Бедный Миша! Упокой, Господи, твою душу! Смертью ты уже искупил свой грех, и я молю небеса, чтобы они смилостивились над тобой! За свою судьбу я тебя простила, а у н и х ты сам попросишь прощения на небесах!

Вторая жизнь началась вместе с болезнью и неожиданной смертью Ольги, а затем и Марты. Их похороны прошли так быстро, одни за другими, что, казалось, это были одни похороны. Дальнейший калейдоскоп событий подхватил меня, как бурный поток листочек, и понес в ужасающую действительность, совсем не считаясь с моими желаниями.

Самоубийство тети Маши, снова похороны, странная болезнь дяди и, наконец, следствие. Облик следователя, господина Брюквина, являлся мне во сне и наяву. Обрюзгший, с холодными серыми глазками-ледышками за очками в тонкой золоченой проволоке-оправе, в потертом синем сюртуке, вечно несвежей рубашке, с таким же несвежим дыханием, сидящий за поцарапанным письменным столом, покрытым зеленым сукном, он безжалостно взял мою жизнь, мою честь, мое имя и растоптал своими грубыми ботинками, покрыв меня позором коварства и вероломства, как отравительницу своих родных и благодетелей.

Я отравительница!? Я вероломно убила-отравила своих кузин, Марту и Олю?! Я инсценировала самоубийство тети Маши?! Я отравила своего родного дядю Людвига, который заменил мне отца!?

Я не убийца, это он убийца, тройной убийца! Это он довел до самоубийства перед судом мою мать, отчаявшуюся из-за позора и всеобщего презрения. Это он вынудил Мишу покончить с собой и узаконил на суде мою вину в убийстве. Гореть вам, господин Брюквин, в геенне огненной тысячи лет! Взываю о мщении вам! Так пусть исполнится то, что сказано в Писании в отношении таких, как он:

Пусть забудет его утроба матери,

Пусть лакомятся им черви,

Пусть не останется о нем память.*

______________________

* Иов, XXIV, 20

А я понесу крест на собственную Голгофу безропотно, безвинно и искуплю своей мученической смертью Мишины грехи».

И вновь ей на ум пришли строчки четверостишия, которые недавно прочитала жандарму, только сейчас она изменила вторую строку:

Я буду любить тебя вечно,

И смерть я приму за тебя.

Что жизнь? Ведь она быстротечна…

Душа - не умрет никогда!

«Круглый деревянный павильон с панорамой «Голгофа» возле Александровского католического костела, куда я ходила гимназисткой в сопровождении классной дамы, затем студенткой. Как завороженная, смотрела на сожженный безжалостным солнцем неземной ландшафт Лысой Горы - Голгофы, на мизерные фигурки людей, пришедших, в основном, из любопытства, а может даже возрадоваться чужому горю.

Мизерные, по сравнению с титанической сущностью происходящего события, не понимающие, в силу скудости своих умишек, какое историческое событие, действо происходит перед их глазами. Смотрела, стараясь проникнуть в сущность казнящих, казнимых и любопытствующих. Были и небезразличные, но их было мало, совсем, как в наше равнодушное время.

Три жалкие человеческие фигурки, распростертые на крестах, казалось, ничем не отличались друг от друга. Искупительная жертва за все человечество одного из них - Сына Божьего… Я не могу принести искупительную жертву во имя всего человечества, как Иисус, но во имя одного, которого уже нет, я принесу. Во имя спасения твоей души, Миша! Смилостивься над ним и надо мной, Господи!».

