с телефонной трубкой в руке и в пижаме на голое тело, в более подходящий момент вызвала бы истерику.

– Это у вас что творится? Нас поймал линкор, а дальномерщики не шевелятся. Старший, у нас в шести милях на семи часах «Советский Союз»!

– О, ш-ш-ш… Так, они включились, ничего не видят. Теперь мы в игре, артиллерия к бою готова.

«Советский Союз» дал один за другим пять бесцельных залпов и задробил стрельбу. Вокруг не было видно абсолютно ничего. Пропали из виду и «Кронштадт» и «Чапаев», и теперь Левченко с неудовольствием подумал о том, что даже собраться всем вместе уже будет проблемой. Линейный корабль шел полным ходом в том направлении, где за шквалом исчез его противник, но орудия молчали – дистанция «Вектором» в таких условиях не определялась даже приблизительно. Все имеющие возможность отвлечься от управления линкором передавали из рук в руки картонки с изображениями британских, канадских и американских кораблей, пытаясь установить тип крейсера, с которым они столкнулись и который так несчастливо потеряли несколько минут назад. Наконец в руках у флаг-офицера осталось лишь несколько карточек, и все сошлись на том, что это был либо британский легкий крейсер типа «Фиджи» или «Белфаст», либо американский тяжелый типа «Пенсакола» – хотя считалось, что все американские тяжелые крейсера задействованы сейчас на Тихом океане. Линкор отслеживал все маневры своего противника и продолжал двигаться за ним, но видимость не улучшалась, и что делать дальше, было непонятно. Солнце вроде бы встало где-то вдали за горизонтом, но это почти не прибавило света к темно-серой клубящейся мути вокруг. Еще несколько минут все молчали и по-прежнему ничего не происходило. Левченко уже приготовился дать сигнал к повороту, решив для себя, что пора возвращаться к «Чапаеву», оставленному в одиночку без прикрытия, и в этот момент в сыром воздухе раздались тяжелые звуки ударов, приходящие с востока.

– «Кронштадт!» – выкрикнуло сразу несколько офицеров, до боли вперившись взглядом в непроницаемую облачную стену впереди. Залпы грохотали один за другим, сливаясь в бьющий по ушам непрерывный рев. «Советский Союз» довернул влево, реагируя на изменение положения желтого всплеска на развертке инфракрасного приемника и соответственно изменив ориентацию оптики командно-дальномерных постов и носовых башен главного калибра. Через две минуты впереди снова открылся просвет, и с линкора увидели горящий и накренившийся корабль с изуродованными надстройками, несущийся зигзагами среди поднимающихся вверх и опадающих всплесков по покрытым белыми шапками волнам цвета мокрого обсидиана.

Москаленко снова повезло. Получив светограмму от адмирала о наличии противника на правом траверзе и его курсе, он сразу приказал дать полный ход и готовиться к артиллерийскому бою – но в отличие от командира «Советского Союза», немедленно повернул вправо. Артиллерия «Кронштадта» была готова к бою через считанные минуты, но, когда загрохотали залпы орудий линкора, впереди никого не оказалось. Предположив, что момент открытия огня совпадает с моментом начала противником поворота, Москаленко снова изменил курс, теперь уже круче, по широкой дуге обходя предполагаемое направление движения корабля, за которым, несомненно, гнался «Союз».

Было произведено только семь залпов, и Москаленко не верил, что все уже кончилось. Каждые две минуты линейный крейсер доворачивал вправо на пять градусов, и когда все уже начали, расслабившись, полагать, что все закончилось совсем, их вдруг вынесло из дождевой стены прямо на контркурс крейсеру противника. После секундного остолбенения на мостиках оба корабля развили максимальную скорострельность, с пяти миль вгоняя друг в друга один снаряд за другим. В погребах «Кронштадта» фугасных снарядов оставалось на считанные залпы, но к моменту перехода на остатки бронебойных разошедшийся с британцем контркурсами линейный крейсер превратил его в пылающую развалину. Уцелевшая после боя с английскими крейсерами в Датском проливе шестидюймовая башня левого борта и обе установки «соток» за две минуты галса успели выпустить почти сотню снарядов среднего калибра, и, несмотря на качку, резко ухудшившую условия стрельбы, попадания с пяти миль следовали одно за другим. Крейсер, четко опознанный в профиль как тип «Фиджи», получил еще по крайней мере пять попаданий снарядами главного калибра, вызывавших огромные вспышки пламени на темном силуэте корпуса.