У родителей успех сына вызвал смешанные чувства. Не то чтобы они были категорически против появления в роду писателя, но их мучили сомнения, хватит ли у отпрыска таланта и настойчивости, чтобы обеспечивать себя литературным трудом. Что касается Джона, то он не сомневался в своем призвании, как и в том, что больше ему в колледже делать нечего: «Я успел понять, что все годы учебы меня учили только одному — лгать или, в лучшем случае, говорить полуправду».

Однако отказ от диплома неизбежно влек за собой призывную повестку. Правда, Браннеру предстояли два года сравнительно безбедной штабной службы офицером при секретариате Королевских ВВС, но все равно радости это не добавляло.

К счастью, еще до того, как его «забрили» в армию, начинающему писателю удалось наладить контакт с американскими журналами научной фантастики. В мартовском номере за 1953 год самого знаменитого их них — на сей раз настоящего, кэмпбелловского «Astounding»! — вышел рассказ некоего Джона Локсмита «Ты добр и верен». Как нетрудно догадаться, это был псевдоним (один из десятков) раннего Браннера. А чуть позже другой журнал опубликовал его новый роман... Короче, к долгожданному «дембелю» в чем-чем, а в литературе Браннер мнил себя уже понюхавшим пороху воякой-ветераном.

Насчет армии мнение у молодого Браннера сложилось верное и на всю жизнь: «Самый бесполезный, пустой и бесплодный период ее». А вот насчет собственной литературной состоятельности... «Находясь в плену ошибочного впечатления, что стал писателем, — вспоминал позже Браннер, — я покинул отцовский дом и отправился завоевывать Лондон. Я был полон решимости доказать всем, что прав я, а все, кто не верит в мое литературное будущее, чертовски ошибаются! Но оказалось, что написать что-либо приемлемое — лишь полдела. Нужно было еще и продать. И научиться делать второе так часто и умело, чтобы на полученные деньги выжить... В ту пору я ютился в крошечной комнатке, снимаемой за две гинеи в неделю, — при том, что это составляло почти половину моего заработка. Мне пришлось изучить чертову дюжину способов приготовления картошки...»

Хотя 1956 год стал для него рекордным по числу журнальных публикаций — почти 20! — денег все равно не хватало. Чтобы как-то поддержать себя, Браннер, не желая возвращаться в отчий дом с опущенным хвостом, брался за любую работу, какая попадалась под руку. Пока наконец не нашел ту, которая устраивала его со всех сторон. В редакции некоего узкопрофессионального издания — «Бюллетеня прикладного использования алмазов» — надолго заболел редактор, его подменил другой сотрудник, и он-то пригласил Браннера занять свое место. Тот с радостью согласился — ведь приглашение поступило не от кого-нибудь, а от самого Сэмюэла Йоуда! Имя ничего не говорит? А если я подскажу, что этот Йоуд тоже сочинял научную фантастику, подписывая свои произведения псевдонимом «Джон Кристофер»...

И тогда, и во время последующей работы в различных лондонских издательствах и журнальных редакциях Браннер пытался писать вечерами и в выходные. А когда в 1958 году смог продать первый роман американскому издательству, то снова решил рискнуть и начать жизнь «свободного художника». Летом того же года он женился на Марджори Сауэр, которая была лет на двадцать старше. До самой ее смерти в 1986 году Браннер уважительно называл супругу «моим преданнейшим фэном и самым искушенным критиком».

В 1958 году случилось еще одно знаменательное событие в жизни Джона Браннера.

Начинающий писатель-фантаст сблизился с британским Движением за ядерное разоружение, в рядах которого тогда можно было встретить много интеллектуалов самой разнообразной политической ориентации. Впрочем, «сблизился» — не то слово. Браннер превратился в одного из его активистов и даже написал полуофициальный гимн движения — «Гром водородных бомб». Пока позволяли годы и здоровье, чета Браннеров постоянно участвовала в знаменитых Олдермастонских маршах мира, о чем подробно рассказано в автобиографическом романе «Дни марша», вышедшем три десятилетия спустя.

