Через три месяца она смирилась с тем, что Джейми не заполнит пустоту, которая появлялась в ее груди каждый раз, когда Дэниел уходил на работу, и что так и должно быть. Джейми остался в прошлом, а прошлое, во всяком случае, было ей совершенно не нужно. Теперь у нее был Дэниел, и он был всем, а если у нее есть все, ей просто не может не хватать еще чего-то.

По вечерам они по очереди выбирали книги из огромной библиотеки Дэниела и читали друг другу вслух. Иногда она чувствовала, что как будто снова вернулась в школу, только теперь они пили красное вино и курили, когда разговаривали, а когда книга неизбежно откладывалась в сторону, уступая место любви, они могли поднимать сколько угодно шума.

Саре нравилось провоцировать его, щеголяя знаниями, которые она приобрела, и мнениями, которые у нее сложились с тех пор, как он оставил ее. Яблоком раздора стал «Грозовой перевал»: Дэниел был убежден, что это самая прекрасная история из всех когда-либо написанных; Сара оскорбленно оспаривала это мнение.

— Эта дура Кэтрин не узнала бы настоящую любовь, даже если бы та дала ей оплеуху, и хотелось бы мне, чтобы так и случилось, потому что она так и напрашивалась на трепку. Она говорит, что у нее с Хитклиффом одна душа на двоих, или что-то в этом роде, а потом убегает и выходит за этого недоноска Линтона. Если тебе нужен хороший готический любовный роман, возьми «Джейн Эйр». Вот девушка, чья личность и само право на существование подвергались нападкам всю ее жизнь, но она не только сохраняет свое самоуважение, но сохраняет его, завоевывая любовь трудного, доминирующего мужчины. Она гораздо романтичнее, чем глупая Кэтрин, подчинившаяся влиянию Хитклиффа до такой степени, что начинает говорить, что она и есть он.

— Но любовь между Кэтрин и Хитклиффом безусловна, — возразил Дэниел. — Джейн наконец отдается Рочестеру, только когда он наказан за его прошлое. Он ослеп, покрыт шрамами от ожогов, обуздан — он даже стал набожным. Но Кэтрин знает, что Хитклифф зверь, и любит его за это. Она не хочет вырвать у него когти.

Саре пришлось признать весомость аргумента, но ей так нравилось спорить, что она нарочно выбирала тексты, насчет которых точно знала, что он с ней не согласится. Она ожесточенно спорила насчет «Сердца тьмы», которое Дэниел считал шедевром, и ужаснула его, заявив, что Сильвия Плат как поэт лучше Теда Хьюза. За это он привязал ее к стулу и отказался освободить, пока она не выучит наизусть все стихи в «Письмах на день рождения». Он держал ее там целый день и целую ночь. Она описалась, она умоляла о сигаретах, она плакала, но не попросила, чтобы он ее выпустил. Когда он, наконец, освободил ее, она сказала, что ненавидит Хьюза больше, чем когда-либо, и Дэниел засмеялся и назвал ее глупой девочкой, но и его глазах она прочла гордость за нее.

Кроме периодических походов по магазинам или в ресторан с Дэниелом, Сара не выходила из дома. Она чувствовала себя оторванной от мира и пристрастилась к новостям. Каждый день она бежала в лавочку пакистанца-бакалейщика на углу и покупала «Телеграф» и «Геральд», а также «Зе Острэлиан». Каждую неделю она прочитывала «Зе Буллетин» и «Тайм» от корки до корки.

Как-то раз Дэниел в шутку принес ей «Космополитен». Он сказал, что она настолько в курсе последних новостей, что он начинает чувствовать себя глупым, и предложил ей побольше времени уделять таким вопросам, как «Любовь на всю жизнь или мимолетный роман: как их различить». Побив друг друга по голове свернутым журналом, Сара и Дэниел стали читать его вместе, покатываясь со смеху над советами о том, как внести новое в однообразную сексуальную жизнь.

— Похоже, мы все делаем не так, — смеялся Дэниел. — Мы должны больше времени уделять предварительной игре и больше средств тратить на свечи и чувственные ткани.

— Да, они тут пишут, что свечи помогают предстать в выгодном свете, скрывая предательские морщинки.

