— Погоди-ка, про похоронную контору это ты придумала, она сама ничего такого не говорила? — обратилась ко мне Алиция, сначала с разбегу по-датски, а только потом перейдя на польский.
— А я и не отказываюсь. Но это ты удивилась, зачем тащить панголиново барахло в посольство. А я тебе просто доходчиво объяснила, какие претензии к одежде бывают у похоронных контор.
— Ты об одной говорила!
— Ну и что? Может, в Дании вообще одна, откуда мне знать, если я еще здесь ни разу не умирала! К тому же до этого был разговор, что отправкой трупов за границу занимается специальное похоронное бюро, в специальной упаковке. И о нем говорилось в единственном числе. Вот его-то я как раз имела в виду!
— Ну ладно, может, так и было…
Завершала передачу последних данных Мажена, поскольку господин Мульдгорд, видимо, проговорился, что она знает датский, и аспирант потребовал от нее перевода. Мажена попыталась в авторизованной версии перевода передать весь блеск польского оригинала, но, похоже, у нее получилось не очень убедительно.
Ничего страшного, герр Гравсен все понял. И пояснил нам следующее: госпожа Варбель не без серьезных на то оснований подозревается в убийстве своего сожителя, господина Буцкого. Все указывает на то, что госпожа Варбель ловко увернулась от карающего меча датского правосудия, предположительно покинув пределы страны. У аспиранта Гравсена на руках имеется официальный документ, санкция прокурора на проведение обыска в занимаемом госпожой Варбель помещении с целью обнаружения там оной госпожи или признаков ее пребывания, а также вероятных следов поспешного бегства. В связи с чем нас убедительно просят любезно указать, где до сих пор проживала означенная госпожа Варбель.
Комната с телевизором была открыта, и мы все как один посмотрели в ее сторону.
— Да, пожалуйста, — начала Алиция. — Только…
Она на секунду замялась, взглянула на нас и хладнокровно взяла себя в руки. Аспирант Гравсен успел за это время позвать своего помощника, который не иначе как подслушивал и подсматривал за дверью, так как материализовался мистическим образом вдруг и ниоткуда. Он даже представился, но никто не обратил на него внимания.
Алиция принялась говорить, перескакивая с одного языка на другой. Мажена демонстрировала высокий класс синхрона.
— Прекрасно, но, надеюсь, он не думает… Вы же не предполагаете, что у меня есть специальные комнаты для гостей? Пустые? С ума сошел, откуда мне знать, что здесь чье и что этой ведьмы. Давайте подключайтесь и определите, нет ли чего вашего… Я здесь живу, и мои вещи тоже находятся в этой комнате. Как вы намерены установить, все ли она забрала?
Аспирант Гравсен проявил ангельское терпение.
— Если окажется что-либо вам не принадлежащее, чужой предмет или вещь…
— Я и свои вещи не всегда опознаю, поэтому за точность не ручаюсь. Это только датчане могут такое требовать. Мажена, ты случайно не помнишь, как там все выглядело, когда ты была последний раз?
— Так и выглядело. Только теперь после уборки больше порядка. Еще коробка там стояла с твоими рабочими портками, и, кажется, еще там отрава для улиток была. Или для тли… Нет, для тли другая. Может, против медведок или кротов, не уверена. И еще старая куртка. И рукавицы.
— Куртку и рукавицы я узнаю. Погоди, Иоанна. Ты там что-нибудь оставляла?
Я уже давно над этим размышляла и теперь отрицательно помотала головой.
— Наоборот. Я взяла. Две книги из шкафа.
— Я туда вообще не входила, — высокомерно заявила Магда.
— Мы тоже, — холодно произнесла Эльжбета. — Ни у меня, ни у Олафа не было ни желания, ни нужды. Нет, простите, один раз я входила, когда давала ей успокоительное, нашей бедной мимозке. И оставила стакан с водой.
— И никто его оттуда не забирал. Значит, если стакана нет, Алиция, она свистнула у тебя стакан…
— Ничего подобного, она принесла его на другой день утром. Я собственными глазами видела. На кухне поставила.
