– Вы потерялись, мисс Каррингтон? Прислать вашу горничную, чтобы нашла вас?

И надо же было ему заметить ее именно сейчас, когда он навеселе, а она поглощена мыслями о похищении. Она отбросила книжку.

– Я не потерялась. И я не идиотка, чтобы драться из-за птицы. – Джослин подчеркнула оскорбление, использованное мистером Огилви. Это было на нее непохоже, но уверенность, что мистер Монтегю не может вызвать ее на дуэль за оскорбление, доставляло ей удовольствие как ребенку.

Не оглядываясь, она демонстративно покинула комнату, проклиная несносных мужчин. Придется спрятаться где-то еще, пока не появится возможность умыкнуть бедного Перси. Ее сумки упакованы. Леди Белден собирается уезжать на рассвете, чтобы поспеть домой к вечернему развлечению. Поспать можно будет в пути. Надо только дождаться, когда они оставят птицу.

Услышав крик Перси, она оглянулась и увидела, что Огилви несет попугая с собой, покинув комнату вместе с остальными, отправившимися на поиски карт, оружия и, предположительно, более здравомыслящих голов.

Ах, чтоб тебе. Это осложняет дело.

Не собираясь отказываться от мысли спасти попугая Ричарда, Джослин устроилась на сиденье в оконной нише и задремала, дожидаясь, когда мужчины вернутся с птицей. В какой-то момент до нее донеслись пьяные споры из-за карточного состязания и важности какого-то дуэльного кодекса, но Перси был по-прежнему у них.

Она снова проснулась, когда мистер Огилви завопил, что кое-кто проклятый шулер и он скорее пристрелит мошенника, чем даст застрелить птицу. Выглянув на улицу, она увидела, что еще ночь и что на оконном стекле дождевые капли.

Перси протестующе вскрикнул, когда кто-то вынес его через переднюю дверь под холодный моросящий дождь. Они угробят птицу в такую погоду! Отыскав свою шляпку и накидку в стенном шкафу под лестницей, Джослин выскользнула вслед за ними, вознамерившись положить конец этому издевательству над птицей.

Стоя в поле за герцогским особняком под дождем в окружении таких же пьяных молодых людей, Блейк Монтегю решил, что в том, чтобы быть застреленным тупоголовым болваном из-за сквернословящего попугая и карточной игры, есть определенный символизм, но никак не мог сообразить, в чем именно он заключается.

Он попытался отвлечь подвыпивших гуляк картами, но второе оскорбление Берни Огилви лишь подлило масла в огонь, и тут уж оказалась затронута честь Блейка. Из-за птицы. Это результат перебора бренди с обеих сторон. А иначе с чего бы племяннику герцога намеренно оскорблять того, кто настолько ниже его на общественной лестнице.

Черт бы подрал Джослин Каррингтон, ее кокетливые глаза и дерзкие оскорбления. Не стоило ему пить тот последний стакан бренди, пытаясь не обращать внимания на то, какое возбуждающее, оживляющее действие оказывает эта жизнерадостная Венера на его упаднический настрой. Он безнадежный болван, когда дело касается бледно-палевых локонов и голубых глаз.

А еще ему не стоило применять фокус своего друга Фица со счетом карт. Берни не понравился проигрыш.

Блейк изучал выбор предоставленного ему смертоносного оружия. Что ж, пристрелить кого-нибудь – неплохой способ выпустить пар, накапливающийся от бесконечного раздражения. Правда, для физического облегчения он предпочел бы оружию женщину, но тут уж выбирать не приходится.

Со схваченными не по моде волосами на затылке, с пробивающейся на лице темной щетиной, раздетый до рубашки, вышитого жилета и распущенного шейного платка, Блейк сознавал, что похож на разбойника с большой дороги. Быть может, если он случайно пристрелит Берни, то станет зарабатывать на жизнь грабежом. Однако он не намеревался попадать в такую большую мишень как Берни. С этого олуха просто надо сбить спесь.

– «Он – трус известный, – объявил Блейк. Слова без усилий слетали с его хорошо «смазанного» виски языка, пока он брал пистолет и проверял длину ствола. – Хам, мужлан и лжец. – Не обращая внимания на своего противника, топчущегося вместе с приятелями чуть поодаль возле живой изгороди, Блейк прицелился из изысканно украшенного пистолета на луну. – С таким водиться – лишь себя порочить».

