— А ты откуда знаешь? Какой грамотный…

— Так ведь мать надо мной годами измывается. Она держит дома цветы — на балконе, а я обязан помогать их пересаживать. По ее словам, у меня талант и хорошие руки для этого дела. Так что о горшках я тебе точно говорю, перевидал их на своем веку.

— Да они приблизительно так и написали. Судя по следу от удара, его огрели этой штукой, как они пишут, вверх ногами. То есть убийца держал в руках растение и, размахнувшись, врезал нашему казанове по башке горшком. Нормальная баба держала бы в руках горшок и им же врезала несчастному, потому как цветочка бабе жалко. А тут наоборот…

— А что за цветочек?

— Холера его знает. Патолог не написал, других экспертиз я еще не получил.

— Судя по снимку, изрядно завядший. Может, потому бабе и не было его жалко.

Оба какое-то время внимательно всматривались в изображение орудия преступления и фотографию жалких остатков цветочка. Первым заговорил Вольницкий:

— Вот тебе фамилии, телефоны, немного адресов, к сожалению, не все.

— Сотовые! — скривился помощник следователя.

— Найдутся их владельцы. Развороши эту дамскую компанию, можно еще получить и служебные контакты, от них тоже польза немалая. Знаешь, эта растительная фирма очень нехорошо пахнет, слишком много людей крутится вокруг нее.

Помощник следователя доложил, что ему за это время удалось сделать:

— Я осмотрел эту Пахоцкую улицу, порасспрашивал ее жителей. Не так уж их там и много. Улочка не для проезда, скорее для пеших, хотя проехать с трудом можно, и заканчивается тупиком. Из чужих больше всего людей бывает у стоматолога, портнихи — мелкие работы, приходят почти одни бабы. Вот тебе список постоянных жителей. К сожалению, среди них нет ни паралитика в инвалидной коляске, ни любопытной старушки, сидящей у окна, у четверых есть собаки, у одной одинокой матери — сын-двоечник. Вот и весь улов.

Вольницкий внимательно слушал. В заключение приятель и помощник выдал кое-что интересное:

— Одна мамаша ожидала опаздывающую дочь и долго в тот день сидела у окна. Между восемнадцатью тридцатью и двадцатью часами увидела двух девушек, скорее молодых женщин, одна рыжая, вторая блондинка, шли вроде бы вместе, но каждая отдельно, лиц их не видела, уже начинало темнеть, да и улочка там узенькая, темная.

— Так во сколько точнее это было? — заинтересовался Вольницкий.

— Около семи. Одна немного до, вторая капельку после семи. Дочка все запаздывала, мать все сидела. Еще кто-то ходил, припарковывались машины…

— А девицы до какого дома дошли?

— Она не знает. Это ее не заинтересовало. Раз не дочка, она не стала смотреть.

— А двоечник?

— Того загнали наверх, там его комнатка, он оттуда и глазел в окно, вместо того чтобы учить уроки. Девушек видел, подтвердил, а кроме них еще человека три прошли, ну и еще другие выходили из машин, которые оставляли у домов. Его интересовал сам процесс парковки, там очень тесно.

— Очень хорошо! — порадовался следователь. — Убийца мог и на машине приехать. Так, кого он еще видел?

Помощник опять полистал свои записи.

— В принципе, я тебе все тут записал, но не уверен, что ты разберешь мои каракули. Переписать?

— Идиотский вопрос. Но сначала расскажи.

— Тех четырех с собаками двоечник тоже видел, трое мужчин и одна женщина. Он с ними не знаком, просто часто видит. Лучше всего знает собак, может сказать, где какая живет. А кроме того, шел старичок с палочкой, с седой бородкой, но шел бодро, и у моего двоечника сложилось мнение, что старикан занимается спортивной ходьбой. Потом прошел мужчина среднего возраста, что-то длинное нес в руке, шел медленно и старался разглядеть номера домов. Так что, наверное, кого-то искал. Потом пожилая женщина, сгорбленная, с хозяйственной сумкой в руке. Проехало и парковалось всего пять машин, причем одна доехала до конца улицы, там развернулась и только после этого остановилась. И осталась стоять.

— Где?

— Этого парнишка не видел, он смотрел сверху, и ему часть улицы заслоняли кроны деревьев. По своей стороне видел только мелкие портновские работы, по противоположной стороне улицы — больше, в том числе и дом стоматолога. Точнее — вход в него, еще точнее — калитку в заборе.