Алицию и Мажену по распоряжению аспиранта Гравсена специально пригласили присутствовать в качестве свидетелей при обыске. Разумеется, мы все ломанулись следом, тактично давясь в дверях. Аспирант с помощником действовали крайне аккуратно, ничего вверх дном не переворачивали. Сначала сделали фотографии, затем внимательно все осмотрели, открыв одну-единственную дверцу шкафа под застекленными полками с книгами. Там обнаружилось несколько книг и множество электроудлинителей и переходников, а также елочная гирлянда. Сомнительно, что гости из Польши могли привезти с собой нечто подобное.
Мы озирались по сторонам не менее внимательно, нежели полиция. Комнату мы оставили в образцовом порядке: кровать застелена, покрыта одеялами, под которыми было постельное белье и больше ничего. И белье, и одеяла являлись собственностью Алиции. И никакой одежонки, ни тряпки, ни косметики, ни смятой бумажки, не осталось ничего, что указывало бы на многодневное присутствие в этой комнате Юлии Варбель. Кроме одного-единственного предмета. На который все мы в конце концов уставились и уже не могли оторвать взгляда.
На подоконнике, тесно заставленном цветами в горшках, находился предмет явно здесь посторонний и оттого столь заметный: консервная банка, в отличном состоянии, без каких бы то ни было признаков вскрытия. Знакомая этикетка сразу бросалась в глаза.
— «Бычки в томате», — зловещим шепотом прочитала Мажена.
— Если я не ошибаюсь, это единственная вещь, которая мне не принадлежит, — с непередаваемым сарказмом в голосе заявила Алиция, указывая на банку пальцем — Действительно, «Бычки в томате». Думаете, это она в качестве платы за проживание оставила?
— То-то Мариан обрадуется…
— Он же говорил, что эти консервы ему не понравились.
— Во всяком случае, мне это не нужно. Пусть датчане себе забирают.
Полицейские чины прислушались к пожеланию хозяйки. В перчатках, но все равно, касаясь не руками, а большим пинцетом, они спихнули банку с подоконника в специальный целлофановый мешочек. Во время этой процедуры оба выглядели такими довольными, словно всю жизнь мечтали об этих бычках и собирались ими полакомиться.
Аспирант Гравсен еще раз убедился, что это единственное, что осталось от гостей, одного живого, а другого мертвого. Констатировал, что подозрения насчет пани Варбель подтвердились, и она скорее всего скрылась, бросив дорогого покойника на произволение судьбы и польского посольства. При этом он выразил чрезвычайное удивление, как могло случиться, что никто из нас не заметил ее приготовлений к отъезду. Ведь она должна была выносить свой багаж. Неужели этого никто не видел?
— Я видела, — пришлось мне признаться по окончании перевода.
Моих слов переводить аспиранту не потребовалось, он и так догадался и попросил кое-что уточнить.
Теперь синхрон обеспечивала Алиция.
— Это было тогда, когда Юлия занималась в саду своей акробатикой… Сдурела, что ли, мы же решили не доносить!
— Договорились не доносить и о висюльке на браслете. Как Юлия им над столом помахивала!
— Даю гарантию, что о висюльке Мариан им сообщил, — вмешалась Магда. — Так что уже нет смысла играть в благородство.
— Скажи, что это была лечебная гимнастика, — подсказала я подруге.
— Лечебной гимнастикой, — послушно повторила Алиция, очень всем этим недовольная. — Ты давай думай, что говоришь… Она была уверена, что дома никого нет, так как меня не видела. А я, наоборот, видела, как она вынесла чемодан и большую спортивную сумку. Они с этими вещами приехали… Откуда ты знаешь?
— Я же как раз застала их приезд. Стояла и смотрела!
— А… Ну, ладно… Она оглядывалась и проверяла, не возвращается ли кто в машине. А вообще она могла вещи выносить понемногу каждый день, а последние забрала в большом рекламном пакете, якобы с одеждой покойного. Конец показаний… Этого переводить не надо, чего ему голову морочить автотентом!
— А если еще потребует?
— Что видела, то видела, больше все равно не рожу.
Аспирант Гравсен больше ничего и не требовал. Пока Алиция переводила, он сосредоточенно кивал, после чего поинтересовался, не возникнут ли у нас претензии в отношении бычков, если они пострадают в процессе лабораторных исследований? Мы проявили совершенную черствость к их страданиям и единодушно согласились даже на полное уничтожение банки, заявив, что будем только счастливы, если уже никогда ничего подобного в жизни не увидим.
