Она уставилась на него тяжелым взглядом.

– Вы решили, что мне нужны провожатые? – В ее голосе было поровну возмущения и недоверия.

– Ну… темно все же, ночь, – пробормотал он.

– Я гадаю на картах Таро, по ладони, у меня есть к этому способности. Вам не кажется, что я могла бы увидеть опасность, если бы она была? – сухо произнесла она, не сводя с него злого взгляда.

– Сомневаюсь.

– Я здесь живу. Я здесь родилась. У нас совсем не такой ужасный город, как о нем говорят. У нас есть проблемы, но в каком городе их нет? Я спокойно сама пройду два квартала до своего дома. Благодарю вас за заботу, но я не верю, что вы хотели меня проводить. И я вас спрашиваю еще раз: что вам от меня надо?

Понимая, что медлить или врать было бы глупо, он признался:

– Я хочу больше узнать о вас.

– Обо мне?

– И о том, как вы посещали Амелию и что происходило ночью. Что ей мерещилось, что снилось. Что она вам рассказывала и что пугало ее – и вас.

Пристально взглянув на него, она с тихой усмешкой проговорила, будто насмехаясь над собственными словами:

– Духи?

– Вы верите в духов?

Она почувствовала, что это не притворный интерес, не издевка.

– О нет, конечно же нет, – ответила она тоже вроде бы искренне.

Они пошли вместе, и он упомянул, что одной из причин, по которым ему всегда нравился Новый Орлеан, была его архитектура. Она рассказала ему о зданиях, мимо которых они проходили. Десять минут спустя они все еще говорили.

У нее в квартире.

Кендалл и сама не понимала, как она ухитрилась пригласить его, когда он ей совсем не нравился. Однако он был у нее.

Она жила на первом этаже прекрасного старого здания, построенного в 1816 году. В нем было четыре большие квартиры, по две на каждой стороне коридора. В ее квартире была большая прихожая, коридор, две спальни, одна из которых служила ей кабинетом, а также кухня и гостиная, разделенные длинной стойкой. Из гостиной через высокие створчатые двери можно было попасть во внутренний дворик, который изначально располагался со стороны фасада. Двор был огорожен изгородью из штакетника с калиткой. Когда-то ею пользовались как парадным входом.

– Мило здесь у вас, – оценил Эйдан. Поскольку он проник к ней в дом, она чувствовала себя обязанной предложить ему выпить, и теперь он рассеянно поигрывал бокалом со скотчем, глядя через стеклянную дверь во двор. – Это ваша собственная квартира?

– Нет, я ее снимаю.

– Ваш салон приносит доход?

– Я не жалуюсь.

– В округе, наверное, полно приверженцев вуду и оккультизма.

– Для моих клиентов это в основном развлечение.

Он отвернулся от окна и прошел за стойку, где уселся на высокий табурет.

– А есть такие, для которых это не развлечение?

Прежде чем ответить, она сделала хороший глоток водки с клюквенным соком.

– У вуду очень много серьезных последователей, на самом деле.

– Я тоже могу прочитать описания всех этих ритуалов в Интернете и объявить себя священником, – отмахнулся он. – Это не значит, что в этом есть что-то серьезное.

– Вуду была религией народов Таити. Это смесь древних африканских верований и католицизма. Вудуисты молятся святым и веруют в верховное существо, Бога.

– А еще они умеют наносить вред человеку, втыкая иглы в кукол, а их священники знают, как воскресить человека из мертвых, превратив его в зомби.

– Вы, случайно, не тайный вудуист? – усмехнулась Кендалл.

– Нет. Религии и верования меня вообще не интересуют, мне более интересны люди, которые используют эти вещи в корыстных целях.

– Не сочтите за оскорбление, – сказала она, пожимая плечами, – но почему вы решили, что тут происходит что-то ужасное? Не так давно по Миссисипи плавали не только кости, но целые трупы. Каждый день тут что-то находят. И еще не один год будут находить.

– Я знаю. Это была страшная трагедия.

– Но все-таки убеждены, что здесь нечисто. Помимо того, что на плантации живут бездомные, а я ничего об этом не знаю.

