– Наш источник сообщает, что убитая эмигрантка была обнаружена в подвале, рядом с разрушенной стеной, где был тайник. По имеющейся информации, в доме явно что-то искали. Пока ничего не известно о хозяйке дома. По свидетельству соседей, в доме проживала некая Алиса Буковская, по слухам, имеющая аристократические корни…

Я напряглась, ожидая, что сейчас на весь экран покажут мою фотографию, но этого не произошло. То ли полиция сработала не слишком оперативно, то ли у них под рукой действительно не оказалось моего фото.

…Тайник в стене… Как интересно…

То, что в доме все было перевернуто вверх дном, меня ничуть не удивило. Они искали в доме деньги, а когда не нашли, направились в подвал. С чего вдруг все решили, что там был тайник?

Подумав, я вспомнила. Несколько месяцев назад в подвале треснул фундамент, а из стены вывалился громадный кусок. Я не стала вызывать штукатуров, памятуя об отвратительном французском сервисе, купила строительную смесь, шпатель и как могла, заделала дыру. Получилось не слишком красиво, да и свежее пятно выделялось на потемневшей от времени стене, но меня это не беспокоило. Я даже как-то подумывала побелить стену, все равно заняться было нечем, но лень задавила. Выходит, они спустились в подвал, а там…

Я хорошо помнила склочный характер мачехи. Брошенные на благодатную почву семена дали неплохие всходы. Не обнаружив меня в доме, они принялись искать деньги, разругались, возможно, Оливье сказал, что знает, сколько Лариса хотела с меня получить…

А потом он ее ударил.

Мне внезапно стало холодно. Потянув на себя одеяло, я забилась под него, осознав, что только что убила человека.

Добровольное заточение на пользу мне не пошло. Спустя два дня после побега из родного дома, я уже лезла на стены и была готова выть. Пес маялся в номере, смотрел с недоумением, и, положив лобастую башку на постель, вздыхал так, что мог бы разжалобить камни. По его мнению, хозяйка маялась дурью. Частые переезды явно не шли на пользу ни мне, ни ему. Бакс часто дремал стоя, положив голову на меня, опасаясь, что я сбегу и оставлю его одного.

На третий день я вышла в город. Не знаю, зачем. Наверное, чтобы почувствовать себя живой, потолкаться среди людей, хотя еще совсем недавно сторонилась их. На телефон, поставленный в режим вибровызова, постоянно поступали какие-то звонки с неизвестных номеров. Возможно, со мной хотела пообщаться полиция, может быть это звонил Оливье.

Я была готова выключить мобильный и избавиться от него, когда Кристоф прислал сообщение. Он предлагал встретиться в укромном месте, неподалеку от их городской квартиры через два часа. Я ответила согласием.

До встречи было еще полно времени. Я прошлась по магазинам, заскочила в парикмахерскую, где постриглась и выкрасила волосы в рыжий цвет, а затем и переоделась в дамской комнате. До встречи осталось всего несколько минут. Я взяла такси и приехала на Лионскую улицу, запоздало сообразив, что это может оказаться ловушкой. Прохаживаясь в тени пожелтевших деревьев, я глазела на витрины магазинов, разглядывала какие-то безделушки, и в какой-то момент увидела отражение, смазанное, двоившееся: незнакомая девушка с копной стриженных под каре рыжих волос, в черной куртке.

Нет, это не я…

Машина Кристофа остановилась рядом. Сквозь тонированные стекла было невозможно определить, кто сидит внутри. Когда стекло поползло вниз, я шарахнулась в сторону, опасаясь выстрела.

– Садись, – буркнул Кристоф. Я бросила взгляд в салон и, обнаружив, что внутри, кроме него, никого нет, быстро забралась внутрь. Машина тронулась с места. Кристоф сосредоточенно смотрел вперед и молчал.

– Тебя полиция ищет, – сказал он, наконец. – Они даже мне задавали вопросы.

– Знаю, – сказала я.

– Кто была эта женщина в доме?

– Моя мачеха.

Кристоф помолчал, а потом, остановившись на красный свет, спросил тусклым, невыразительным голосом:

– Это ты убила ее?

– Нет.

– А кто?

Я пожала плечами.

– Предполагаю, что Оливье. Но могу ошибаться. Меня в этот момент уже не было в доме.

