— Если бы не баба… Кто она?

— Не жена, точно, — ответила Юлита, постепенно приходя в себя после воды, коньяка, кофе и вина. — Такой жены у него не могло быть. Кошмарная старая мегера.

— Ты успела заметить? — удивилась Малгося.

— Так оно само бросалось в глаза…

Пан Ришард полностью был согласен с Юлитой. Он вел себя спокойно, не каменел и глаз не закрывал, все видел в натуре и не утратил способности соображать. По его мнению, это была сестра погибшего. Намного старше братика, даже похожа на него, но лишь по принципу карикатуры. То, что у пана Мирека было красивым, у нее отвратительное. То, что у него сугубо мужское, у нее тоже, а женщина с мужскими чертами лица восторга не вызывает. Кроме того, он собственными глазами видел, как она несла сумку с продуктами, явление типичное для старшей сестры — заботилась о братишке, так что, должно быть, у того жены не было.

Малгося хотела удостовериться — баба что же, не сомневалась, что садовода прикончила Юлита?

— Да, все ее поведение — и жесты и вопли об этом свидетельствовали, — подтвердил пан Ришард.

— Должно быть, у нее были для этого какие-то основания, — высказалась Малгося. — Я, к примеру, поставила бы на клиента, которому он испоганил весь сад. Ну, вот некто вроде нашей Иоанны. И что теперь будет?

Надо подумать. Обретенная вновь зажигалка стояла передо мной на столе. Я старательно протерла ее, чтобы устранить оттиски пальцев садовода, и оттиснула свои.

— Сейчас, — стала распоряжаться я. — По очереди. Пан Ришард, вашу машину баба оглядела? Номер, цвет, марку?

— Она проходила мимо, посмотрела сбоку, так что о номере и речи быть не может. Цвет тоже вряд ли можно определить, становилось темно, а вы, пани Иоанна, сами помните, как однажды приняли цвет моей машины за серебряный. А вообще-то это не моя машина.

— А чья же? Вы на чужой ездите?

— Временно. До завтра. Моя стоит в мастерской на ремонте, там мне выдали временно попользоваться другую машину. Просто знакомая мастерская.

— Очень хорошо…

— А еще лучше, если бы она была краденая, — вмешался Витек. — Вы ее точно не увели?

— Нет, — оскорбился пан Ришард.

— А жаль.

— Внешний вид, подсказал Тадик. — Теперь обязательно делают портреты по памяти.

Я критически осмотрела обоих предполагаемых преступников.

— Юлита, срочно перекрашиваешься в ярко-рыжую и все остальное в тон. Да стой, куда побежала, завтра утром. Если не хочешь — могу одолжить тебе парик. А вот пану Ришарду и мер никаких принимать не надо, чтобы менять внешность. Описать ее невозможно. Она у него такая… правильная, все в норме, ничего выдающегося. Брови нормальные, глаза нормальные, нос обыкновенный, волосы средние, ничего во всей фигуре ни кривого, ни косого, точно такими же словами можно описать и Витека…

— Только он малость потолще, — буркнула Малгося.

— Э, пустяки, пара кило… Юлита, свой красный жакетик тебе придется выбросить, а может, моим кошкам понравится. Он все равно к рыжим волосам не подойдет, а я куплю тебе другой. Ничего не поделаешь, раз вы сразу не вызвали полицию, теперь всем нам придется скрываться. Может, и хорошо, что так получилось.

— А зажигалка? — вспомнила Малгося. — Раз пан Ришард при таких обстоятельствах ее заметил, то та мегера, ну, предполагаемая сестра, не могла не заметить, как вы ее стибрили. Не могла не заметить! Такие все замечают!

Я осуждающе посмотрела на свою бестактную племянницу.

— Кто стибрил? Что стибрил? Какую такую зажигалку? Первый раз слышу. Вон моя, стоит себе на столе… правда, сейчас не на том, так вот, стоит себе на столе уже лет тридцать. Все видели. Никто ее не крал.

— А ты можешь доказать, что она твоя?

Я триумфально схватила зажигалку и перевернула ее вверх ногами, так, чтобы дно все увидели. И сама посмотрела.

И замерла.

На дне моей зажигалки была выгравирована надпись, окруженная серебряным пояском: «Meilleurs voeux pour Joanna des amis danois Karen et Helge 1976 a.» То есть: С наилучшими пожеланиями для Иоанны от ее датских приятельниц Карен и Хельги 1976 год. Небольшая ошибка, но это не важно.

