В окно постучали.
— Войдите! — слабым голосом разрешил Антон.
Вошел чекист Гнатюк — в галифе, подшитых кожей, в черкеске с газырями, в мягких кавалерийских сапожках, свежий, бодрый, глянул с веселым осуждением:
— Похмеляетесь?
— Было бы чем, — грустно сказал кот. — Ишь, разоделся, Мальбрук, в поход, что ли, собрался?
— В поход — это тебе, — уточнил чекист. — Вылизывайся как следует, молочка попей, тебе Дарья Фотиевна передала. Пойдешь в Разбойную слободу, посмотришь, что к чему. Только поосторожнее будь, помнишь, как в прошлый раз от собак отмахивался?
— Молоко — это хорошо, — сказал кот, двумя лапами держа кринку и наливая молоко в чистую миску. — Только вот никуда я не пойду. Вам дислокацию уточнить, а шкуркой почему-то рисковать я должен. Хоть бы наган какой выдали, я бы их, потомков Джульбарса, на месте порешил!
— Поговори, — огрызнулся Гнатюк. — Есть такое слово — надо!
Вот по нему себя и равняй. А насчет нагана — ты его что, хвостом держать будешь?
— Э-эх, — вздохнул кот. — Был бы шпалер, а уж чем его держать, мы завсегда отыщем, господа чекисты!
Кторов свесил ноги с постели, встал, подошел к столу.
— У тебя дело или как?
— Или как, — мрачно сказал чекист. — Не видишь, кота на рекогносцировку отправить не могу. Кочевряжится, как солдат-новобранец.
— А ты найди отчаянного, — посоветовал от миски с молоком кот.
— Уже нашел, — не оборачиваясь, сказал чекист.
Антон наложил на ломоть хлеба куски козьего сыра, заставил себя есть.
— Тут вчера человечек прибежал, — негромко сказал Гнатюк. — По амнистии сдаться решил. Ну, говорит, ждите гостей. Помнишь тех, с поезда? Матерые уголовнички, Леня Медник и Сережа Африка. Помнишь ценности, что мы тогда на вокзале захватили? Вот этим они его и прельстили. Раньше Кумок боялся на Лукоморск идти, говорят, его здесь однажды крепко пощипали. А теперь он хочет взять эти безделушки и за кордон свалить. Без денег ему там делать нечего, сам понимаешь, а если он туда господином явится… Вот я и хочу, чтобы наш Баюн смотался в слободу, подсчитал, сколько их там, особо меня пулеметы на тачанках беспокоят, да и послушал по возможности, о чем они говорят. Так сказать, планы их узнать. И ты в себя приходи. Дело серьезное, всем работа найдется. Я тут некоторых пощупал немного, сдается мне, что есть здесь у атамана свои информаторы.
— Например? — быстро спросил Кторов.
— Например, хозяин трактира, где ты пластинки слушал. Доходили до меня слухи, что он продукты в больших количествах на лукоморском базаре скупал. Людишки к нему заглядывают странные, юродивого Митьку он прикармливает, только сдается мне, мозги у этого Митьки почище, чем у большинства горожан, работают. Боюсь, что пока Шурик Кумок лучше нас о положении в Лукоморске знает.
Кот вернулся на кровать и принялся вылизываться, выставив заднюю ногу пистолетиком.
— С кем теперь вы, — мурлыкал он. — Кто вам лапки целует…
— Баюн, — приступал чекист. — Ты же понимаешь, что идти всетаки надо?
Кот оставил свое занятие, сел на разворошенной постели и посмотрел на людей круглыми глазами.
— Я понимаю, что надо, — сказал он. — А вы можете понять, что мне страшно?
Глава третья
Страшно, не страшно, а в разведку Баюну Полосатовичу пришлось идти.
Перед расставанием он взгромоздился на руки Кторову. Держать сорок фунтов живого веса было тяжеловато, но Антон стоически терпел.
— Погладь меня, — напомнил кот. — Баки почеши. Ласковей, ласковей! Может, на смерть иду.
— Баюн, — строго сказал Павел Гнатюк. — Не выделывайся.
Кот обнял Кторова за шею, ткнулся холодным мокрым носом в щеку.
— Ты б тех собак видел, — шепнул он. — Чистые немцы, даже лают отрывисто!
Попил еще молочка, преувеличенно весело задрал и распушил хвост: Как родная меня мать провожала, Сразу вся моя родня набежала.
Ах, куда же ты, Баюн, эх, куда ты?
