К шести часам утра новейший минный заградитель ВМС КНА был уже почти полностью загружен минами. Процедура погрузки лишь мельком напомнила Алексею тяжелые минуты — как он ждал не вернувшийся «Вымпел №4», который загружали при нем. Слишком уж привычным это было. Мины, мины… В начале войны американский флот терял по одной плавединице — боевому кораблю или транспортному судну — на каждые 15 вытраленных мин. Сейчас это соотношение упало почти до нуля. Скорее всего, именно это и послужило причиной введения той советничьей должности, которую ему повезло занять. Но такое состояние дел категорически не устраивало ни его, ни корейцев.
Матросы и пехотинцы, то немузыкально ухая и вскрикивая, то исполняя местный аналог «Дубинушки», с натугой протаскивали тяжелые якорные тележки с шарами мин по палубе выведенного из канала корабля, на мачте которого подрагивал под ударами несущихся снежинок соответствующий его опасному грузу красный флаг. В заданное время все же уложиться не удалось — но, во-первых, в этом флаг-минер был виноват сам (именно из-за желания заслужить его одобрение погрузка не началась вовремя), а во-вторых, Алексею все равно понравилось, как в Йонгдьжине организованы работы. Десять минут здесь не играли никакой роли, разве что могли вызвать его критическое высказывание, за коим последует клятвенное обещание «Работать, как положено коммунистам, работать еще лучше». И в конце концов, это была всего лишь тренировка.
— Спроси у товарища флагманского минера и у остальных, когда был последний подрыв? — спросил Алексей, провожая взглядом командира корабля, карабкающегося по скоб-трапу на рубочную надстройку, чтобы не попасть под ноги облепившего очередного мину полувзвода. Корейцы орали какую-то кричалку уже настолько лихо и душевно, что чайки со стороны моря начали стаями подниматься в воздух.
— Что? — не понял Ли.
— Подрыв. Когда кто-нибудь подрывается на мине — такой же, как эта.
Переводчик повернулся и, приподняв подбородок, начал произносить многосложную фразу — перекладывая, видимо, вопрос на свои слова. Корейский офицер переспросил его о чем-то почти с такой же интонацией, как сам Ли переспросил Алексея, и тот в очередной раз вспомнил, что переводчик не кореец, а китаец. Как бы хорошо он ни знал языки, у него наверняка должны быть какие-то свои трудности.
— Неизвестно, товарищ военсоветник, — наконец отозвался Ли после короткого обмена уже отдельными словами. — Вон тот товарищ говорит, что неделю назад в районе недавно обновленного заграждения «Апсом-малый» постом наблюдения береговой обороны ночью были отмечены взрывы и вспышки. Но он добавил, что это ничего не значит: интервенты могли вести траление бомбометанием или просто расстреливать плавающие мины.
— Верно. А обломков на берег не выкидывало? Спасательных жилетов? Гидросамолеты не летали над морем больше обычного? «Маринеры», старые «Каталины», британские «Сандерлэнды»? Геликоптеры?
— Нет, — перевел Ли после очередного обмена неразборчивыми словами. — Ничего не видели.
— Тогда мимо, — вздохнул Алексей. Он не особо рассчитывал, что ему скажут что-нибудь и хорошее, и правдивое одновременно, но человеку свойственно надеяться. — Как запланировано? Десять минут… отдыха, и разгрузка?
Ему хотелось сказать «десять минут перекура», но по понятным причинам он вовремя заменил слово.
— Двадцать, — попросил местный офицер и еще показал на пальцах, дважды сжав и разжав ладони. — Очень тяжело.
Просительный тон Алексею понравился: офицер явно пытался завоевать его расположение.
— Хорошо, — согласился он. — Я не возражаю, если товарищ флагманский минер не против.
«Ухайдаканные», как это называется, тяжкой физической работой бойцы просто попадали, где стояли. Большинство — прямо вокруг мин. Сумерки постепенно становились все светлее и светлее, и Алексей посмотрел в небо, опять мгновенно поменяв настроение с удовлетворенного на настороженное и сам этому удивившись. Не дай бог, принесет разведчика не вовремя, а тут мин полная палуба.
Расчеты установленных на заградителе зенитных полуавтоматов и «ДШК» находились в полной готовности, в касках; один из офицеров стоял на баке, расставив ноги и водя по горизонту биноклем. Можно было предполагать, что и другие огневые средства этой пародии на военно-морскую базу находятся в полной боевой готовности. Разумеется, на многое они не способны, но расслабляться в любом случае вредно. Случалось, реактивные самолеты сбивали и из крупнокалиберных зенитных пулеметов. А иногда — даже из полуавтоматических одноствольных установок, вроде тех же устаревших «сорока-пяток», наверняка списанных с советских кораблей.
