— Ты и его бросишь! — сказал он уверенно.

— Кто знает? — Она пожала плечами. — Захочу — брошу. — И, не удержавшись, добавила: — Кто знает, может, уже бросила.

Все-таки играть роль хозяйки жизни куда приятнее, чем безмозглой щепки, которую по течению тащит неизвестно куда.

— Ты ведьма, ты привораживаешь мужчин, вот они и таскаются за тобой, гони, не гони…

— Ведьма? — Сима подняла бровь. — Буквально месяц назад говорил — фея. Какие вы, мужчины, непостоянные существа!

— Существа! — с закипающим раздражением повторил он. — Снисходишь?

Если бы он знал, как Сима относится к себе и к своим романам с мужчинами. Если бы только догадывался, что от Михаила она почти ушла… Наверное, не вел бы себя так. А постарайся он ее уговорить, прикинься раскаявшимся, даже, кто знает, пообещай ей невозможное: никогда не брать в рот спиртного… И кто знает, вдруг она бы захотела вернуть Сумятина? Чтобы заслониться им от Михаила.

Вера? Нет, она бы не стала больше жалеть ее. Не потому, что злилась, а потому, что захотела показать чересчур самонадеянным особам, что вовсе не они заказывают музыку…

А вместо этого она стояла и нарочно злила его. Черт знает что, садистка какая-то!

— Сима-а, — протянул он тоскливо, — я скучаю по тебе.

— Володечка, — заговорила она, переставая играть жестокосердную пофигистку, — ты лучше постарайся меня забыть, а? Ты на самом деле хороший парень, и я честно старалась тебя полюбить. Но ведь сердцу не прикажешь…

— Да есть оно у тебя, сердце?! — чуть ли не со слезами вскричал он.

— Прости, пожалуйста, прости меня! — сказала она и, к удивлению Володьки, заплакала.

Он никогда прежде не видел ее плачущей, а сейчас схватил в охапку, прижал к себе, и она стояла, уткнувшись ему в грудь и поливая слезами его новую голубую рубашку, так шедшую к его глазам.

— Но ведь ты и раньше меня не любила, а жила, — напомнил Володька.

— Жила, — всхлипнула Сима, отстраняясь, — а кому от этого было лучше?

— Мне, — тяжело вздохнул он, — мне было лучше. Между прочим, с тобой я напивался один, максимум два раза в месяц, а с Веркой — день через день.

— И она терпит?

— Терпит, куда ж ей деваться, — с нечаянным самодовольством проговорил он. — Иной раз самому стыдно: как я над ней издеваюсь, а она все терпит.

— Что ж, — пожала плечами Сима, — я давно поняла, что жалость порой благодарнее любви. Жалость — она и есть жалость, а любовь часто бывает так жестока…

У Симы в сумке затренькал мобильник.

— Это госпожа Назарова? — спросил ее незнакомый мужской голос.

— Назарова.

Отчего-то у Серафимы внезапно сел голос.

— Ваша подруга Дина Романова в больнице… И дала ваш телефон.

В больнице! От неожиданности Сима даже задохнулась. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы протолкнуть внутрь некий комок, который мешал ей дышать.

— Хорошо, я сейчас приеду. — Она сунула мобильник в сумку и умоляюще взглянула на Сумятина: — Володя, отвези меня во Вторую городскую больницу. Пожалуйста!

— Кто? — только и спросил он.

— Дина.

Больше ничего говорить не понадобилось. Сумятин и так все понял. Как и ее испуг, и то, чем он вызван.

Наверное, так боится плохих известий хирург, делавший сложную операцию в состоянии алкогольного опьянения. Вроде все правильно делал, но даже свою собственную оценку он вынужден подвергнуть сомнению: а вдруг рука была нетверда, а вдруг диагноз поставил неправильный, а вдруг что-то проглядел?

— А вдруг у нее самый обыкновенный аппендицит? — соболезнующе предположил Володька. В трезвом состоянии он никогда не пытался над ней издеваться.

— Это было бы слишком хорошо, — вздохнула Сима, исполненная самых дурных предчувствий. Она молчала до самой больницы, и Володька, крутящий руль, тоже вздыхал вместе с ней.

— Ты меня довези и езжай, — сказала Сима; она считала, что теперь не имеет права задерживать при себе Сумятина, как в былые времена.

