Во рту пересохло, ноги дрожали так, что Каттер по колыханию юбки мог бы понять, как она нервничает.

Одна только мысль об этом придала ей мужества, она перестала дрожать и подняла на него глаза. По внезапно напрягшемуся лицу она поняла, что чем-то его разозлила, и когда он шагнул к ней, не сдержалась от резкого, короткого выдоха.

— Черт возьми, Уитни! Ты похожа на кролика в капкане!

— А разве это не так? — дрожащим голосом возразила она.

— Могла бы припомнить, что мы оба попали в один капкан, — отбил удар Каттер. Он был не просто зол, он кипел от ярости. Она подумала, что он может ее ударить.

Еще мгновение Каттер смотрел на нее, не сознавая, как свирепо выглядит: из-под густых ресниц глаза сверкали льдом. Когда он протянул к ней руку, Уитни отскочила, и он почувствовал укол вины за то, что вызывает такую реакцию.

Капер убрал руки за спину и спокойно сказал:

— В буфете найдется еда. Есть хочешь?

Не сводя с него глаз, она помотала головой. Губы дрожали. Что за новую игру он затеял? Почему не делает то, чего от него ждут? Она взмолилась, чтобы ей хватило сил вынести предстоящие несколько часов мук, оставить неповрежденной душу и избежать боли унижения.

Помимо воли она отметила, что он не переоделся, что очень красив в белой рубашке, черных брюках и красном жилете — яркое пятно придавало ему дерзкий, а не цивилизованный вид. Но ведь он не цивилизованный человек, правда? Пора бы ей это знать. Она прекрасно помнила, что он скакал на лошади, как любой апачи, и выглядел таким же дикарем — почти голый и с раскрашенным лицом. Память о его мускулистом теле лишила ее дара речи.

Каттер подошел к большому креслу у камина и сел, пристально посмотрел на Уитни, скрестил длинные ноги и тем же спокойным голосом сказал:

— Иди сюда, Уитни.

Она взглянула на дверь, но зная, каким он может быть быстрым, поняла, что не сумеет этого сделать. Словно в ответ на ее мысли Каттер сказал:

— Думаешь, смогла бы удрать?

Уитни знала, что нет. Она видела, как он стремительно движется, его гибкое тело было опасным и грациозным, как у змеи, когда та взвивается в воздух. Если она его разозлит, то сама же пострадает. Молча, как во сне, Уитни пересекла комнату и встала перед ним.

Почти нежно он взял ее за кисти рук и повернул к себе спиной, потом мягким, но настойчивым нажимом заставил сесть на коврик между его расставленными ногами. Уитни слышала, как сердце бьется где-то в ушах, легкое прикосновение его ног к бокам сотрясало тело дрожью.

Но Каттер ничего не делал. Он сидел и молчал, пока не унялась ее дрожь, потом стал длинными пальцами массировать ей шею круговыми движениями, снимая напряжение, сковавшее мышцы. Руки забрались под волосы, посыпались шпильки и заколки, и он выпустил на волю пышную массу белых волос. Они рассыпались по плечам причудливым потоком.

— Я всегда обожал твои волосы, — пробормотал он, и она вздрогнула от изысканного прикосновения его рук.

В камине весело потрескивали дрова, и в комнате слышалось только ее неестественно тяжелое дыхание.

Она начала расслабляться, и тут Каттер тихо попросил:

— Расскажи мне про него, Уитни.

— Про кого?

— Про мужчину, о котором ты говорила. — Руки поглаживали ее по голове, но она расслышала нарочитую беспечность в его голосе и поняла, что для него это важно. — Про твоего первого любовника, — добавил он, и в голосе прорвались злобные нотки. — Я хочу про него знать.

— Он был не любовником! — сказала она резче, чем хотела. — Он был мужем.

Руки замерли в ее волосах, она почувствовала, что они как будто отпрянули. Надо ли что-то добавлять? Ноги напряглись, как будто он приготовился встать. Через миг он негромко сказал:

— Расскажи.

Она сидела неподвижно; слова потекли рекой, она изливала годы боли и страха, гнетущее чувство, что с ней что-то не в порядке, жестокие язвительные замечания Натана. Когда она закончила, стало очень тихо. Каттер молчал. Она слышала, как он глубоко вздохнул, но не могла повернуть голову и посмотреть на него. Ну вот, теперь он знает причину ее неуступчивости, знает, что его жена… дефективная.

