Олаф бросил сумки, одна из которых жалобно звякнула, и развел эту сладкую парочку так энергично, что пан Вацлав отлетел к креслу, а поскольку росту он был высокого, то врезался с размаху задом в спинку, перевернулся вместе с креслом и застыл в оригинальной позе, то есть, как бы сидя, но вверх ногами. С Эльжбетой, несмотря на свое возмущение, Олаф обошелся бережнее и не вышвырнул на улицу, а просто отодвинул к двери, где она оперлась о косяк.

— Что это было? — спросила она без особого интереса и сочла необходимым пояснить слова мужа: — Олаф хоть и говорит по-польски, но часто путает слова.

Врать не буду, сохранить приличия нам удалось с большим трудом. Пан Вацлав принял вертикальное положение. Ошарашенный, смущенный, расстроенный, он пытался хоть как- то оправдаться, но выходило так нечленораздельно, что не только Олаф, но и коренные поляки толком ничего не поняли. Олаф окинул всех взглядом Юпитера, сверкнул глазом и, подскочив к Юлии, обнял ее и расцеловал в обе щеки не менее страстно и к тому же с явным вызовом. После чего мрачно уставился на потенциального противника.

Противник ответил на эту выходку горячего скандинавского парня элегантным поклоном, от чего оба обалдели окончательно.

— Он у меня темпераментный, — вздохнула Эльжбета. — С ним надо осторожно обращаться. Не успела тебя предупредить, впрочем, не знала, что это понадобится. Может, по хозяйству помочь? Мы привезли холодное пиво.

— Делай, что хочешь, только освободите мне кухню, — потребовала Алиция, безуспешно пытаясь скрыть неудержимый хохот под маской гостеприимства. — Здесь мы сейчас обед начнем готовить, так что прошу пройти в салон. Эльжбета, если ты, говоря о пиве, имела в виду кофе, то я тоже присоединюсь.

Эльжбета неоднократно гостила у Алиции в разное время и знала, где что находится, поэтому вполне могла справиться с поставленной задачей. Я не вмешивалась, наслаждаясь происходящим. Правда, уверенности в том, что мне удастся сохранить самообладание при столь бурном развитии событий, у меня не было. Вся наша компания, впечатленная молодечеством Олафа, перебралась на террасу.

— Буде водка? — допытывался неутомимый скандинав, сменив гнев на милость. — К диннер? Польск водка?

На этом его запас польских слов временно иссяк, и он перешел частично на английский, а частично на датский. Я разглядывала его с большой симпатией: типичный швед, высокий, светловолосый, костлявый, но с хорошо развитой мускулатурой и, судя по тому, как быстро он вычислил и наказал обидчика, с отличной реакцией, не говоря уже о минимальной сообразительности.

С появлением новых гостей будто свежий ветерок пробежал по нашему дому, возвращая нам ощущение равновесия и устойчивости. Да и сама хозяйка, до сих пор старательно скрывавшая свои чувства, начала приходить в норму.

Эльжбету языковые сложности не волновали ни в малейшей степени.

— Стефана еще нет? — поинтересовалась она.

— Стефана? — удивилась Алиция. — А должен быть?

— Он возвращается в Польшу на перекладных и обещал к тебе заехать. Моя задача тебя предупредить, что скорее всего он будет вечерней лошадью.

— Отлично, я давненько его не видела!

— Он то же самое о тебе сказал.

Я знала Стефана понаслышке. Это был один из самых близких старых друзей Алиции, по профессии архитектор, но для души занимавшийся массой разнообразнейших вещей, в том числе историей и журналистикой. Жил он постоянно в Швеции, поскольку по отцу был шведом, отсюда и шведское гражданство, а мама у него была полька. Наслушалась я о нем всякого разного, но в жизни в глаза не видела и даже на фотографии. Теперь, похоже, появился шанс познакомиться. Для меня всегда было важно поглядеть на человека.

И еще я сразу сообразила, что теперь уже точно деваться некуда, придется задействовать ателье. Ничего, побегает Стефан в ванную кружным путем, через сад и терраску. Ему, по словам Эльжбеты, такие пути не в новинку, он человек здоровый и очень даже крепкий физически. Для поддержания формы движение — первое дело.

