– Очень любопытно, – буркнул себе под нос Слава и набрал телефон режиссера.

– Эраст Митрофанович, здравствуйте. Вас беспокоит следователь Синицын из районного отдела внутренних дел. Я расследую гибель писателя Каребина и хотел бы с вами встретиться. Можно сегодня? Спасибо. – Он положил трубку и встал.

– Что, покидаешь друга? – проворчал Лебедев. – Я тут целый день сидеть не могу. Ты потом навести Электрика, пусть выделит нам помощь по дежурству в квартире и даст наружку. Кстати, я одну дискетку все же нашел. Будешь в отделе, погляди, что на ней. А этот компьютер можно отнести на помойку.

Эраст Митрофанович Переверцев принял старшего лейтенанта в своем кабинете.

В театре полным ходом шел ремонт, и в кабинете режиссера тоже работали маляры.

Слава поморщился от сильного запаха краски, покосился на рабочих и, пожав руку Переверцева, сел в кресло.

– Совершенно некстати Олег Иванович это сделал, – обыденным тоном пожаловался режиссер.

– Скорее это с ним сделали, – поправил старший лейтенант.

– Детали важны для ваших дел, а для моих значения не имеют, – возразил его собеседник. – Человека нет, и пьесы, за которую мы заплатили, тоже нет. Теперь денежки театру даются кровушкой. Вот закончу ремонт – и ни копейки на постановку. Дай Бог актерам немного выплатить. Они и так два месяца без зарплаты. Строители все средства слизывают, как корова языком. Зал до последнего не давал рушить. Мы в нем не только сами играем, но и в аренду сдаем. Без зала одни убытки.

Слава не перебивал служителя муз. Он терпеливо дождался конца монолога, из которого никакой дельной информации не получил, и попросил режиссера рассказать подробнее о накладке с пьесой.

– Ну что тут рассказывать? Я имел один экземпляр. Второй лежал в бухгалтерии, приколотый к договору. По нему и деньги выплатили. Свой экземпляр я вернул автору для небольших доработок. Мы подробно оговорили каждый эпизод, и ему надо было дописать немного диалогов. Не потому, что они были слабы, а просто мне для режиссерской работы их кое-где не хватало. Олег унес пьесу, и мы договорились, что он через два-три дня вернет ее с доработками. Сейчас точно не помню, ну, кажется, пятого или шестого июня. У меня совсем из головы вылетело, что именно на эти числа мы театр полностью отдаем в аренду. Олег пришел, а в здании чужие люди. Но он человек непрактического склада, взял и оставил пьесу, чтобы мне ее передали. И все – пьеса с концами. Пока мы перезванивались, с ним это и случилось. Я бросился в бухгалтерию, и там пьесы тоже нет. Договор на месте, а пьеса улетучилась. Ремонт… Тут столько всего пропало. Я к вдове!

Должен же у него экземпляр остаться. Она мямлит что-то и молчит. Прости меня, Господи, но как такой умный человек с такой идиоткой жил?!

Слава пропустил последнее замечание мимо ушей:

– Да, Эраст Митрофанович, положение и впрямь неприятное. Я вас попрошу в трех словах пересказать содержание пьесы. Ведь вы ее читали?

– Смеетесь, молодой человек! Я выложил за нее полторы тысячи долларов. Не выложил – с мясом оторвал от театра… А вы спрашиваете, читал ли я пьесу. Я ее всю помню, но не дословно, конечно. Поэтому не хочу записывать по памяти. Могу наврать. А портить автора грех. Очень уж язык у Олега силен.

– Пожалуйста, перескажите коротко содержание, – напомнил о своей просьбе следователь.

– Пьесу эту, как я понимаю, Каребин писал параллельно с новым романом.

Называется она «ГУРУ». Занимательная история о том, как один деятель превратил себя в Бога. О сектантстве пьеса. Представляете, как это сейчас актуально?!

– И ее герой Святослав Стерн? – предположил Синицын.

– Да, Стерн, – подтвердил режиссер. – Это как взрыв бомбы. С ним до сих пор носятся, словно с писаной торбой, а он на поверку оказался платный агент ОГПУ.

– Спасибо, Михаил Митрофанович, вы мне очень помогли. – Синицын пожал руку режиссеру и поднялся. – Только у меня к вам еще одна просьба.

– Если смогу… Да не красьте вы потолок этой блестящей дрянью! – неожиданно крикнул Переверцев малярам. – Потолок матовым должен быть. Что у вас, совсем вкус в заднице?! – И, обернувшись к следователю, извинился:

– Глаз да глаз за ними. На минуту отвернешься – уже нагадят. Так о чем мы говорили?

– У меня к вам последняя просьба. Припомните число, когда Каребин принес пьесу, и название организации, арендовавшей театр в тот день, – попросил следователь.

– Приблизительно пятого или шестого июня, но точно без нашего бухгалтера не скажу, а Галя будет только завтра. Позвоните мне часиков в одиннадцать и напомните. Иначе забуду. Столько в голове всякого мусора!

Синицын поблагодарил режиссера и поехал на службу. Грушина Слава застал на месте и, как ни странно, в добрейшем расположении духа. Подполковник, используя обеденное время, тянул пиво и посасывал воблу. Даже появление старшего лейтенанта не могло испортить ему настроение.

– С чем пожаловал, баламут? – благодушно поинтересовался он у подчиненного.

Слава доложил о беседе на Кузнецком мосту, попросил разрешения на засаду в квартире вдовы Каребина плюс людей для дежурства и наружного наблюдения. Грушин без всяких споров и комментариев кивнул головой и, вызвав Тому Самойлову, продиктовал ей приказ.

– Все? Ты удовлетворен? – переспросил он Синицына и жестом отпустил секретаршу.

– Так точно, товарищ подполковник.

– Зачем так официально? – поморщился Грушин и откупорил очередную бутылку.

– Ладно, иди.

Слава вышел в приемную и, чмокнув Тому в щечку, выдал ей новую дискету для распечатки.

– Хоть бы шоколадку когда купил, – вздохнула девушка и всунула дискету в гнездо. – Ой, это что-то сложное. Я файл открыть не могу.

– Как не можешь? Ты же у нас компьютерная мастерица, – выдал комплимент Слава.

– Какая я мастерица? Я только в «Ворде» плаваю, а тут что-то другое.

Погоди, давай Антюкова попросим. Наш криминалист – компьютерный гений.

Антюков оказался на месте и быстро разобрался с дискетой.

Синицын взглянул на экран:

– Что это?

– Немного текста и какой-то документ. – Ответил криминалист. – Тебе его распечатать?

Слава кивнул и через несколько минут получил несколько листков, но сейчас ему не хотелось изучать их содержание. Он сложил листки вчетверо и убрал в карман, затем сдал табельное оружие и, проследив отъезд группы на Гороховский переулок, поспешил домой. Следователю не терпелось сесть за роман. Сюжет книги все больше захватывал молодого человека.

Но читать дома ему не пришлось. Дверь открыла не Вера Сергеевна, а Лена.

– Ты теперь и дома не ночуешь… Сдается мне, не такая уж рыба эта вдова твоего писателя, – с порога заявила Лена.

Синицын от неожиданности покраснел. Он не понял, откуда девушка знает про ночевку в квартире Маши Барановой.

– Попался? Не зря портрет на помидор смахивает. Стыдно? – продолжала наступать Лена.

– Да я на дежурстве, в засаде ночью торчал, – слабо попытался оправдаться кавалер.

– Знаем мы ваши засады… На девок они у вас. Ладно, заходи. Вера Сергеевна тебя покормить наказала.

– А где мама? – обрадовался молодой человек возможности сменить тему.

– Вера Сергеевна будет завтра. Мои предки суточную путевку в Кратово взяли и твою маму вывезли. Это я придумала. Так что до завтра от меня не отвяжешься.

Хочу с тобой всю ночь спать. Надоело одной. Есть, в конце концов, у меня парень или нет?!

– Класс! – выпалил Синицын и пошел в душ.

Лена повязала фартук, быстро и по-деловому накрыла на стол. В этом доме она бывала не раз и прекрасно ориентировалась. Слава вышел из ванной комнаты, обмотанный полотенцем.

– Хочешь, чтобы я оделся?

– Зачем? – удивилась Лена. – Лучше я сама разденусь. Мы же одни. – И она скинула с себя блузку, юбку, затем трусики и снова облачилась в фартук. – Как тебе официантка?

– Класс! – повторил Синицын и уселся за стол. Но быстро понял, что суп может подождать, резво встал, сбросил с себя полотенце и, обняв Лену, повалил ее на кресло.