Датчанки мне дарили, а не француженки.

А на этой зажигалке ничего не было. Даже серебряного пояска.

Вот теперь начнется полька с притопом…

Возможно, что окончательное решение, всеми нами принятое и одобренное, было не слишком гуманным и не совсем законопослушным, но, в конце концов, никто из нас святой памяти огородника не пришил, никто не страдал от угрызений совести и никто не чувствовал себя обязанным разыскивать убийцу. Наверняка не только мне пан Мирек устроил пакость, и, честно говоря, мы даже испытывали понимание по отношению к неизвестному убийце. И мы твердо решили молчать, как пни замшелые.

Остался, однако, совершенно непонятный вопрос: а вот что собой представляет эта зажигалка? Моя или не моя?

Все наконец разошлись, я кое-как распаковалась, а сама все думала о зажигалке: моя — не моя, словно мне больше и думать не о чем. Припоминалось даже что-то такое, относящееся к зажигалке, мигало и гасло, никак не могла вспомнить, только знала — связанное с зажигалкой. Мелькали в голове какие-то цыплята, яйца, короче — самые дурацкие сочетания: какое отношение имеют цыплята с яйцами к моей зажигалке? Может, таким странным образом мне лезло в голову нечто желтого цвета, цыплятки обычно бывают желтенькие, и с яйцами — самая прямая связь. Но при чем тут зажигалка? Ни одного, курящего цыпленка не встречала, так какой холеры?..

Я села на диван у журнального столика, взяла зажигалку и в который раз принялась ее внимательно рассматривать. Моя, могу об заклад побиться. Зажгла дополнительную настольную лампу, внимательнейшим образом оглядела дно. Если кто-то содрал серебряный поясок, непременно должен остаться хоть какой-то след. Пыталась вспомнить, каким образом этот поясок был прикреплен к дереву зажигалки. Приклеен? Приклепан? Вбит в дерево булавками? Может, у пояска был острый кант, тогда его след должен остаться на дереве.

Пошла в мастерскую, включила лампу для черчения и отыскала лупу. Я все еще надеялась, что это моя вещь, что мы не сперли чужую. Ведь в конце концов, стибрить имущество жертвы убийства не очень… ну, не очень красиво. И просто глупо. Что же теперь, пробраться мне незаметно в дом мертвеца и подбросить ему украденное?

На дне зажигалки даже через лупу не было видно ничего абсолютно, просто сам центр дна немного выпуклый, и вот на нем-то и обязаны были находиться и. поясок, и дарственная надпись. А не осталось ничего, ни тени намека, словно там никогда ничего и не было. Может, и в самом деле не было?

Крутила-вертела я зажигалку в руках, аж в глазах зарябило, и уже стало казаться — вроде бы даже украшения не те. Да нет, вроде все как было: по низу две полоски черной эмали, по верху тоже две, только там полоски перечеркнуты серебряными ниточками. Ну точно, моя! А может быть, в моей расстояние между нижними полосочками было малость побольше? Или, наоборот, поменьше? И была ли моя совсем гладкой? Эта вот немного шершавая, вроде покрыта фактурой в мелкую точечку, благодаря чему контрастирует с блестящей эмалью. Глупости, моя тоже была шершавая и тоже контрастировала!

Благодаря лупе я разглядела на полосе между серебряными ленточками нечто вроде микроскопических дырочек. Дырочки меня озадачили. Раньше я ни разу не рассматривала зажигалку в лупу, так что за дырочки поручиться не могла.

Впрочем, уже отсутствия следа от дарственной надписи хватило, чтобы понять — не моя вещь! Ведь невозможно за такое короткое время, всего пару дней, убрать надпись, отдраить и разгладить дно, отполировать дерево до такого же состояния, как и вся зажигалка. Мог ли садовод такое сделать? Он что, сидел без работы, вот и занялся художественной столярной работой?

Нет, все-таки эта зажигалка была не моя…

Подъехала ближайшая патрульная машина, убедилась — не пустяшный вызов, экипаж зафиксировал в кухне невменяемую бабу и вызвал следственную бригаду. Ничего не трогали, никуда не заглядывали, нигде не топтались. Комиссар Януш Вольницкий внутренне мобилизовался, как боевой конь, огретый кнутом. Сравнение неудачное, обычно боевых коней не оскорбляли, хлестнув пошлым кнутом, их поощряли ударом по заду плоской стороной меча или сабли, опять же вонзали шпоры, иначе конский организм отозвался бы на такое оскорбление могучим взрывом ярости.