Не ходил бы, черный кот, во солдаты!
В Красной армии клыки, чай найдутся, Без кота большевики обойдутся.
— Валерьяночки бы, — помечтал вслух. — Для успокоения нервов!
И вывалился во двор, отправляясь навстречу неведомой судьбе с задранным хвостом и видимым небрежением к судьбе, хотя люди отлично понимали охвативший кота страх.
— Значит, так, — сразу стал серьезным лукоморский чекист. — Этот трактирщик, что пластиночки крутит, с утра уже в чека появлялся. Полагаю, для того чтобы план комнат набросать. Я так кумекаю, товарищ Кторов, заваруху они устроят где-нибудь в стороне, скорее всего, на окраине, чтобы наше внимание отвлечь и самим вовремя убраться, когда мы их давить станем. Шура Кумок на что рассчитывает? Расчет у него что ни на есть самый бандитский. Он полагает, что мы на подмогу кинемся, а здание чека от охраны оголим.
В чека он пойдет с небольшой силой. Тут мы его и встретим.
— Все ты прикинул, диспозиции начертил, — вздохнул Кторов. — А если ошибаешься? Может, он малую группу пошлет, чтобы шухер учинить, а основной силой на чека навалится? Тогда как?
Гнатюк безмятежно махнул рукой.
— Это вряд ли, — сказал он. — Я же говорю, бандитская натура.
Ему же цацки надо забрать, и забрать в одного, поэтому он пришлых бандитов с собой возьмет, чтобы после дела их там же и кончить. Тогда все на чекистов списать можно, а то ведь братва и не поверить может.
Он скептически оглядел Кторова.
— Ну, пойдем к нам, помозгуем маленько?
Кабинет у Гнатюка был небольшой, и сразу чувствовалось, что в нем много курят. Табачный запах был устойчивым, казалось, что он пропитал обои, обшивку громоздкого черного кожаного дивана, въелся в пестренькую обивку стульев, выстроившихся у длинного стола, покрытого зеленым канцелярским сукном.
— Садись, — махнул рукой Гнатюк. — Я сейчас.
Отсутствовал он недолго, вернулся с пачкой тощеньких папок под мышкой, отпер громоздкий сейф и засунул папки туда.
— Ну, браток, — сказал он. — Митьку юродивого начальник приказал на всякий случай в камеру засунуть. Кукует, гаденыш! Есть какие-нибудь соображения?
— Соображение одно. Надо брать этого трактирщика за пищик и колоть. Может, и не откажется, — задумчиво сказал Кторов. — Коллекция-то у него и в самом деле богатая.
— Думаешь, на том его и сломали? — Гнатюк пожевал кончик самокрутки, сморщился. — Может быть, может быть… Только шатко все это, сомнительно, товарищ Кторов.
— А у тебя есть другие варианты?
Начоперотдела посидел еще немного, потом решительно закурил, делая несколько жадных затяжек. Встал, доставая из кобуры наган, крутанул барабан, проверяя все ли гнезда полны, и сунул его обратно:
— Так что мы сидим? — сказал он. — Пошли!
— Трактирщик смотрел на Кторова с упреком.
— Я о вас думал лучше, — он покачал головой, словно упрекал себя в излишне хорошем мнении, которое ошибочно составил о Кторове.
— Хватит разговоров, — оборвал его Гнатюк. — Хватит разговоров. Так за разговорами вся жизнь пройдет. Нет у нас времени на разговоры, гражданин Сунжиков-Марлинский.
— Хотите, пластинку поставлю? — спросил трактирщик. — Честно говоря, даже не представляю, чем моя скромная персона могла привлечь внимание грозных органов.
Он завозился, перебирая тонкими длинными пальцами грампластинки.
— Петр Лещенко — душевный есть, — сказал он, не поднимая головы. — Дивные песенки Изы Кремер.
— Ты нам Александра Кумка поставь, — тяжело сказал лукоморский чекист. — Очень мне его песенки послушать хочется. Нет у тебя его пластинок? Тогда сам спой.
Трактирщик подержал в восковых пальцах черный диск пластинки, бережно уложил обратно в конверт. Пальцы его дрожали.
— Погоди, Паша, — сказал Антон Кторов. — Не дави на человека.
Взял одну из пластинок, посмотрел на этикетку. Хорошая оказалась пластинка — Надежда Плевицкая на ней записана была, «курский соловей», надежда русского вокала. Трактирщик с тревогой следил за пластинкой.