Эльжбета притащила себе из кухни табуретку, на чем и завершила свои кухонные работы.

Олаф пытался общаться со всеми одновременно, однако это у него не слишком получалось, Алиция не успевала переводить и поправлять ошибки, Эльжбета помогала весьма неохотно, а пан Вацлав, к огромному своему огорчению, в беседе практически не участвовал, так как владел, похоже, только французским, от которого в Скандинавии проку мало. И тут случилось чудо. Оказалось, что Юлия отлично знает английский, о чем проболтался все тот же пан Вацлав, который, конечно, не мог не встрять в разговор.

Что ей оставалось делать? Уже не удастся ограничиться, как прежде, краткими «спасибо, да», «спасибо, нет». Темпераментный швед засыпал всех вопросами, хотел знать все обо всем, в особенности же интересовался Польшей. Юлии пришлось рассказать о водопаде Мицкевича в Высоких Татрах и танцах тамошних аборигенов-гуралей, об охоте в Беловежской пуще или ловле пресноводной и морской рыбы в польских водоемах. Как оказалось, у непоседливого Олафа был пунктик на рыбе и рыбной ловле. Особенно его интересовал браконьерский вылов форели в горных реках Европы. Бедная Юлия в этом благородном деле совершенно не разбиралась и в лучшем случае могла поделиться с ним своими знаниями о европейских исторических конфликтах и польско-шведских войнах, одну из которых наш народ весьма поэтично окрестил «шведским потопом».

Эльжбета все это время безмятежно восседала на своей табуретке рядом со мной. Пришлось ткнуть ее в бок:

— Дай отдохнуть пани Юлии и расскажи ему об угрях в Висленском заливе, если еще не знает.

— Что именно об угрях в Висленском заливе?

Я, намеренно привлекая к себе всеобщее внимание, хладнокровно продолжала:

— Сразу после окончания войны в сорок пятом там угрей развелось видимо-невидимо, так что буквально в воде не умещались. Здоровенные такие, как лоси, толщиной в две руки, и жирные, что тебе свиньи-рекордистки. Откормились на утопленниках, которые потонули в ходе эвакуации беженцев. Немцы так от русских драпали, что от перегрузки суда переворачивались и тонули одно за другим. Вот угри и воспользовались случаем подкормиться, они ведь по природе хищники и питаются мясом. Им все равно кого есть, немец так немец.

— И что стало с этими угрями?

— Да ничего особенного. Пошли в готовку. Люди постарше и по сей день вспоминают их замечательный вкус чуть ли не со слезами благодарности на глазах.

— Что за жуть ты рассказываешь!

— Вовсе не жуть, а исторический, можно сказать, факт. Чистая правда. Переведи ему, пусть просветится.

Эльжбета, неизменно хладнокровная в любых жизненных ситуациях, прервала поток вопросов Олафа и изложила ему полученную от меня информацию. Что ей, жалко, что ли?

Польский текст в моем исполнении поняли все, тогда как шведскую версию только Олаф и частично Алиция. В полной тишине, повисшей над столом, они слушали эту поучительную историю с замиранием сердца. Впрочем, нет, Олаф без замирания. Однако и у него на глаза слеза навернулась, и он, тяжело вздохнув, промолвил:

— Какой жаль…

— Он жалеет, что его тогда там не было, — невозмутимо прокомментировала слова жениха Эльжбета.

Честно говоря, я тоже жалела. Такой, как бы это поэлегантнее выразиться, вторичный каннибализм меня никогда не смущал, и я прониклась к шведу еще большей симпатией.

Алиция с трудом выкарабкалась из своего кресла.

— Не обращайте на меня внимания, — сказала она с такой странной интонацией, словно говорила одновременно на четырех языках, включая немецкую мову. — Я займусь обедом. Сегодня у нас рыба. — И уже на пороге дома вдруг застыла, как статуя пораженного током электромонтера.

Именно так подействовали на нее слова Олафа:

— Пан Водолей, пиво, карашо?

Скандинавский гость с дружеской улыбкой протянул Вацлаву открытую бутылку пива. Он явно предлагал поверженному противнику зарыть топор войны, а за неимением трубки мира воспользовался бутылкой. Последовали четыре секунды напряженного молчания.