Он наконец заговорил:

— Уитни, уверяю тебя, с тобой все в порядке. — Голос звучал, как сама ласка, тон был нежный, оберегающий. — Ты любящая, горячая женщина, что бы он там ни говорил. Все, что тебе нужно, — это немного времени, чтобы… приспособиться. — Он еще раз глубоко вздохнул. — Я хочу доказать тебе это, но если ты подумаешь, что я тороплюсь, ты скажи. Я не хочу напугать тебя или причинить боль. Ты мне скажешь?

От легкого прикосновения пальцев она вздрогнула и пробормотала:

— Да.

Уитни закрыла глаза, чувствуя, как его рука очертила контуры ее уха, задержалась под розовой мочкой, спустилась к плечу. В одурманенном мозгу мелькнула мысль: как ему удается вызывать такую реакцию на простое касание? Очень просто: он все делает нежно, и она тает. О Господи, что он делает? Рука соскользнула в открытый ворот блузки и погладила ключицу.

— Каттер, я…

— Чш-ш. Я не сделаю ничего такого, чего ты не хочешь. Ты просто чувствуй.

Просто чувствуй? Всемилостивый Боже, а она что делает? Все, что ниже бровей, было пронизано ощущениями, а сердце билось так, что она боялась, не разорвется ли оно от напряжения.

Она не ожидала, что Каттер будет так терпелив. Он гладил ее тихо, нежно, его руки согревали ее, рассеивая худший из страхов — что он будет грубым.

Ей было одновременно жарко и холодно: жарко от камина, гревшего сбоку, и холодно от реакции на происходящее. Как он там однажды говорил, что может быть жарко — и жарко? Она не могла вспомнить. Невозможно было ни о чем думать, когда длинные пальцы двигались под блузкой, играли кружевами нижней рубашки, иногда соскальзывали вниз, чтобы тихонько дотронуться до груди. От этого все тело звенело — интересно, почему так быстро распространяется реакция, от груди до кончиков пальцев на ногах, попутно задерживается внизу живота и образует тугой узел, он скручивается и разгоняет по членам теплые потоки, похожие на растопленный мед, — Ну как, согрелась? — шепнул он. — Давай избавимся от блузки? Вот так… На тебе осталось белье, так что я ничего тебе не сделаю, пока ты не будешь готова…

Соблазнительный шепот шел прямо в ухо, от дыхания разлетались волосы. Этот Каттер никак не походил на того Каттера, который придавил ее к земле, навалился жестким телом и позволял себе оскорбительные вольности. «Но сейчас, — прошептал предатель-мозг, — ты хочешь, чтобы он так тебя держал и так ласкал…»

Каттер встал и увлек за собой Уитни, знакомые руки легли на нее, бедра прижались к ее бедрам. Поддерживая ладонями ягодицы, он наклонил голову к дрожащему полуоткрытому рту, поцеловал сначала легко, как будто это был ее первый поцелуй, потом медленно, постепенно усиливая давление, дразня, дожидаясь ответа.

Уитни стояла перед ним без блузки, закинув голые руки ему на шею; она стала его целовать в ответ, закрыв глаза, смущенная тем, что сдается. Уступчивость была неизбежна, однако Уитни чувствовала, что почему-то должна сдерживать себя, не отдаваться полностью… Но ведь он ее муж, он имеет право так ее держать — интимно прижавшись всем телом…

Каттер положил одну руку ей на живот, другая обожгла голую спину, пальцы подцепили кружевные бретельки, и нижняя рубашка упала, открыв груди. Вместо того чтобы накрыть их ладонями, он погладил узкие плечи, пробрался под растрепанные локоны, поиграл завитками волос. Он сжимал шелковые волокна, они цеплялись за руку, он запрокинул ее голову и перенес губы на изгиб шеи под подбородком.

— Каттер, — простонала она и уперлась руками ему в плечи. Какая-то часть ее существа все еще сопротивлялась, но сжатый узел внутри уже распрямился и рвался наружу.

— Да, любимая? — Он вдохнул сладкий запах шелковой кожи. — Ты готова? Господи, а я готов с того момента, как в первый раз тебя увидел…

Слова затерялись в путанице завитков на виске, потом губы оказались на ее губах. Он поцеловал глубоко, язык пламени прожег ее насквозь. Уитни не понимала, как можно это вынести, она трепетала и чувствовала, что он тоже дрожит. Обжигая шелковую кожу, его руки медленно спустились к ребрам, подхватили кружево нижней рубашки, он снял ее через голову и бросил на пол. Холодный воздух студил плечи, но Уитни горела огнем. О Боже, как можно сопротивляться этим рукам, когда они гладят ее груди и пальцы искусительно задерживаются на отвердевших сосках?