— Почему? — удивился он, вовсе так не думавший. Он в момент забыл о том, что живет теперь в другом месте, и перед ним была только одна проблема: у любимой женщины неприятности.

— Когда мне понадобится уехать, я просто вызову такси. А тебя дома ждут.

Он с некоторой надеждой взглянул на нее: уж не ревнует ли? Но лицо Серафимы было непроницаемым.

— Я останусь с тобой, — твердо сказал он, и Сима пожала плечами. Мол, я тебя предупредила.

До больницы добрались быстро. Володька много чего умеет делать хорошо. Как и водить машину. Если бы она его любила, в который раз с сожалением подумала Сима, кто знает, может, она стала бы за него бороться и добилась бы, чтобы он бросил пить. Приучила же она его носить летом белые костюмы, белые джинсы и вообще модно одеваться.

С некоторой ностальгией она вспомнила былые времена. Как сослуживцы, в основном женщины, говорили Володьке — он, конечно, с удовольствием пересказывал это Симе:

— Что у тебя за женщина появилась? Прямо другим человеком сделала.

А он якобы отвечал:

— Есть одна фея, а у нее — волшебная палочка.

В эти слова он вкладывал определенный смысл и посмеивался, что коллеги понимали его буквально. Некоторые спрашивали:

— Она что, магией увлекается?

— Увлекается, — так же серьезно подтверждал он.

Теперь Володька ей вроде чужой человек. Только он сам так не считает. Вот добровольно взялся ее опекать, хотя Сима просила только подвезти ее.

Он прошел вместе с ней в приемное отделение, потом по коридорам к отделению травматологии. Она все время чувствовала рядом его плечо и в душе радовалась, что есть на кого опереться. Особенно сейчас, когда она ощущала себя такой неуверенной, да что там неуверенной — виноватой в случившемся.

К сожалению, предчувствия Симы оправдались.

— У вашей подруги серьезные травмы, — сказал ей дежурный врач отделения. — Тяжелое сотрясение мозга, плюс сломаны рука и два ребра.

— Вы хотите сказать, что она попала в аварию?

— Нет, у Романовой бытовые травмы. Ее жестоко избили. Здесь побывала милиция, но говорить больная хочет только с вами.

— Могу я найти где-нибудь белый — или какие тут у вас цвета разрешены — халат?

Володька, который до сего времени держался как бы в стороне, выдвинулся вперед и, взяв врача за локоть, отвел в сторону. При этом другой рукой он вынул из кармана брюк денежную купюру и сунул в карман халата медика.

Тот на мгновение скрылся за дверью с надписью «Ординаторская» и вынес оттуда белый халат, который Володька передал Симе.

Знать бы раньше! У нее дома три халата, но тогда надо было заходить за ними, а ей пришлось торопиться. То есть скорее всего здесь можно было взять халат напрокат, но Володька, как всегда, взял решение вопроса на себя.

В первый момент Симе показалось, что Дина вся забинтована, но потом она разглядела, что повязка у той на голове и руке, а остальная часть тела прикрыта простыней. В капельнице возле кровати медсестра как раз меняла бутылку с физраствором.

Дина лежала тихая, до синевы бледная, но при виде Симы лицо ее озарилось улыбкой. Правда, она тут же скривилась от боли, но проговорила почти прежним тоном:

— Слава Богу, что ты пришла. Я тут себе места не нахожу. Вообще начинает казаться, что я одна на белом свете… Ты можешь кое-что узнать для меня? Прямо сейчас.

— Конечно. Сделаю все, что смогу.

— Пожалуйста, узнай… Сережа жив?

— Какой… Ты имеешь в виду Профессора?

— Его. Ты знаешь, оказывается, он совсем не умеет драться… Мальчик из интеллигентной семьи… У них все в роду только хорошо бегали. Целая династия ученых, которые проповедовали единственный вид спорта — бег по утрам. Все бегали: и дед, и отец… Саша так страшно его бил. А я ничего не могла поделать… Мой муж… он в юности боксом занимался. Мне первой как дал, я и с копыт! Ничего больше не помнила. Только в машине «скорой помощи» очнулась… — Она с надеждой взглянула на Симу.

— Хорошо, я узнаю.

Сима сделала попытку присесть рядом с кроватью Дины.