– Разминаетесь? – усмехнулся кучер Степан.

Степана Самарин не без основания считал самым надежным человеком в обозе.

С ним он ездил не первый год, попадая в разные переделки. Пока мужик стоит на ногах, ему сам черт не брат. Редкий силач мог похвастаться, что уложил Степана своим кулаком. Победить его могла только водка, а такие победы, к сожалению Самарина, случались довольно часто.

– Не правильно согреваетесь, – словно прочитав мысли купца, заявил Степан, – не ноги – душа согрева требует.

– Встанем на постой – налью, – пробурчал Самарин и уселся в сани.

– На постое и печка согреет, а тут в поле на морозе душа особенно требует, убежденно возразил Степан.

– У тебя не душа, а пустая бочка. Она всегда требует, – ухмыльнулся Самарин и отвернулся.

– Хозяин, я слыхал, покороче дорога есть.

– Что еще за дорога? – недоверчиво проворчал купец.

– Мне сказывали, что татары, когда соль в столицу везут, за Черным мысом сворачивают.

– Боязно на незнакомый путь… – почесал затылок Самарин. – Еще заплутаем.

– Однако подумал, что не грех бы спрятаться от ветра.

– Один из твоих возниц ту дорогу знает, – сообщил Степан.

– Из калмыков? – поинтересовался Самарин.

– Ты его за калмыка принял, а он гур.

– А мне все одно – хоть гур, хоть калмык. Туземец, он туземец и есть.

Верить туземцу нельзя. Обманет, шельма, – заключил Самарин, но возницей заинтересовался.

– Его Сабсаном звать. Он третьими санями правит. Гур – человек бывалый, нутром чую, – добавил Степан и, стегнув лошадь, мигом нагнал третий возок.

Поравнявшись, некоторое время ехали молча. Самарин хотел рассмотреть гура, но тот надвинул шапку, и лица его не было видно.

– Скажи, милый человек, тебя, кажется, Сабсаном звать, верно ли, что ты другую дорогу знаешь, не тверскую?

Возница повернул к Самарину загорелое лицо, освещенное закатным солнцем, и купец удивился его красоте. И вправду, возница на калмыка походил мало. Только чуть удлиненный разрез глаз говорил о наличии восточной крови, смуглость его кожи скорее происходила от загара, чем от природного цвета.

– Есть тут солевой путь. Он верст на двести короче тверского. Только наезжен плохо, – спокойно ответил возница.

Самарин почувствовал, что ни голосом, ни лицом гур не выказал никакого смущения, он держался с хозяином как равный с равным.

– Наезжен плохо – не беда. Мы не на скачках. Сани кое-как пройдут, а то, что короче, это в радость… Но как насчет разбоя? – поинтересовался купец.

– Это как везде, – отозвался возница.

– А ты без боязни, – упрекнул Самарин. – Тебе-то терять нечего, я свое не один год наживал, В рыбицу немалые деньги вложил. Мне разбой страшен.

– Решать вам. – Гур отвернулся, давая понять, что данную тему он обсуждать не желает.

– Ладно, сворачивай на новую дорогу. Поведешь обоз. Дойдем без блуда – с меня червонец. Вставай вперед обоза.

Через две версты Сабсан свернул обоз с Волги, и они въехали в лес. Дорога заметной просекой тянулась вглубь.

Часа через три въехали в небольшое сельцо. Крестьяне спали, злые лохматые псы обступили обоз и с громким лаем пытались цапнуть возниц за ноги. Когда собаки совсем разошлись, Сабсан спрыгнул на снег и поднял руку. Собаки вмиг смолкли и, поджав хвосты, разбежались по дворам.

– Ты что, собачий язык знаешь? – удивился Самарин. – Что ты им сказал?

– Успокоил, и все, – пояснил возница.

В избушках начали зажигать лучины и свечи. Наконец появились и жители.

Самарин сторговался о постое. Возницы распрягли лошадей, задали им сена и овса.

Купец и Степан договорились спать в одной избе, принадлежащей крепкой бабе Матрене. Оставшись вдовой с тремя детьми, Матрена содержала хозяйство в чистоте и порядке.

Баба растопила печь. Рубленная топором мерзлая осетрина распространяла по избе аппетитный запах вьюжки. Самарин полез было в свой походный сундучок за крепкой настойкой, но хозяйка поставила на стол полную четверть прозрачного первачка. Степан нетерпеливо поглядывал на свою, пока пустую, кружку, когда в избу тихо вошел Сабсан и знаком позвал Самарина в сени.