На его губах промелькнула печальная улыбка.

– Простите, если я обидел вас, – сказал он, поднимая свой бокал. – Вас было всего двое женщин, к тому же одна – старая и немощная, в огромном доме на огромной плантации. Вы не обязаны были за ней ухаживать, и я глубоко благодарен вам за вашу доброту, и, уж конечно, вы не нанимались в сторожа. И отчего же все это меня беспокоит? Назовите это интуицией, если хотите. Кость, которую я нашел у дома, показалась мне подозрительной потому, что ранее я обнаружил другую кость на берегу.

– Тут вокруг полно таких костей.

– Да, но…

– Но?

– Расскажите мне об Амелии, – вдруг попросил он, на удивление резко меняя тему.

Огромная черная персидская кошка по имени Иезавель выбрала этот момент, чтобы подойти к Эйдану и начать тереться о его ноги, так громко мурлыча, что Кендалл отчетливо слышала ее за три метра.

Неожиданно для себя Кендалл бросилась через всю комнату, схватила кошку и выставила в прихожую, мысленно отчитывая ее. «Не зря я назвала тебя Иезавель»[7], – думала она.

– Какая красивая кошка, – заметил Эйдан.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила Кендалл.

Он ничего не сказал о том, что Кендалл не понравилось проявление кошачьей симпатии.

– Амелия… – напомнил он.

– Она всегда была очень добра ко мне. Наверное, между нами существовала духовная связь. Чудесная женщина. Она умерла от рака. Хотя адвокат вам, вероятно, сообщил.

– Я полагаю, она принимала морфий как обезболивающее? – спросил Эйдан.

– Да, – неохотно подтвердила Кендалл, зная, куда он клонит.

– И у нее бывали галлюцинации?

– Да, – еще более неохотно ответила Кендалл.

– А у вас?

Довольно с него любезностей. Его темно-синие глаза, подернутые инеем, в упор уставились на нее, тон изменился.

– Не знаю, что вам ответить. Недели за две до смерти ее постоянно преследовал страх. Я поставила раскладушку в ее комнату, чтобы быть с ней ночью. Порой она просыпалась, крича, что видит огни. Я всегда была полусонной, так что не могу вам точно сказать, видела ли я эти огни или нет. Не огромные фонари, как у летающих тарелок, а светящиеся точки в районе кладбища. Иногда ей что-то слышалось, но я опять же воспринимала все сквозь сон. Слышала ли я что-нибудь необычное? Я не уверена.

– А что вы слышали?

– Я слышала, как воет ветер. Иногда этот вой походил на крик, но так бывает, когда он свистит в старых дубах. Шорохи – опять, наверное, ветер. Или белки. Все это объяснимо, я уверена… Но вот в конце…

– Что… в конце?

«А он хороший следователь», – подумала она, подчиняясь его вкрадчивому голосу, который ласково принуждал ее продолжать.

– Меня тоже начали одолевать страхи. – Она глотнула из бокала и задумалась. – Вообще-то я всегда ощущала себя в безопасности на плантации. Словно… под защитой прошлого, как бы под защитой доброго духа. Может быть, у меня сложилось такое впечатление от красоты этого места. Но к концу Амелия все-таки заставила меня несколько раз понервничать. То есть ночью там бывает такое ощущение, будто ты одна на свете. И несмотря на ощущение безопасности, мне было не по себе… потому что я чувствовала, что вокруг происходит что-то злое, нехорошее… но если я буду смирно лежать на своей раскладушке, то никто меня не тронет. Слышала я что-то или нет – не знаю, но на всякий случай клала рядом с кроватью бейсбольную биту.

– Надо было класть ружье.

– Это было бы здорово, но я не умею стрелять. Чего доброго, я застрелилась бы сама или застрелила Амелию.

Он улыбнулся:

– Вам необходимо научиться стрелять. Особенно если вы планируете и дальше ночевать на уединенных плантациях. Понимаете, есть вещи похуже, чем привидения. И это вполне реальные чудовища из плоти и крови.

– Нет, знаете, я больше ничего такого не планирую, так что обойдусь без снайперских курсов.

– Ладно. Расскажите все до конца.