Гарибальди выл все тише и тише, и, наконец, особенно жалко всхлипнув, умер.

— Этот малец спас нас от смерти! — воскликнул растроганный Кукрыникс-Шмукрыникс. — К тому же, он, как мне кажется, вывел из тупика наш творческий коллектив — не секрет, что техника микрофаллической карикатуры начала изживать себя. А сейчас мне пришло в голову, что если нарисовать кого-то голым и с очень длинным носом…

Публика одобрительно загудела.

— А у моего папы Карло над камином тоже висит ваша карикатура, — сказал Буратино, чтобы поддержать разговор. — Там голый Дэн Браун. Он жарится на углях, но, судя по второстепенным деталям, ему все равно очень холодно.

Праздные разговоры в зале разом прекратились, и после нескольких секунд полного молчания от стены к стене прошелестело: "Картина с Дэном Брауном над камином! Та самая! У старого Карло! Дайте ему кто-нибудь пять золотых монет — и пусть помалкивает!"

— На, Буратино, возьми эти пять золотых и ни в чем себе не отказывай, — елейным голосом пропел Кукрыникс-Шмукрыникс. — И ни в коем случае не пытайся проникнуть за две…

— Шшшшш! — зашипели присутствующие.

— У кого-то тут слишком длинный язык, — пробубнил точильщик ножей, разглядывая прекрасно заточенный топор. На Кукрыникса-Шмукрыникса при виде топора нахлынули ужасные воспоминания — он инстинктивно дернулся, да так сильно, что чуть не развалился на части.

— А почему ваши золотые монеты не желтые, а белые? — удивленно спросил Буратино. — Золото должно быть желтым!

— Хмм, — смутился Кукрыникс-Шмукрыникс, — возможно, вас, юноша, дезинформировали. Может, вы видели какое-то обоссанное золото. Или, например, заржавевшее. А я свои монеты содержу в чистоте и в сухости — если быть более точным, то в швейцарском банке. Берите, пока дают, а то я могу и передумать!

— Только попробуй! — тихо, но отчетливо прорычал точильщик ножей и вновь принялся старательно изучать режущую кромку топора.

С пятью золотыми (причем, не обоссаными!) монетами в кармашке и крепнущим с каждой секундой желанием как можно быстрее выяснить, что же находится там, в каморке Папы Карло, за страдающим от холода над пламенем камина Дэном Брауном — Буратино, весело подпрыгивая на одной ноге, выскочил из Культурного Центра и понесся навстречу приключениям. И, разумеется, поскольку Буратино так и не добрался до школы и не изучил географию и природоведение, то он не имел понятия, почему на его деревянном туловище, на участке тела, спрятанном в шортиках, небольшой кустик моха имеется только с одной стороны, и как это можно использовать в ориентировании на местности. А потому, желая как можно быстрее добраться до дома, он понесся в прямо противоположном направлении.

Лиса Алиса, разумеется, не была обычной лисой. Нет, ну не то чтобы это сразу бросалось в глаза. На свете, конечно же, очень много лис, которые передвигаются на двух ногах и разговаривают на человечьем, хоть и малопонятном (режиссер фильма — Мэл Гибсон, вы не забыли?) языке. Однако, у нашей лисы на большом пальце левой ноги болталась бирка с надписью:

Алиса Фройндляйх, Большой Анатомический Театр (запасники)

Необычно, не правда ли? Еще более странным был ее спутник — Кот, писатель-постмодернист.

— Мне показалось, или нам навстречу несется плохо обструганное осиновое бревно в шортиках и полосатом колпаке? — спросил Кот свою спутницу, вглядываясь в окрестности через практически непрозрачные стекла черных очков. Кот очень любил эти очки и искренне считал, что настоящий постмодернист должен изучать мир исключительно в периоды внетелесного существования, когда тебе абсолютно начхать, что там нацеплено на нос твоего распластавшегося на земле бесчувственного тела.

— Достаточно странно, нам уже три дня не попадается ни одной поганки или мухомора — с чего бы это вдруг у меня случился такой многозначительный трансцендентальный опыт? — добавил Кот с нотками озабоченности в голосе. — Скажи, Алиса, какой предмет обыденного мира дает столь странную проекцию в астральном плане?