– Проклятие, он цитирует Шекспира. – Стоя сухим под раскидистыми ветвями дуба, чтобы не промокнуть, Атертон не особенно волновался из-за надвигающегося столкновения Блейка со смертью. – Мы тут все насквозь промокнем, пока он будет канителиться.

Блейк будет скучать по своему бессердечному другу, если вступит на стезю разбоя. Однако по заразительному смеху мисс Каррингтон он скучать не будет. Как и по соблазнительному глубокому вырезу ее платья, в котором она щеголяла сегодня вечером. К черту женщин.

Секундант Берни казался более озабоченным, чем Ник.

– Мы должны утрясти это, не позволять им и дальше оскорблять друг друга.

– Мы пытались, – заметил Ник. – Но Огилви уперся.

– Монтегю мошенничал! – завозмущался Огилви, как делал все время с тех пор, как шумная пьяная компания покинула герцогский особняк и пришла на это поле. Он оставил без внимания протянутый ему футляр с оружием, устраивая линяющего герцогского попугая на жердочке, которую воткнул в землю. – Это дело чести.

Мокрая птица захлопала крыльями и протестующе прокричала:

– Крак! Заткни хлебальник, чертов бузила. Кончайте ее, ребята!

Именно эти слова и завели сегодня Блейка.

– «Почту за честь ему я наподдать»[1], – процитировал он, засыпая порох в дуло пистолета.

Опираясь плечом о ствол дуба, Ник раздраженно вздохнул.

– Ты больше не на поле боя, старик. Пусть бедный мальчик идет баиньки и проспится. – Возможно, ты не против бежать от закона, чтоб служить на континенте, но негоже так обходиться с нашим хозяином.

– Это выбор Берни, не мой, – заметил Блейк, проверяя прицел пистолета. – Мой долг – защищать нежную чувствительность дам. Как я смогу найти богатую леди, чтобы вернуться на войну, если не буду защищать их от оскорблений? – спросил Блейк. – Впрочем, мне нелегко найти жену, которая пожелает моей смерти, – добавил он с пьяной мудростью.

Секундант Берни вопросительно вскинул бровь.

– Не цитата, – пояснил Ник. – Блейку требуется приданое, чтобы купить патент. Он думает, что может воевать лучше, чем нынешнее пополнение трусливых олухов.

– Ты серьезно? – удивился молодой человек, у которого с полей шляпы стекала вода.

Ник пожал плечами.

– У него ума палата, а в карманах пусто.

Секундант Берни понимающе кивнул.

– Герои войны получают титулы.

– Крак! Засади-ка ей хорошенько, старик.

Сохраняя полнейшую сосредоточенность, которая не раз спасала ему жизнь на поле боя, Блейк пропустил мимо ушей остроумный ответ Ника. Он равнодушно прицелился заряженным пистолетом в плешивого попугая, который был едва различим на фоне тисовой изгороди, и сделал пробный выстрел в сторону птицы и изгороди. Шум, треск сучьев и суматоха сотрясли ветки изгороди, словно выстрел растревожил сон какого-то зверя, и попугай пронзительно заверещал, выкрикивая неразборчивые ругательства.

– Не птицу, Монтегю! – заорал Огилви, который, казалось, больше боялся за жизнь попугая, чем за собственную. – Его светлость лишит меня наследства! Кто-нибудь, уберите Перси за изгородь.

Один из приятелей Берни послушно вытащил жердочку и убрал птицу. Теперь ее не видно было, но по-прежнему слышно. Непристойности и пронзительные крики нарушали ночную тишину, оскорбляя тонкий слух проснувшихся певчих птиц.

– Дамы утром уезжают! – прокричал Ник со своего места под дубом, не пытаясь проследить за безопасностью или точностью следующего выстрела Блейка. – Если ты сейчас пристрелишь Огилви, проку тебе от этого не будет. Извинись, и дело с концом.

– «Из жалости я должен быть жесток»[2]. – Блейк снова прицелился в сторону живой изгороди, где сейчас находилась птица.

Кусты зашелестели.

– Шекспир? – спросил секундант Берни.