– По лестнице нормально пройти не можешь? Ну-ка, поднялась и спустилась еще раз!

Лера понеслась по лестнице вверх, а потом очень чинно, держась за перила, стала спускаться вниз. И надо же: точно на том же самом месте зацепилась за перила рукавом куртки и чуть не полетела вниз головой. Корка побелела и скомандовала:

– Еще раз!

Но тут дело совсем не заладилось. Третий раз чуть не оказался для девочки роковым: правой ногой она в спешке промахнулась мимо ступеньки и едва не полетела головой вниз. Лера уже решила, что ходить ей по этой лестнице до старости, когда откуда-то из коридора прогремел вдруг отцовский голос:

– Что тут происходит?

– Ничего, Борис Валентинович, – моментом присмирела Корка. – Мы с Лерой идем на прием к невропатологу.

– А по-моему, вы никуда не идете, – произнес отец, появляясь на площадке под лестницей. – Только моя дочь зачем-то бегает вверх-вниз. Какого черта вы, уважаемая, издеваетесь над моим ребенком в моем же доме?

Корка поджала побелевшие губы и пробормотала, почти не открывая рта:

– Борис Валентинович, может, для продолжения беседы мы пройдем в ваш кабинет?

– Да не будет никакого продолжения беседы, – отрезал отец. – Я просто увольняю вас, вот и весь разговор. И прошу вас извиниться перед моей дочерью.

Тут Корка побагровела и пошла вразнос:

– Послушайте, я старалась для ее же блага. У девочки нет матери, вы самоустранились, а у нее, между прочим, очень неблагоприятные наклонности. И вы сами первый меня предупреждали…

Но тут отец метнул на нее такой взбешенный взгляд, что Карина Львовна живо заткнулась. И пробормотала, опуская голову:

– В любом случае об извинениях не может идти и речи.

– Ну, в таком случае о рекомендации также не может идти и речи, – подытожил отец. Развернулся и ушел к себе в кабинет. А еще через час мерзкая Корка навсегда покинула их дом.

Лера три дня пребывала в восторженном упоении. В своей комнате она многократно проигрывала сцену увольнения. Одно мучило ее: как она не догадалась раньше пожаловаться отцу на жестокость гувернантки. А ведь даже в голову такое не приходило. Лера ни на минуту не сомневалась, что Корка воспитывает ее таким суровым образом по распоряжению отца.

Потом несколько недель Лера жила без всяких гувернанток. Никто ее больше не дергал, а делать уроки помогала домработница. Потом вновь появилась Наталья Евгеньевна.

Лера не была чересчур наивным ребенком и в общих чертах понимала, как это учительница оказалась в их доме на рассвете. Некоторое время она ждала, что Наталья Евгеньевна переедет к ним жить насовсем. И в глубине души была этому рада, готова, может быть, не сразу, но со временем всем своим одиноким сердечком привязаться к ней. А получилось совсем иначе. Однажды отец просто объявил ей, что теперь Наталья Евгеньевна будет присматривать за ней и помогать делать уроки. С этого момента Лера больше не чувствовала к бывшей учительнице никакого уважения. Из красивой и неприступной Натальи Евгеньевны она превратилась просто в Наташу, жалкую, вечно запуганную, которая не смеет близко подойти к школе, чтобы ее не увидели прежние коллеги.

Жить к ним Наташа не переехала. Бывшая комната Корки так и стояла пустой. Наташа забирала Леру после уроков, кормила, занималась с ней, проверяла уроки. А вечером водитель отвозил ее в Москву.

Поначалу Лера даже собиралась поймать Наташу на каком-нибудь промахе и настучать отцу. И пусть он ее выгонит. А Лера почему-то не сомневалась, что отец это сделает, несмотря на то что с Наташей у него были ОТНОШЕНИЯ. Но вовремя сообразила, что более покладистой и кроткой гувернантки у нее может и не оказаться.

Придя домой, Лера едва стянула школьный костюмчик и тут же с кислым видом прилегла на диван.

– Лера, – окликнула ее, заглядывая в комнату, Наташа. – Тебе надо пообедать, а потом уроки…

– Но ты меня заморозила, – грубым голосом перебила девочка. – Я вообще могу тяжело заболеть. Лучше принеси мне чая с малиной.