— Хм, тогда обязательно купим несколько свеч. У тебя ужасные морщины в уголках глаз, Сара.

Сара перелистнула страницу с возмущенным фырканьем.

— Никогда не понимала этой ерунды о чувственности. То есть, если хочешь потрахаться, почему бы просто не заняться этим?

— Некоторые говорят, что это скучно. Ты-то не такая девочка, которая будет лежать на спине, прикрывшись простыней, и глазеть в потолок. Слава богу.

— Я не об этом. Секс должен быть активным и агрессивным. Он должен быть сырым, как мясо. Если ты знаешь, что хочешь человека, зачем тебе тратить время на зажигание свеч?

— Потому что предвкушение может быть сладким. История наших отношений — тому доказательство. Разве ты не ценишь их выше из-за того, что мы так долго ждали?

— Вовсе нет. Разве ты не жалеешь о потраченном времени, которое мы могли бы провести вместе?

— О боже, Сара, да. Каждую минуту.

Как-то раз вечером Сара вышла из душа и увидела, что Дэниел лежит на кровати и рассматривает журнал. От двери она разглядела крупный заголовок «Подготовьте тело к пляжу!» и фотографию на всю страницу: крупный план девичьего паха, едва прикрытого прозрачными белыми стрингами, демонстрирующего результат «полной» восковой эпиляции. Дэниел не заметил, что Сара вошла, что она может увидеть его сузившиеся глаза и приоткрытый рот. Она беззвучно попятилась из комнаты, задумавшись, не те ли чувства испытывала его жена, когда поймала его с фотографиями Сары: возмущение его желанием гладкой молодой плоти и отвращение к себе за то, что она не могла дать ему то, в чем он нуждался.

На следующий день Сара поехала в сиднейский салон, упомянутый в статье, и не чувствовала ничего, кроме решимости, когда разделась, и мужчина по имени Ники размазал горячий воск по всему ее телу.

Вернувшись в квартиру, Сара разделась и встала перед большим зеркалом. Она себя не узнала. Дело было не только в отсутствии волос; сказались месяцы безвыходного пребывания в квартире, почти без еды и без сна. Почти нет грудей, нет бедер и ягодиц. Без женственных изгибов и волос она была похожа на новорожденного ребенка или инопланетянина. Одна голубоватая кожа и слишком большие глаза. Она попыталась увидеть себя глазами Дэниела, попыталась определить, что в этой пустоте привлекало его. Она думала, что выглядит уродливо и ненормально. Она не понимала, что заставляет его хотеть этого.

В ту ночь она получила ответ. Дэниел обезумел. Он сказал, что она представляет себя как вызов его чувству приличия и самоконтролю; что такое приготовление своего тела — признак шлюхи, и значит, именно такого обращения она ожидает; что, принимая позу подростка, она просила его стать ей отцом, властвовать над ней, наказывать ее; что она предлагает себя как чистый холст и не должна удивляться, если он захочет оставить на нем отметины; что ее неестественная гладкость спровоцирует неестественное насилие; что жестоко с ее стороны провоцировать его на действия, о которых он потом пожалеет; что она достойна презрения, так манипулируя его желаниями; что она гениально умеет догадываться о том, что ему нужно, без слов; что ее чуткость и великодушие пристыдили его; что она чудесна, божественна, невозможно совершенна и что его любовь к ней невозможно описать.

На следующее утро она едва могла двигаться, но все же заставила себя дотащиться до зеркала и встала перед ним, улыбаясь себе, хотя лицо ее болело так же, как все остальное. Вчера она была арктическим пейзажем: ледяная пустота, ничто. Дэниел вызвал ее к жизни. Зубами и ногтями, ремнями и пряжками, спичками и стеклом он придал ей текстуру и цвет. Его тьма, самое худшее в нем было написано на ней. Она была довольна, что он так ее пометил.

А потом как-то раз в пятницу днем Дэниел не вернулся домой с работы. Сара не хотела раздражать его — вдруг он просто забыл предупредить ее о позднем собрании — и ждала до семи часов, пока не позвонила сначала ему на службу, а потом на мобильный телефон. Оба звонка поступили на его голосовую почту, как и сотни звонков, которые она сделала в следующие четыре с половиной часа.