— А мне безразлично, кто что думает, — сказал мистер Карман.

Он протянул Ардис конверт, и Ардис улыбнулась ему от полноты чувств, не сводя с него взгляда.

— Спасибо… — сказала она. Нащупала сумочку, положила, не глядя, сумочку себе на колени, открыла ее и опустила внутрь конверт.

— Спасибо, — сказала она.

Затем метнула взгляд на Элину. Элина сказала: — Спасибо.

— Позвоните, как только доберетесь до отеля, — сказал мистер Карман. — И, пожалуйста, поезжайте осторожно, Ардис. Как можно осторожнее.

— Я отличный водитель, — сказала Ардис. И вытянула руки, показывая, что они не дрожат.

— Уже так поздно — лучше бы вам подождать до завтра.

— Ох, нет, нет! Я не могу ждать, я просто не в состоянии ждать еще один день! — сказала Ардис. — Я буду вести машину очень осторожно… Вы нас любите? Нас обеих?

Мистер Карман стоял, пригнувшись к окошку машины. Вид у него был одновременно счастливый и растерянный.

— Конечно, я люблю вас и… мне будет вас недоставать, хоть мы расстаемся и ненадолго… но в будущий уик-энд я прилечу к вам, просто чтобы повидаться и посмотреть вместе с вами дома, и… и… Элина, ты поможешь маме разобраться по карте? Поможешь маме?

Выезжая из города, Ардис включила радио и принялась что-то напевать. Утром она вымыла голову, и ее светло — оранжевые волосы были такие чистые, такие блестящие. Как и на Элине, на ней был дорожный костюм — шерстяные брюки и свитер. Элина так разволновалась, что даже не могла выговорить название, указанное на карте, и Ардис, мягко рассмеявшись, похлопала ее по руке. Мистер Карман дал Элине маленький атлас с картами всей страны, и они вместе разработали простейший путь, каким Ардис следует ехать в Чикаго.

— Ну-ка, интереса ради, — сказала Ардис, — раскрой карту штата Нью-Йорк.

— Нью-Йорк? — Элина перелистала атлас, нашла букву Н. — Вот она.

— Ты что-нибудь знаешь про город Нью-Йорк? — спросила Ардис.

— Нет.

— Ну так узнаешь.

Элина взглянула на мать. — Как? Почему?..

— Потому что мы едем туда.

— Как?

— Мы едем в Нью-Йорк.

— В Нью-Йорк?..

— Да, в Нью-Йорк. Я передумала: я не хочу ехать в Чикаго.

— Ты не хочешь?..

— Нет, только не в Чикаго. Я передумала. Мы и едем-то с тобой совсем в другую сторону, радость моя, и ты это заметила бы, если бы хоть немножко умела ориентироваться по солнцу… Что они там, в школе, уж совсем тебя ничему не учат, эти суки с унылыми рожами? Мы же едем на восток.

— На восток?

Элина уставилась в яркое, светлое зимнее небо и ничего не увидела. Все плыло у нее перед глазами.

— Ну да, мы уже двадцать минут как едем на восток, — рассмеялась Ардис. Она протянула руку и ущипнула Элину за щеку. — Кто тут у нас миленькая девочка, а? Кто моя любимица? Но ты еще не знаешь, где восток, а где запад, верно, да и вообще как передвигаться по свету? А как тебя зовут? Элина Карман? Тебе нравится эта фамилия? А знаешь, сколько она стоит?

Элина не очень понимала, о чем идет речь. Она сказала: — Сколько… сколько что?..

— Отгадай, — сказала Ардис.

— Я не…

— Твоя и моя фамилия — отгадай, сколько она стоит, наша с тобой чудесная фамилия… Отгадай, сколько.

— Я…

— Отгадай же, душенька. Выбери цифру и поставь затем слово «долларов».

Элина моргала, глядя на пролетавшие мимо дома, другие машины.

— А как же будет с мистером Карманом?.. — спросила она.

— Я ведь сказала: выбери цифру, душенька. И не скупись.

— А ты б-будешь звонить ему вечером?

— Назови же цифру.

Элина попыталась сосредоточиться.

— Миллион, — выпалила она.

— Слишком много.

Мозг Элины заработал. Она пыталась представить себе цифры, цифры, написанные на классной доске…

— Еще одна попытка, душенька.

— Тысяча?..

— О, Господи, нет! — рассмеялась Ардис. — Надеюсь, я способна на большее. А ну-ка, если помножить, скажем, тысячу на семьдесят пять?

— Семьдесят пять раз по тысяче?.. Семьдесят пять тысяч?

— Семьдесят пять тысяч чего? — спросила Ардис.

— Долларов?.. — тупо произнесла Элина.

— Нет, форинтов, — сказала Ардис.

Четыре года они прожили в Нью-Йорке — с 1956-го по 1960-й.