Неподалеку от моста Согласия мы застряли в пробке. Вынужденная остановка позволила рассказать Кристофу о моих злоключениях. Он слушал, не перебивая, не задавая вопросов, и только пальцы, барабанившие по рулю, выдавали его нетерпение. Не могу сказать, какое впечатление произвела на него моя биография. Когда я закончила, голос Кристофа звучал по-прежнему ровно, без четко выраженных интонаций, и так же уныло, как осенний дождь.

– Что ты будешь делать теперь? Опять в бега?

– Видимо, да, – вздохнула я. – Оставаться в Париже слишком опасно. Я не знаю, куда могла позвонить Лариса, но если на мой след выйдут, то просто убьют.

– Куда поедешь?

– Я вернусь в Россию, – твердо сказала я. – За все время я так и не привыкла к жизни во Франции. Не могу я жить одна, устала. Здесь все чужое.

– Разве Россия для тебя не более опасна?

– Я ведь не собираюсь возвращаться в родной город. Это большая страна. Чем она хороша, так это бардаком. Потеряться там куда проще, чем во Франции. Да и жизнь по фальшивым документам не кажется безоблачной, особенно теперь, когда меня разыскивают по подозрению в убийстве.

– Ладно, – сказал Кристоф, помолчав несколько минут. – Дай мне пару дней и я все организую. Собака будет тебя стеснять. Ты же не собираешься бросать Бакса?

– Нет, конечно.

– Но он будет привлекать к себе внимание. Это же не болонка. Сделаем так: собаку я заберу. Где-то через два месяца я собирался в Москву на выставку. После того как Анна… словом, я хотел отменить поездку, но теперь все равно поеду и привезу Бакса. Ты улетишь раньше, налегке. Поживешь у моих друзей.

– Я в состоянии снять себе квартиру и никого не напрягать.

– Не спорь. Я за тебя беспокоюсь. Они богатые люди, так что никого ты не стеснишь. А я буду знать, что с тобой все в порядке. Телефон выброси. Из отеля тебе тоже лучше выехать.

– И куда мне пойти?

– Я тебя спрячу.

– Вы с ума сошли? Не хватало еще, чтобы полиция признала вас… соучастником.

Я долго подбирала нужное слово, выуживая его из памяти, но так и не вспомнила, оттого произнесла его на родном языке. Кристоф горько ухмыльнулся.

– Что? – огрызнулась я.

– Я давно подозревал, что ты не полячка. Я ведь лингвист, и по определенным интонациям понимал, что ты жила где-то куда восточнее Варшавы…

– Лодзи.

– Ну, пусть Лодзи. Было даже интересно, куда заведет тебя эта дорожка. Мы с Анной долго гадали, кто ты такая. Подозревали даже, что ты специально с нами познакомилась, там, на выставке. Но быстро поняли, что ошиблись. Ты неохотно шла на контакт, Алиса. Это было подозрительно.

– Ты ведь сам ко мне подошел, помнишь? Я контактов с тобой не искала.

– Да понимаю я. Но, знаешь, как хитры бывают мошенники. Все знают, что собаки – моя слабость, так же как хорошенькие девушки, а тут такой комплект.

– Почему же тогда ты мне помогаешь сейчас? – полюбопытствовала я. – Ведь я могу лгать.

– Можешь. Но не будешь. Не может человек, так искренне любящий собак, быть подлым. Мы давно поняли, что в твоей жизни случилось что-то страшное, отчего ты постаралась забиться в самую узкую щель и не высовываться. Я обязан тебе за Анну.

– Я ничего не сделала для Анны, – возразила я.

Кристоф замолчал, и молчал долго. Уютно устроившись на кожаном сидении, я разглядывала его, постаревшего за эту неделю на несколько лет. С жалостью и внутренним содроганиям, я отметила, как посерели и обвисли его щеки, а от уголков глаз протянулась сеть новых морщин. Выражение глубокой скорби, казалось, навеки, застыло на этом лице. Повинуясь внезапно вспыхнувшему чувству, я потянулась к Кристофу и поцеловала его в щеку. Он слабо улыбнулся и смахнул покатившуюся из глаз слезинку.

– Ты очень много сделала для Анны, – сказал он. – Она нуждалась в заботе и понимании, и ты скрасила ее последние дни. Я этого никогда не забуду.