Борьба против Бомбы наложила отпечаток на всю его дальнейшую жизнь — обыденную и литературную. В 1970—1980 годах Браннер на собственные средства создал Фонд памяти Мартина Лютера Кинга для материальной и моральной поддержки борцов за свободу слова, разоружение, экологию, равные права для представителей всех рас.

Но это будет позже. А в 1959 году он вместе с женой подготовил сразу на четырех европейских языках фотовыставку Движения под оптимистическим названием «Спрятаться негде». Вместе с нею чета Браннеров побывала во многих европейских странах! А в 1962 году, когда наша столица принимала участников Всемирного конгресса сторонников мира, среди делегатов значился и наблюдатель от британского Движения за ядерное разоружение по имени Джон Браннер.

После этого он еще не раз посещал Советский Союз. Но на дворе стояли уже «застойные» восьмидесятые, и на сей раз те, кому положено, не только были в курсе, но и вовсю пользовались своим правом опекать знаменитого писателя — и отсекать его от разного рода незапланированных контактов... Литературные бонзы из тогдашнего руководства Союза писателей и просто постоянно отиравшиеся там по службе «литераторы в штатском» обильно поживились за счет Браннера — кто ответными приглашениями на различные фантастические посиделки «за бугром», а кто и просто свежими произведениями, чтобы быстренько перевести их и тиснуть по случаю в издательство или журнал.

Последнее, кстати, для всех прочих переводчиков «без допуска» было делом совсем не легким. Перефразируя классиков, борьба за мир — «это все очень бла-а-род-но». Но Браннер ни в коем случае не желал становиться абсолютно ручным «борцом», каким его и ему подобных хотели бы видеть наши власти предержащие. В частности, после московского визита 1962 года (тогда английского писателя больше всего поразила встреча с Юрием Гагариным — «чертовски отличным парнем») советское посольство в Лондоне стало регулярно приглашать супругов Браннеров на различные приемы, на которых «рекой лилась чертовски отличная водка». Однако идиллия закончилась после того, как писатель был арестован и оштрафован за сидячую демонстрацию перед тем же посольством — в знак протеста против взрыва на Северной Земле советской 100-мегатонной водородной бомбы.

По-настоящему пообщаться с советскими коллегами и фэнами он смог лишь осенью 1987 года, когда уже вовсю бушевала горбачевская перестройка. Руководство Союза писателей еще попыталось было по обыкновению оттеснить его от неорганизованной массы, всячески ограничить круг «спецдопущенных», да времена — и мы — были уже не те.

Я намеренно не останавливаюсь подробно на творчестве Браннера. Когда-то, в ранних статьях мне приходилось пересказывать его произведения, одно за другим, поскольку до конца восьмидесятых переводы Браннера на русский можно было пересчитать по пальцам (долгое время — одной руки). Сейчас нужды в этом нет, поэтому лишь напомню главные этапы.

Первый период был связан с американским массовым издательством «Асе Books», в котором серию научной фантастики тогда вел знаменитый редактор (а до того — писатель-фантаст, а после этого — удачливый издатель) Дональд Уоллхейм. За шесть лет — с 1958 по 1963 год — молодой Браннер умудрился настрочить аж двадцать романов для этой серии. И это было далеко не самое худшее из того, что тогда имело обыкновение выходить в упомянутом издательстве.

Ранние романы писателя были по сути произведениями «американскими», хотя и написанные автором-британцем. Значительно более интересными и самостоятельными в тот ранний период выглядят рассказы Браннера, лучшие из которых составили сборник под мрачно-пророческим названием «Будущего у этого ремесла нет» (1962).

Как о мастере серьезной — социальной — фантастики о Браннере заговорили после выхода романа «Цельный человек» (1964). Но воистину переломной книгой, выдвинувшей Браннера в первые ряды англоязычной science fiction, стала виртуозно разыгранная притча-игра, вызывающая аналогии с Зазеркальем Льюиса Кэрролла или «Игрой в бисер» Германа Гессе, — роман «Квадраты шахматного города» (1965). Кстати, то был первый и единственный роман писателя, опубликованный у нас в советское время, что, учитывая содержание, само по себе являлось фантастикой. Правда, и переводчик был не простой, а из тех самых «спецдопущенных», по долгу службы опекавших Браннера во время его визита в Москву...