– Пока не захмелели, хочу кое-что сказать, – шепнул гур купцу.

– Что приключилось? насторожился Самарин.

– Пока ничего, но подумай сам: шесть дворов, и везде вдовы, а в сараях свежевыделанные шкуры. Конюшни с конским духом, а лошадок нет. Боюсь, что наши гостеприимные вдовушки напоят нас, положат спать, а там, глядишь, их мужья и воскреснут. Уж не в разбойничий ли скит мы стали на постой?

– Что же делать? – испугался купец.

– Вина не пить. Быстро поужинать и в дорогу, – шепнул Сабсан и вышел.

Огорченный Степан тяжело попрощался с возможностью «согреть душу», но, поняв серьезность положения, вздохнул и пошел по дворам предупреждать возниц.

Быстро отужинав, не притрагиваясь к чаркам, обозники запрягли коней и ночью тронулись в путь. Молча, неодобрительными взглядами провожали их хозяйки, хотя Самарин за постой расплатился сполна.

Версты три тихо ехали лесом. Самарин дал пистолет Степану, а сам сжимал иноземный наган. Но постепенно чувство опасности стихало и появилось сомнение, не зря ли гур сорвал их с теплой ночевки. Причем эти сомнения тем больше росли, чем дальше отходил обоз от деревушки. Сани хозяин на всякий случай пустил в центре обоза и теперь на узкой лесной дороге мог двигаться с той же скоростью, что и остальные. Его отдохнувший вороной нервно перебирал ногами, тоскуя от неволи и медленности своего шага.

Темный лес обступал со всех сторон. Ветви иных елей почти дотрагивались до шапок возниц. Сабсан хорошо видел в темноте, а потому лежащее поперек дороги дерево заметил издалека. Он остановил обоз и велел возницам вооружиться, кто чем может. Ватага разбойников выскочила на дорогу из леса. Маленькие лошадки под лихими людьми ржали и били копытами. Самарин начал палить из нагана. Степан свалил одного плетью. Двое других прыгнули ему на спину. Пока он стаскивал их, третий ударил ножом. Степан вскрикнул и осел на снег. Но тут подоспел Сабсан и голыми руками раскидал разбойников. Самарин не мог понять, что делает гур.

Казалось, тот еле прикасался к нападавшему, а лиходей сразу падал и больше уже на ноги не поднимался. Не прошло и нескольких минут, как все разбойники оказались на снегу. Кто-то из них стонал, кто-то не подавал признаков жизни.

Степана подняли, перевязали. Нож пробил легкое, но сердца, видать, не задел.

Пока возницы убирали лежащее на дороге дерево, Сабсан обнаружил за елками сани, запряженные мохнатым жеребцом. В них хранились ружья и веревки. Сабсан вывел жеребца на дорогу, перенес ружья и веревки в возок Самарина, погрузил в сани стонущие тела разбойников и сильно хлыстнул жеребца. Тот поволок тяжелые сани в сторону деревни. Поверженных оказалось девять. Ровно по числу изб.

А обоз двинулся дальше в путь. Самарин правил сам. На хозяйском месте дремал раненый Степан. Самарин ехал и думал, как ему наградить Сабсана.

Червонец теперь дать точно придется, но, пожалуй, этого мало. Одни трофеи стоили куда дороже. «Одарю его собольей шапкой, и еще медвежью шубу отдам. Она уже свое пожила, а гуру еще послужит. Больно куцый у него зипун», – решил Самарин и, радуясь своей доброте и удачному концу баталии, незаметно задремал.

Конь покорно тащил сани в середине обоза. Деваться ему было некуда…

До Петербурга караван добрался без приключений. Гур получил обещанный червонец и наградную шапку. Медвежью шубу купец пожалел.

Закончив дело, Сабсан заглянул в трактир на Сенной. Трактир этот посещали извозчики, и гур подсел к трем бородатым мужикам. Извозчики оглядели его с ног до головы, и тот, что был постарше, спросил:

– Татарин?

– Гур, – улыбнулся Сабсан.

– Про таких мы и не слыхивали, – удивился мужик.

– Гур – это почти китаец, – пояснил Сабсан. – Что, и китайцев в городе белого царя нет?

– Китайцы есть, – обрадовались бородачи.