Наташа вздохнула и исчезла за дверью. Лера натянула одеяло на голову и стала думать о том, стоит ли ей вообще сегодня вставать. Если не встанет, то завтра не пойдет в школу. И у нее весь день будет более или менее нормальное настроение. Но тогда накопятся невыполненные задания, и в школе опять начнутся проблемы. Рассуждая об этом, Лера сама не заметила, как крепко уснула.

Проснулась уже в сумерках. Впрочем, начинался декабрь, темнело очень рано. И все равно на душе стало как-то нехорошо, томительно, как бывает, когда нарушишь какой-нибудь строгий запрет. Почему Наташа ее не разбудила? И почему такая тишина? Лера вышла из детской и отправилась разыскивать хоть кого-нибудь из обитателей дома.

Проходя мимо отцовского кабинета, она увидела полоску света из-за приоткрытой двери и услышала голоса. Все понятно, папа неожиданно возвратился домой. Наверное, отпустил домработницу отдохнуть. А Наташа там, в кабинете, и, конечно, забыла обо всем на свете.

Голоса звучали отчетливо, и Лера сообразила, что разговор идет о ней. И застыла в темном коридоре, боясь обнаружить свое присутствие.

– Что опять случилось? – спрашивал отец, как показалось Лере, очень раздраженным голосом. – Она заболела?

– Нет, Боря, – тихо отвечала Наташа. – Но Лерочка каждый день приходит из школы в состоянии близком к истерике. Я пытаюсь учить с ней уроки, но каждый момент ожидаю взрыва.

– Так надо с этим срочно разобраться, – отозвался отец. – Может, ее там кто-то обижает, издевается? Я сам завтра же заеду в школу.

– Нет, я уверена, что никто ее не обижает, – тверже обычного произнесла Наташа. – Это другое. Она сама не понимает, что так выводит ее из себя, и от этого нервничает еще больше.

– Но должно же быть разумное объяснение. Наталья, ты педагог, и я доверил тебе ребенка в расчете на то, что все, наконец, наладится. Почему ты не можешь чем-то занять ее, отвлечь?

И Лера услышала, как нервно расхаживает отец по кабинету, с грохотом ставя ногу на пятку.

– Отвлечь от чего? – все так же тихо и ровно продолжала говорить Наташа. – Боря, это как-то связано с ее прошлым, возможно, с болезнью. Почему ты не хочешь рассказать, что с ней было в тот год…

– Наташа, это не обсуждается! – рявкнул отец. – Болезнь моей дочери не имеет никакого отношения к ее сегодняшним проблемам. То есть имеет, но только косвенное. Девочка целый год провела дома, ее воспитывала бабушка и разбаловала до безобразия. А ты лучше бы заставила ее снова рисовать. Лера ведь еще до школы занималась рисованием, ходила сначала в студию, а потом в художественную школу. Вот и убеди ее снова взяться за карандаш! Или пианино, я купил ей самый лучший инструмент из всех существующих, а она к нему даже не подходит. Честное слово, я уже жалею, что пригласил к девочке тебя! Ты слишком мягкотелая, Наташа.

Наступила тишина, а потом до Леры донесся задушенный всхлип.

– Ну что ж, – проговорила Наташа глухим голосом. – Жестоко, но справедливо. А по-моему, дело не в моей мягкости. Просто тебе неудобно в моем присутствии водить сюда своих женщин!

«Да как она смеет так разговаривать с моим папой!» – сжала кулачки Лера.

Но отец за дверью ответил вполне мягко:

– Ну, перестань, Наталья. Никого я не вожу, у меня просто нет на это времени. И поверь, никто мне не помешает делать в собственном доме все, что мне хочется делать…

Дальше Лера слушать не стала. Испугалась – вдруг начнут кричать. И на цыпочках убежала в свою комнату.

Спать больше не хотелось, делать уроки – тем более. Лера попробовала занять себя чем-нибудь. Даже присела к пианино, которое с самого ее приезда бесцельно стояло в углу детской. Подняла крышку и провела рукой по клавишам. Удивительно, но пальцы вдруг словно зажили своей жизнью, забегали в поисках нужных звуков – и получилась вполне сносная мелодия. А ведь Лера была уверена, что ничего не помнит из своих детских уроков. Она даже никак не могла вспомнить, кто учил ее играть.