— Осиновое бревно в шортиках и полосатом колпаке, — ответила Алиса, — думаю, дело в том, что метафизическая сущность самодвижущегося говорящего бревна инвариантна относительно вербально-семантических трансформаций. Именно поэтому и ты, и я видим одно и то же. Точнее, видим мы наверняка нечто абсолютно разное, но находим для его описания одни и те же слова, подразумевая под ними совершенно различные вещи. Скажи, у твоего бревна колпак в красно-белую полоску?

— В бело-красную.

— Вот видишь, различия, хоть и несущественные, все же имеются. Скажи, а твое бревно при ходьбе тоже издает… ээээ… звяканье, нехарактерное для акустических эманаций обычного дерева?

— По-моему, у бревна есть бабло, — Кот решительно подвел черту под метафизическим диспутом. — Это значит, что при удачном стечении обстоятельств я снова смогу пересесть с мухоморов на оксибутират.

— А я буду щеголять в новой нарядной шубке! — воскликнула Алиса и радостно захлопала в ладоши.

— Ну да, конечно, — процедил сквозь зубы Кот. — Если летом не забудешь полинять, то к осени — всенепременнейше!

— Как тебя зовут, о, добрый юноша? — пропела Лиса Алиса, когда нечеткие контуры астральной проекции древесно-стружечного феномена наконец-то воплотились во вполне осязаемое полено с руками, ногами и головой в полуметре от бродячих философов.

— Буратино, — ответил тот. — Вы случаем не гарибальдийцы? — добавил он озабоченно, подумав, что за ним, возможно, могут охотиться, желая отомстить, последователи погибшего революционера.

— Нет, мы альбигойцы, — успокоил его Кот. — Мы верим в изначальную добропорядочность всех живых существ, которые, по нашим представлениям, не склонны к корысти и стяжательству, а потому просто мечтают поделиться с нами по-братски всем своим имуществом. Если же кто-то, к несчастью, еще не проникся этим великим учением, мы перегрызаем ему горло, дабы в следующей инкарнации его душа возвысилась до нужных морально-этических высот.

— И в данный момент, — перебила его Лиса, — мы идем на Кладбище Дураков, где, по слухам, на могиле Мавродия, Короля Идиотов, происходят выдающиеся вещи: если зарыть в землю один золотой — на следующее утро их будет уже два. Если же быть мудрым и подождать еще сутки — то золотых станет уже четыре, через неделю, как нетрудно подсчитать, их будет уже сто двадцать восемь, а через месяц — что-то около миллиарда. Главное — не сидеть дольше тридцати двух дней, а то у могилы случается переполнение и счет обнуляется.

— Я - ученый-постмодернист, и привык доверять цифрам, — загнусавил Кот. — Представь, Бутиратино…

— Буратино, — механически поправил тот, восторженно ловя каждое слово Кота-постмодерниста.

— Ах, да. Прости, Барбитурино. Так представляешь ли ты, сколько добра можно сделать, обладая такими деньгами?

— Пожалуй, я смог бы купить Папе Карло новые сапоги, — задумчиво выдавил из себя Буратино. Лиса Алиса зашлась противным сухим кашлем.

— У меня появилась замечательная идея, — прошептала Алиса на ухо Коту. — Мой план таков: мы зарываем тебя в землю, на два метра вглубь под могильной плитой короля Мавродия. Буратино закапывает на небольшой глубине свои деньги. Ночью, когда он уснет, ты подкапываешься к ним снизу и забираешь их, а потом я раскапываю тебя сверху и мы быстро линяем.

— Зачем так сложно? — удивился Кот.

— Потому что простые планы всегда в реальности оказываются гораздо сложнее, чем предполагалось, и наоборот, — терпеливо объяснила Лиса. — Кроме того, тебе, как писателю-постмодернисту, будет крайне полезен опыт терминального состояния между жизнью и смертью. Танатология в чистом виде. Все остальные коты-постмодернисты лопнут от зависти!

— Да, ты меня убедила, — согласился Кот.

Буратино, хоть и был насквозь деревянным, оказался существом более предусмотрительным, чем того хотелось бродячим альбигойцам. Он рискнул зарыть в землю всего один золотой.