— А въезды в гаражи ему видны? Я вчера не обратил на них внимание…

— Да, есть их там несколько, но жутко неудобные. И именно их парню заслоняет дерево, которое перед ними растет. Потом тот мужчина с чем-то длинным шел обратно, но уже без этого длинного. Парень больше других видел, но и так сопляк много проворонил, не видел ни приезда покойника, ни прихода его сестры. Должно быть, иногда все же занимался уроками.

— И приезд патрульной машины тоже проморгал?

— Как же! От приезда патрульной до ее отъезда он с нее глаз не сводил. Ага, вот еще что. О тех, у кого собаки. С двумя владельцами собак я все же поговорил. Пенсионер, еще не старый и не рахитичный, сказал — видел машину, когда шел с собакой в одну сторону, она как раз разворачивалась и остановилась, и за рулем в ней кто-то сидел. Кто — не видел, даже не смотрел, просто силуэт, голова и плечи, но за рулем мужчина сидел, он в этом уверен. Пока все, сейчас я тебе все постараюсь поаккуратней переписать, чтоб ты разобрал мои каракули. А мне давай своих красоток, я и с ними разберусь.

Он схватил длинный список Вольницкого и исчез.

Поручив другим сотрудникам заняться розысками Собеслава Кшевца, комиссар сам решил заняться разведенной женой покойного. Такие разведенные жены иногда бывают весьма полезными. Только до того он должен все же поймать последнюю из подозреваемых баб, недоступную Юлиту Битте…

Сотовый зазвонил, когда я въезжала в свои ворота.

— Ты дома? — спросила Малгося.

— Вот только что приехала.

— Мы сейчас будем у тебя. Самое большее через полчасика. — И сразу выключилась, не дав мне возможности ответить.

Я открыла гаражные ворота, но вспомнила о покупках в багажнике и не стала въезжать, ведь выгружать из багажника горшки с растениями гораздо удобнее снаружи.

Я успела вынуть горшки, поставить машину в гараж и окончательно убедиться в том, что мне абсолютно некуда посадить вновь приобретенные цветы, как подъехали Юлита с Малгосей. Что касается Малгоси, сомнений не было, но Юлиту я не сразу узнала, и тут очень помогла ее машина, серебряная «тойота».

— Езус-Мария! — только и могла я сказать.

— Очень ей идет, правда? — радовалась Малгося, входя в дом. Юлита шла за ней.

— Я подошла к делу серьезно, — стала объяснять она. — Испугалась, у нас и впрямь сейчас нет времени сидеть под арестом, ну я и сделала, что могла. Как тебе?

Я любовалась ею в полном восторге. Мало того что с короткими золотистыми кудрями и в зеленовато-бежевом костюме она не имела ничего общего с брюнеткой в красном костюмчике, так еще и выглядела потрясающе. А я ей давно советовала время от времени переделываться в блондинку.

— Прекрасно! Великолепно! А тот жакет где?

Юлита подала мне целлофановую сумку:

— Вот, принесла, раз ты велела отдать его кошкам. К счастью, я успела его поносить, он не совсем новый, так что не жалко. Подложишь им его как есть или разрежем на части?

— Надо разрезать, — не сомневалась Малгося. — Твои кошки сумели вытащить из своего домика целую баранью шкуру, а уж его вытащат без проблем. Пуговицы тебе оставить?

— Ну, во-первых, они вытащили не целую шкуру, а только половину, — возразила я, разыскивая вторые ножницы. — Ее давно выбросили, она была уже старая, сопрела вся. Пуговицы срежем, а остальное в кусках разложим в их домике: и внизу и вверху. Два человека смогут поднять верхний домик, сильный мужик сделал бы это одной левой.

— Я тоже буду разрезать материю, вижу, у тебя нашлись еще одни ножницы, — изъявила желание Юлита.

— Резать не на слишком мелкие кусочки, — предупредила я. — А то повытаскивают и начнут играть. Рукава только вдоль.

— Что-то я замечаю у тебя какие-то комплексы насчет сильного мужика, — заметила Малгося за работой. — Уж слишком часто ты его поминаешь. Только и слышишь: «Сильный мужик, сильный мужик».