Мать девушки насторожилась.

«Этот пусть раскаявшийся, но все равно преступный тип, – беспокойно думала она, – своей искренностью, конечно, показной, хочет вызвать сочувствие Лики. А она очень отзывчива, ее подкупают честность, благородная поза. Надо сейчас же прекратить это знакомство».

И Агния Львовна с подчеркнутой сухостью спросила:

– Сколько я вам должна за две бутылки воды?

– Да ничего! Я ведь так… угостил, – смущенно пробормотал Анатолий.

– В мои принципы, – заявила Агния Львовна, – не входит принимать угощение от незнакомых лиц. Так сколько же?

– Я не знаю… Да не надо! Мелочь… Не возьму.

– Повторяю, это вопрос принципа! Сколько же?

– Не помню, – резко ответил молодой человек.

Агния Львовна подсчитала сама и протянула деньги.

Они так и остались лежать на столике. Анатолий отвернулся и, почти уткнувшись лбом в стекло, стал смотреть в окно.

Вдруг девушка порывисто встала.

– Лика! – громко, даже несколько вызывающе сказала она и протянула руку юноше.

В этом жесте было все: и протест против мнения большинства, и стремление показать, что она, Лика, совсем не такая, как другие, и утверждение своей самостоятельности, и осуждение матери.

Анатолий был самолюбив, как и большинство молодых людей. Встретив такое враждебное отношение к себе попутчиков, он ни за что не стал бы добиваться их расположения. Но девушка смотрела на него с таким искренним доброжелательством, без малейшего намека на оскорбительную жалость, смотрела так открыто и прямо! Он поспешно вскочил, задев плечом верхнюю полку, и порывисто сжал девичью руку. Ведь это была рука первого человека «на воле», протянутая ему в знак доверия. И он постарался вложить в рукопожатие и во взгляд всю силу своей благодарности.

– Анатолий Русаков, – четко назвался он, глядя в большие карие глаза этой смуглой стройной девушки. Он стоял, не выпуская ее руки, и вопросительно смотрел на Агнию Львовну. Та подчеркнуто резко отвернулась к окну. Девушка искоса взглянула на мать и сердито сжала пухлые, почти ребячьи губы.

– Лика – это Елена. Елена Троицкая, – добавила она, отнимая руку, и, чтобы сгладить неловкость, заговорила быстро, почти скороговоркой: – Вы были в Крыму? Не были! Ах, как там хорошо, изумительно! Море синее-синее, как на детской картинке. А кругом зеленые горы и серые скалы. И внизу, у моря, золотая полосочка пляжа. Я в первый же день обгорела на солнце, и мама три дня мазала меня кислым молоком и не позволяла выходить. Но потом я наверстала. Видите, как загорела?

Девушка приподняла темно-золотистые обнаженные руки.

«Красивые руки», – подумал Анатолий, но сказал:

– Красивый загар!

Лика принялась рассказывать о походах и поездках по Крыму – о вершине Чатырдага, где их застал туман, об олене в заповеднике, о летучих мышах в пещерах и о ядовитых сколопендрах.

– Нет, вы обязательно побывайте в Крыму!

– Клянусь! – с шутливой торжественностью провозгласил Анатолий и усмехнулся чуть снисходительной улыбкой взрослого, порядком уставшего человека, странно мелькнувшей на его мальчишеском лице.

– Вы чего посмеиваетесь? Я серьезно говорю! – горячилась Лика. – Лучше всего начать с поездки на теплоходе «Россия», от Одессы до Ялты. Почему вы улыбаетесь?

– Почему я улыбаюсь? – переспросил юноша. – Да так… Вот вы говорите: «Крым, море, горы, теплоход…» Сами радуетесь и обязательно хотите, чтобы все люди кругом так же радовались. Вы… ну, в общем, славная, очень хорошего людям хотите…

– Приятно слышать! Вы, оказывается, мастер на комплименты. Поздравляю! – Девушка кокетливо поправила волосы.

Анатолий смешался, насупился и с нарочитой грубоватостью пробасил:

– Где уж нам, виноватым да сероватым, деликатесы разводить… Значит, на теплоходе «Россия» вдоль Крыма путешествовать советуете? Только у меня на это монет нет, да и некогда. У меня делов, – он так и сказал «делов», – полон рот.