Начали они свою жизнь в шестикомнатной квартире, выходившей окнами на Центральный парк, на девятом этаже огромного старого роскошного дома, где в комнатах были старинные лепные потолки и лифт, напоминавший Элине лифт в доме мистера Кармана; затем, через полтора года, они переехали в квартиру поменьше, на улице по соседству с парком; когда срок аренды кончился, Ардис скрепя сердце перевезла себя, Элину и все свое имущество в еще более маленькую квартирку на Третьей авеню. Испуганная и раздосадованная тем, как быстро утекают деньги, она наконец сдала эту квартирку жильцам и снова переехала — на сей раз в очень современный высокий многоквартирный дом на Восьмидесятой улице, с тонюсенькими стенами и балконом в три фута длиной и полфута шириной. Их квартирка в две с половиной комнаты считалась «люксовой», и, однако, в первый же день Элина обнаружила на кухне тараканов.

— Раздави их, и дело с концом, — приказала Ардис. Она стояла у окна и смотрела на затянутое облаками небо.

Она молчала так до самого вечера, а вечером сказала: — Если бы ты могла снова стать моделью… если бы тебя кто-нибудь заметил…

Из окна я видела людей и машины — столько разных жизней проходило внизу, — и весь транспорт, отдельные машины и целые их потоки останавливаются, снова пускаются в путь… Я могла бы перегнуться из окна и полетела бы вниз, медленно, медленно, потеряла бы равновесие и — вниз, упала бы вниз — туда, вниз, на всех этих людей.

Но я так и не упала.

Когда я не спала, я не могла не думать о них — столько людей, это же немыслимо, я шла пешком до автобуса, я ходила сначала в одну школу, потом в другую, потом в третью, запоминала комбинации на замках, запиравших мои шкафчики, запоминала названия улиц, сидела очень тихо, когда она «делала мне лицо» — иначе она щипчиками могла попасть мне в глаз. Ты что, хочешь, чтобы я выколола тебе глаз? — говорила она.

У кого есть время замечать все рождения и смерти? Кому это важно? Кто заметит, если кто-то упадет, — тот, который там, на улице, с метлой и шлангом дожидается, чтобы все убрать? На фотографиях в газетах может быть изображен кто угодно — ведь можно печатать старые фотографии снова и снова.

Когда я шагала там, внизу, я никогда не оступалась. Я считала шаги и шла ритмично — левой, правой, левой, правой, в такт сердцу, стук которого я так хорошо слышала. А сердце мое работало, как мамино. В том же ритме. Когда она протирала мне лицо густым белым кремом, а потом снимала крем пощипывающей едкой, как кислота, зеленой жидкостью и накладывала слой белой штукатурки, которая, высыхая, превращалась в пудру и стягивала кожу, наши сердца бились в одном ритме — я это отлично слышала. Она говорила — Наше будущее зависит от того, как ты пройдешь завтра, — а я слышала, как бьется, бьется ее сердце, и чувствовала, что мне ничего не грозит.

Мужчина направлялся к Элине из-за окружавших ее юпитеров, насупившись, пристально глядя на нее. Она поняла, что он идет к ней, а не к какой-либо другой из девочек. Он сказал раздраженно: — Слишком мала. — Он пощупал ей грудь, выпрямился, постучал по передним зубам и наконец сказал: — Ладно, сделай ее, подложите ей спереди… только поторапливайтесь… давайте, давайте… — И отошел, а Элина подумала: «Слава Богу…»

Такие удачи выпадали не каждый день.

Она говорила — Если бы тебе удалось зацепиться и стать моделью…

Она говорила — В этом городе слишком много красивых женщин, черт бы их всех подрал.

Брови у Элины взлетели и выгнулись тонкой царственной дугой. Белила подчеркивали кость под ними. Элина смотрела на себя в зеркало — казалось, будто кость просвечивает сквозь кожу.

Волнуясь, она искоса поглядывала на людей, подмечала, как они идут по улице, замедляя или ускоряя шаг, девушки ее возраста со скверной осанкой, или скверной кожей, или в юбках с неровно подшитым подолом, в сапожках, испещренных белесыми пятнами от соли, которой посыпают тротуары, люди, без стеснения ковыряющие в ушах или громко переговаривающиеся, — люди уродливые, сплошь уродливые и такие обычные. Какое-то время она поглядывала на них, боялась их. Потом перестала смотреть. Теперь она уже больше не боялась Нью-Йорка, автомобильных гудков, толпы и пневматических молотков: она перестала это замечать, она запомнила дорогу в школу и из школы, дорогу в бакалейную лавку, в магазин мелочей, к метро. Шум в других квартирах не мешал ей, когда она готовила уроки или смотрела телевизор, а вот Ардис иной раз в ярости стучала ручкой от метлы в потолок или отправлялась к соседям и устраивала скандал, но Элине шум действительно не мешал. Счастливее всего она чувствовала себя дома, она любила смотреть телевизор — экран был как раз удобного размера, так что вся эта мельтешня не выглядела кошмаром, а если картинка вдруг начинала дрожать или распадалась на черточки и зигзаги, можно было ведь просто выключить телевизор.