Аника стала на колени и начала молиться. Стоять на каменном полу было больно, холодно, и вскоре ее тело стала бить мелкая дрожь. Помолившись, она взобралась на соломенный тюфяк с ногами, пытаясь согреться, закуталась поплотнее в арестантский халат, и прикрыла глаза. Нет ничего хуже ожидания, но что может быть ужаснее ожидания смерти? Ей не верилось, что завтра ее уже не будет. Встанет солнце, освещая сонный город, который постепенно будет наполняться жителями. Первыми выйдут на улицу дворники, молочники и булочники, затем потянутся мастеровые, рабочие, по бесконечной Александровской улице тронется в первый маршрут трамвай, соединявший Печерск и Подол, начнут открываться лавки, магазины, распахнут свои двери училища и гимназии. Будущие выпускницы 1913 го1 да женского университета святой Ольги, пользуясь свободным временем, вместо подготовки к выпускным экзаменам разбредутся кто куда: в синематограф на фильм с участием божественного Валентино, к модисткам - добавлять последние штрихи к бальному наряду, или в кондитерскую - посудачить о делах насущных. Возможно, темой их разговора будет и она, бывшая их подружка, а теперь смертница, отравительница, заклейменная презрением за то, что не соврешала. Неужели ее жизнь, через несколько часов прервется?

Она вспомнила прошлогодние рождественские гадания, которые она со своими кузинами устроила поздней ночью. Тогда, уединившись втроем в темной комнате, где перед большим зеркалом горела единственная свеча, устроили гадания на зеркале. Первой гадала тихая, вечно печальная Ольга, мистик по натуре, увлекающаяся спиритическими сеансами, ночами пишущая непонятные по содержанию стихи. «Суженый-ряженый», - прошептала она слова заговора. У нее ничего не вышло, а затем гадали кузины, по очереди, но также безуспешно. Они ничего не увидели в зеркале, и вечно смешливая Марта уже стала на этот счет острословить, когда Ольга вдруг побледнела и встревожено воскликнула:

- Кто закрыл дверь в комнату? Ведь когда мы вошли, она оставалась открытой, я специально проверяла!

Аника и Марта переглянулись, но не вспомнили, чтобы кто-нибудь из них закрывал за собой дверь.

- Мы все скоро умрем! - испуганно воскликнула Ольга. - Это нам знак - у нас нет будущего!

Их жутко испугали эти слова, но Марта, насилу улыбаясь, высказала предположение, что в этом виновен сквозняк, с чем все поспешно согласились, хотя прекрасно знали, что окно в комнате было не только плотно закрыто, но еще и завешено темной тканью, как требовал ритуал гадания.

«Как странно и страшно это теперь вспоминать! Даже мне - смертнице! Ведь и в самом деле, не много времени прошло с тех пор, как мои кузины умерли, а теперь настал мой черед! - дрожь пробежала по ее телу. - Если прав этот отвратительный, мерзкий тип, пытавшийся снасильничать, то меня ждет погребение без православного обряда. Тело проглотит земля, и не останется никакого следа от моего пребывания на земле. Вроде, как и не жила… Мечты стать знаменитой поэтессой умрут вместе со мной. Мое единственное опубликованное стихотворение в бульварной газете «Курьезе», лишь ненадолго переживет меня и, в конце концов, послужит какой-нибудь служанке для растопки печи.

Я упокоюсь на Лысой горе, по преданиям служащую прибежищем ведьм и местом черного шабаша. Почему я грозилась стать ведьмой и приходить по ночам пить кровь у этого непотребного человека и у его семьи? Что надоумило меня на это? Вряд ли, что только желание напугать этого негодяя. - она провела дрожащей рукой по побледневшему лицу. - Неужели возможна подобная метаморфоза со мной, с моей душой? Если это так, то это наказание будет пострашнее смерти».

Послышался скрежет открываемой двери. Сердце Аники оборвалось в бездну, ноги стали ватными.

- Неужели пришли за мной, так скоро?! Господи, как я хочу жить! - она зашептала слова молитвы.

Искривленное страхом, бледное лицо надзирателя.

- Барышня! К вам господин Брюквин, следователь, - шепотом: - Не погубите, барышня. Христа ради, не из-за себя, а ради своих малолетних деток прошу вас.

«Дрожащий от ужаса студенистый кусок мирской плоти, недавно провозглашавший себя моим господином! - с омерзением подумала она. - Неужели я так же буду трястись в свой последний час?! Господи, дай мне силы!»