«Десять минут уже прошли, — сказал Алексей сам себе, нервно поглядев на часы. — А мы все сидим и отдыхаем. Опасненько…» Переступив с ноги на ногу и с неудовольствием покосившись на беседующих о чем-то корейских офицеров, он снова начал разглядывать матросов минного заградителя и бойцов охраны базы. Кстати говоря, переводчик Ли в минуту откровенности признался ему, почему так не любит употреблять нормальное в общем-то слово «солдат». Тот самый учитель русского, который был то ли белогвардейцем, то ли железнодорожником, научил его неплохо. И не только русскому, но и истории. Иначе командира взвода Хао Мао-ли не оскорбляло бы применение слова «солдат» по отношению к его боевым товарищам. «Солдаты сражаются за сольдо, за итальянские деньги. Или за американские, — объяснил он Алексею, как будто тот этого не знал. — А бойцы идут в бой за Родину. За свою страну. Или как мы, добровольцы, — чтобы помочь своим братьям-корейцам. Вы же помогали полякам и остальным?»
Алексей хмыкнул про себя, облокачиваясь на леерную стойку и с интересом глядя на здоровенного рыжего матроса. Тот повесил шапку прямо на свинцовый колпак, закрывающий взрыватель мины, и теперь бурно, с присвистом, сопел во сне. И полякам помогали, и датчанам, и голландцам, и чехам. Всем, кого мы освободили, кладя свои жизни. Брат Гошка — за поляков, отец, друзья, соседи, одноклассники — за всех остальных скопом. А потом вдруг неожиданно оказалось, что они тоже все сплошь участники движений Сопротивления. Что-то у них странное такое было сопротивление всю войну, пока мы не пришли. Братья-чехи немцам самоходки клепали, спин не разгибая. Танковый полк «Вест-ланд» — голландцы, 11-й и 23-й панцергренадерские — тоже голландцы, 48-й и 49-й пехотные полки вермахта — обратно, голландцы. «Нордланд», «Генерал Сейфардт», «Де Рюйтер» (хоть бы Де Рюйтера постеснялись, суки, — адмирал же в гробу перевернулся!) — куда ни плюнь на фронте, всюду за немцев или голландцы воевали, или венгры, или румыны. Не-ет, югославы — честнее: единственные в Европе, кроме нас, кто завоевал себе право плюнуть в просвет Бранденбургских ворот и не обслюнявиться при этом с головы до ног. Маршал Тито, конечно, тот еще сухарь моченый, но то, что пишут в газетах — ерунда. Никакой он не враг. Вот здесь — да, здесь враги, это четко и ясно. А там… Большая война покажет, кто на самом деле друг, а кто враг, приспосабливающийся под маской друга. Но пока ничего вроде. Живем мирно. Посмотрим.
Разобравшиеся «по минам» корейцы дождались своего сигнала и, буйно взревев на разные голоса, начали вытаскивать их обратно на берег — к грузовикам, что должны были отвезти опасные шары куда-то в подземные хранилища. Такие, которые были способны выдержать попадание даже самой тяжелой бомбы, применявшейся американской авиацией по обычным целям. Тяжелая авиабомба, 16-дюймовый снаряд находящегося где-то поблизости «Миссури» или даже 8-дюймовка какого-нибудь из их тяжелых крейсеров могут, пожалуй, добраться и до каземата, но для этого нужно точно знать, где тот находится. А это уже забота местной контрразведки и предмет бдительности каждого отдельного бойца.
Впрочем, с точки зрения капитан-лейтенанта, боевая стрельба «Миссури» или даже «Лос-Анджелеса», если пересчитывать на износ орудий, стоимость каждого залпа, стоимость топлива и так далее, — стоила во много раз больше всей этой «передовой военно-морской базы». Включая мины, минзаг и всех, кто здесь живет и дышит. Так что такую попытку можно было бы едва ли не приветствовать. «Едва ли», — потому что скопищем сараев интервенты на этой войне никогда бы не ограничились. Приди сюда «Миссури», «Толедо» или даже британский «Ньюкасл» с его девятью шестидюймовками — и прибрежного поселка Йонгдьжин больше не будет. Его снесут и сожгут до основания, вместе с мирными жителями, не захотевшими сбегать от наступления коммунистов и уже из-за одного этого виновными скопом, со всеми детьми и неспособными двигаться стариками. Такое здесь уже бывало. И нужно быть «свежим», сравнительно новым на этой войне человеком, каким был Алексей, чтобы относиться к такой возможности не с точки зрения военной необходимости и логики боевых действий, а как нормальный и психически полноценный человек, то есть с ужасом.