Теперь Лика смутилась так, что даже сквозь плотный коричневый загар пробился румянец и залил все ее лицо и тонкую шею. Она взлохматила только что охорошенную головку и, не зная, что сказать, пробормотала:

– У моих друзей-студентов тоже было маловато денег, они по туристским путевкам поехали… А я… я в Крыму не бездельничала, я собирала образцы окаменелостей из юрских отложений…

– Вы студентка? – миролюбиво спросил Анатолий после минутной паузы.

– Я выдержала экзамены в МГУ, – обрадовалась Лика. – Мы будем заниматься в новом здании на Ленинских горах. Вы там были?

– Когда же? Показывали кинохронику в колонии.

– Ах, да! – Лика снова так покраснела, что даже росинки пота проступили на висках. «Дура бестактная, – мысленно ругала она себя. – Лошадь!»

Анатолий, будто ничего не замечая, продолжал:

– Я, знаете, всерьез метил в путешественники. Бывало, вернется мой дядя, штурман дальнего плавания, из рейса и столько порасскажет! Подарил он мне книгу Дарвина «Путешествие на корабле “Бигль”». Я ее раза три прочитал. Разложу на полу большую карту мира, на нее книгу, сам тут же растянусь и путешествую… И твердо решил: объезжу все океаны! Потом читал книгу о путешествиях Пржевальского, «В сердце Азии», и захотелось стать таким, как он. Потом решил пойти по маршрутам Арсеньева. Дядя взял меня с собой на охоту. Ну, уж тут я твердо надумал стать следопытом-охотником и на всю жизнь уехать на Север. Книги об охотниках и путешественниках помогали мне в самые трудные и скверные дни даже в колонии…

– А я бы не могла убивать птичек.

– А волки, лисы, медведи? Да разве в добыче дело?

Важно другое: лес, реки, болота, утренние зори… Соревнование с птицей и зверем в зоркости, ловкости, выдержке. Это мировецкий спорт, больше чем спорт.

– Значит, вы изменили науке и решили стать охотником?

– Охотился-то я всего два раза, дядя редко бывал в Москве. А путешествовать и вовсе не пришлось. Разве что ночью убежим из пионерского лагеря, лазаем по кручам и бродим в лесах, ориентируясь по звездам. А то форсируем реку и построим шалаш на острове, разведем костер, наловим рыбы, сварим уху. А сейчас я люблю автомобиль. – Анатолий блаженно улыбнулся. – Сядешь за баранку и весь мир забудешь. Я бы такой вездеход построил, чтобы летать мог. Сел бы на такой – это получше теплохода «Россия» – и подался в дальние края!

– На великие свершения! – воскликнула Лика, и нельзя было понять: то ли всерьез, то ли это был иронический возглас.

– Какие уж там «великие свершения», – отрезал Анатолий. – Мне бы десятый класс окончить… А потом, может, удастся в автомеханический институт поступить.

Он поймал чей-то любопытный, насмешливый взгляд, и ему расхотелось откровенничать.

– Вы будете геологом, – переменил тему Анатолий, – это тоже здорово интересно. Один бывший колонист, он теперь геолог, рассказывал нам, как ищут полезные ископаемые с самолета. Вот здорово! Летает человек над горами, над тайгой, смотрит в аппарат и узнаёт, что таится глубоко в земле.

– Я буду географом, – поправила Лика. – Я хотела на геологоразведочный, да мама запретила.

– Это неженское дело, – не поворачивая головы, заметила Агния Львовна. Она была очень недовольна поведением дочери и с нетерпением ждала малейшего предлога, чтобы прервать разговор молодых людей. «Нет, как он втирается в доверие девчонки! А смотрит, будто объясняется глазами в любви. И следит, следит за собой, – ни одного грубого словца. Ох, волк в овечьей шкуре… А моя-то дурища совсем размякла, – зло размышляла мать, – все принимает за чистую монету, восхищена раскаявшимся грешником». Нет! Ее, Агнию Львовну, на мякине не проведешь.

Но она не дура, чтобы искать с ним ссоры. Это надо кончить как-нибудь иначе.

Агния Львовна дорого бы дала за то, чтобы «этот тип» сорвался в разговоре, позволил бы себе двусмысленность или словцо из Боровского лексикона. Вот тут и был бы конец знакомству. Лика этого не стерпела бы.

Девушка и молодой человек все так же стояли лицом к лицу в узком проходе купе, положив локти на поднятые полки. Почувствовав неприязненность в голосе матери, Лика смутилась и сказала Анатолию: