Ничего бы такого не случилось, если бы я после звонка Магды не обнаружила отсутствие кофе в моем доме. А в той коробке, на которую я уповала, оказалась просто соль. Значит, Витек не купил, а обещал. Вот, понадеешься… А гостей могу лишь чаем поить. Да еще, кажется, изюм остался.

Магазин близко, всего две минуты езды, я подумала — успею, выскочила, в чем была, и помчалась за покупками. Мои гости уже спешили ко мне, и, подъехав к дому, сразу поняли — меня нет. В спешке я оставила распахнутым гараж, вот они и сообразили, что хозяйка срочно улетучилась. Значит, ненадолго, и решили подождать. А Петрик по дороге купил новые ботинки, покупал тоже в спешке, и почему‑то ему казалось, что в коробку положили оба левых ботинка. Воспользовавшись свободной минутой, он решил проверить, открыл коробку, убедился, что все в порядке, и не успел сунуть коробку под ноги, она так и осталась у него на коленях. И тут подъехала я. Он распахнул дверь, выскакивая мне навстречу, а коробка возьми и свались мне под колеса…

Затем какое‑то время мы занялись финансовой проблемой, ибо я уперлась вернуть ему деньги за испорченные ботинки, а он считал виноватым себя и отказывался брать деньги, в конце концов, и сумма‑то пустяковая, всего сто шестьдесят злотых. Тут Магда с Островским дуэтом принялись доказывать, что это их вина, так что я уже не выдержала и крикнула, чтоб они все заткнулись, никто не виноват, а сто шестьдесят злотых я переведу на счет приюта для бездомных животных. — И это заставило всех успокоиться.

За это время вскипел чайник, который я включила, отъезжая.

И тут выяснилось — моя квартира стала местом встречи из‑за того, что я знакома с Гурским.

Первым начал Петрик, который, невзирая на все уверения, так до конца и не поверил, что над ними с мамулей не тяготеют ни малейшие подозрения.

— Я бы на его месте засомневался, — утверждал Петрик Хотя, с другой стороны, в тот день я вообще не был на Воронича, приехал на ТВ лишь после часа, а моя мамуля вообще не считается. Эта штуковина для нее совершенно неподъемная.

— А ты что, поднимал ее?

— Попытался. Мне позволили. Тяжеленная, сволочь, ну прямо мачуга разбойника Мадея!

Я успокоила парня, рассказала, что поздно вечером благородный мент специально позвонил мне, чтобы ясно и четко сказать — никаких подозрений у полиции ни к нему, ни к его матушке нет! Два раза повторил и еще раз спросил, правильно ли я его поняла. А вот кто эту штуковину к вам принес, так и не сказал мне. Кто?

— Так до конца мы и не уверены. Холера ее знает! — чесал в затылке Петрик. — У нас вообще было очень мало людей, а тут еще мамуля вспомнила, что заходил техник проверить газ.

— Знакомый?

— В том‑то и дело, что не знакомый, а какой‑то новый.

— И он по всей квартире носился?

— Попробовали бы вы узнать это от моей мамули. Она не может припомнить, оставляла его одного хоть на минуту или нет. Совсем не следила за ним, только может сказать — огромный мужичище! Были еще уборщица, мамина приятельница, но уж если мне эта вещь показалась неподъемной, то им тем более.

— Тогда кто же?

И тут забренчал мой мобильник Где‑то в отдалении. Я помчалась в кухню, в данной ситуации любой звонок мог оказаться важным. И в кухонное окно я увидела еще одну машину у моего дома, из которой как раз выходил адвокат Хенрик Вежбицкий.

— Могли бы вы уделить мне пару минут?

— Конечно, заходите, калитка открыта. Только предупреждаю вас, у меня тут уже целая толпа, но все тесно связаны с нашим делом, а если хотите сказать что‑то с глазу на глаз, в этом доме найдется и свободное помещение.

— В таком случае я позволю себе…

Подбежала к дверям, впустила нового посетителя, загнала его тоже в гостиную, и они там начали знакомиться. Кстати, Островский с Вежбицким были знакомы, похоже, Островский знаком со всеми на свете.

— Оказывается, как хорошо было купить в свое время вот эти крекеры и нехороший сырник, — вполголоса произнесла я, расставляя на столе в гостиной упомянутое угощение.

— Почему ты считаешь его нехорошим? — тут же заинтересовалась Магда.

— Не очень он вкусный, а потому надолго его хватает, — честно призналась я. — Ведь с сырником всегда так — неизвестно, какой попадется. И еще зависит, от какой части тебе отрежут, он в этом магазине чудовищной длины, так мне, должно быть, досталось от хвостовой. Да вы не беспокойтесь, он свежий, но ела я его без особого удовольствия.

Усаживаясь в кресло, адвокат Вежбицкий начал без обиняков:

— Итак, я понял — все присутствующие в курсе дела и все стоят за Эву. Я разговаривал с ней полчаса назад, она попросила помочь вам распутать этот чудовищный клубок и сообщить ей. Я должен извиниться, что являюсь без предупреждения, но у меня тут рядом канцелярия, ехал мимо, дай, думаю, рискну… Но все‑таки я позвонил, когда подъехал.

Из всех присутствующих он один близко знал Эву, остальные были знакомы с ее книгами, фильмами, интервью, лишь Островский как‑то раз лично брал у нее интервью. И тем не менее с этого момента Эва Марш как бы невидимо присутствовала среди нас. Сидела на диване, ела невкусный сырник.

— Трудное и непрятное дело, — запинаясь начал адвокат, что свидетельствовало о степени его взволнованности. — Я и без Эвы догадывался о многом, остальное она мне сама рассказала, а теперь я считаю своим долгом все передать вам…

— Всего не надо, — сжалилась я над юристом, — мы тоже о многом догадывались, так что вы расскажете нам лишь недостающее.

— Ну, не очень то! — остановила меня Магда. — Я лично вот до сих пор многого не понимаю. И требую рекомпенсацию за труп, на который чуть не наступила!

— Ты умная и сама поймешь, — успокоил ее Островский.

— Пиявки! — Одновременно выкрикнула я. — Надеюсь, все понимают, что это такое? Кажется, кроме Вежбицкого, все понимали, адвокат же, возможно, первый раз услышал о беспозвоночных. Редко случалось мне видеть человека, которого одно–единственное слово буквально осчастливило. Он весь расцвел. И преисполнился такой благодарности, что вдруг я поняла — до чего же он симпатичный! И сама себе твердо приказала — использовать человека только как адвоката, без глупостей. А лучшего адвоката я вряд ли найду в случае необходимости.

— Так, значит, вы знали? — обратился Вежбицкий ко мне.

— Фиг я знала, только догадывалась и чувствовала, и знали бы вы, чего мне это стоило, пока мои неясные ощущения не подкрепились фактами. А сколько я напереживалась, кто бы знал! На собственной шкуре почувствовала, что такое неясности и сомнения, и пусть только кто попробует мне об этом напомнить!

И я грозно потрясла кулаком перед собравшимися, что, согласитесь, не очень хорошо характеризовало меня как хозяйку дома. Гости были ошарашены, только Магда не унималась.

— Ладно уж, давай, рассказывай.

— Эву осадили с двух сторон, — начала я. — Мне известно и вам известно, — я ткнула пальцем в адвоката

Вежбицкого, — что с детства она испытывала страшный гнет отца, уж ее папочка постарался. «Эва, марш!» — только и слышала девочка с тех пор, как научилась понимать слова. Он хотел мальчика, а родилась девчонка, что теперь сделаешь. Вот он и разряжал на ребенке свое разочарование. Я не вдавалась в психологию, тут нужен специалист, чтобы разобраться в подоплеке такого поведения. Был ли он антифеминистом, суперменом или просто психически неуравновешенным человеком — не мне судить. Знаю, что жену он превратил в безответную тряпку, годную лишь на то, чтобы ноги вытирать, то же хотел сделать и с дочерью. Чтобы избежать давления, девушка сбежала из дома. Только вдали от папочки она могла вдохнуть полной грудью. Эва стала хорошей писательницей, могла приносить доход человеку с умом, и тут она попала в другие сети. Ее облепили пиявки всевозможных мастей, которые артистически владели искусством высасывать из человека его творческую сущность, его мысли, его талант й делать на этом бизнес. Девушка вырвалась из когтей папочки и не могла избавиться от комплекса неполноценности, ведь он же ей вдалбливал всю ее сознательную жизнь, что она — ничтожество, только при нем и сможет прожить, самой ей с жизнью не справиться. И, даже освободившись от тирании отца, девушка стала легкой добычей беспозвоночных — паразитов всех мастей, существующих благодаря высосанным из талантливого человека мыслям и идеям, я говорю о паразитах вокруг нас — издателях, газетчиках, телевизионщиках…