Индия и Майк сделаны из более прочного материала, чем трус Кенни.

Они выдерживают на пять секунд дольше.

— Ну что, похоже, здесь все в порядке, — произносит Индия. — До встречи, Уичита. Джонз, до встречи.

Майк покашливает.

— Да, все отлично. Пока.

И они с Индией поспешно ретируются вслед за Кенни.

— Не хотите кофе? — слышу я голос Майка и их затихающие шаги вниз по лестнице.

— Привет, — отвечает мне Джонз. Смотрит на кредитную карточку в моей руке. — Что, сработало?

Я прячу руки за спину.

— Похоже на то.

— Когда открываешь ею дверь, это портит магнитную полоску.

Я киваю головой. У меня имеется маленькая извинительная речь, которую я мысленно написала и заучила по дороге сюда, но, только... только когда Джонз открыл дверь, все полетело в тартарары.

— Я думал, ты хочешь со мной расстаться, — говорит Джонз. — А ты... ты здесь, пытаешься проникнуть ко мне в квартиру. — Он берется рукой за верхнюю перекладину дверного косяка, и его длинные пальцы обхватывают перепачканную древесину.

Я смотрю на его пальцы. Вспоминаю ту карусель. «Давай же. Доверься мне».

— Могла бы и постучать, — говорит он.

— И ты бы меня впустил?

Он смотрит на меня:

— Думаю, что впустил бы.

— Джона! — зовет голос, который я с трудом узнаю. — Кто это?

Дженет. Старается, чтобы ее голос звучал сексуально.

И сосательно-соблазнительно.

— Тут мне хотят продать систему сигнализации, — отвечает Джонз через плечо.

Я наклоняюсь и поднимаю коробку из-под сигар, которую я положила на пол, начав свою неудавшуюся карьеру взломщика.

— Вот, — говорю я. — Это тебе, бесплатно. Мог бы и не тратиться на поездку в Хоув.

И с силой тычу коробкой ему в живот.

Глава 25

И поворачиваюсь, чтобы уйти.

Уже почти ухожу.

Вам приходилось читать книжки, где одни только сожаления о несделанном? Где героине надо было бы твердо стоять на своем и бороться за свое счастье? Вероятно, всю оставшуюся жизнь я буду писать мемуары о том, чего не сделала. Потому, что мне не хватает смелости, потому, что мне стыдно, потому, что Джонз смотрит на меня с такой улыбкой, которой я у него никогда раньше не видела.

Почти ухожу.

Но в двух шагах от лестницы я вспоминаю свою мать, то, как она живет с отцом. Что, если бы ей удалось сделать свой спинной хребет более твердым и преодолеть страх и гордыню и все эти «так полагается»? Может быть, тогда она прожила бы оставшуюся жизнь с Джередом Лиакосом. А мы с Джоной были бы братом и сестрой. А может быть, нас вообще не было бы.

Но мы есть.

И я не моя мать.

И я не буду повторять ошибки своих родителей.

Наших родителей.

Я разворачиваюсь и делаю пару шагов к двери Джоны (он все еще наблюдает за мной и пытается восстановить дыхание, сбившееся от неожиданного тычка коробкой из-под сигар), потом, оттолкнув его, прохожу в квартиру.

— Ладно, заходи, — говорит Джонз.

Там на диване сидит Дженет. Вся в пламенеюще-красном, такая тропически-экзотическая, что совсем не к месту в этой дыре.

— Привет, — говорю я ей.

— Привет, Уичита. Это ты продаешь сигнальные системы?

— У тебя есть своя машина? — спрашиваю я.

Она недоуменно мигает:

— Д-да...

— Тогда будь добра, залезай в нее и рули домой. Знаю, это невежливо и все такое, но мне надо поговорить с Джонзом.

Это, конечно, невежливо. Но все же лучше, чем если бы я вцепилась ей в горло и задушила на месте.

Она пристально смотрит на меня. Потом на Джону. Затем скрещивает руки на груди и одаривает меня взглядом охранника: «Это ты сперла коробку печенья в кондитерском отделе?»

Это совсем не идет к ее красному платью и всему остальному.

— Все это довольно странно, — произносит она непревзойденным тоном наемного стража порядка. Ее рука начинает шарить по поясу, наверное, в поисках кобуры, но — к счастью для меня — этого украшения в ее наряде сегодня нет.

— Прости, — говорю я, подавая ей пальто. — Я тебя провожу.

— Нет уж, спасибо. Я и сама найду дорогу. — Она встает и берет пальто из моих вытянутых рук. У двери она оборачивается: — Вообще-то, ты же помнишь, я спрашивала, все ли у вас кончено. — Она улыбается Джонзу, и жестяные коровки болтаются в ее ушах. — Если не договоритесь, позвони мне.

— Спасибо, — отвечает он.

Я что-то бормочу и захлопываю дверь за ее красной задницей с подпрыгивающими помпонами. Не выношу красные помпоны, даже если вдруг оказывается, что у них достаточно ума и стойкости, чтобы не видеть серы в ушах Неряхи Джефа.

Но вот дверь закрыта, и я в полной растерянности. Вся моя бравада сходит с меня так же, как сошла вся информация с магнитной полоски на моей кредитной карте. Джонз все еще стоит там, куда я его оттолкнула, прокладывая себе дорогу в его квартиру. Опустив глаза, он смотрит на коробку из-под сигар и водит пальцем по контурам красавицы на выгнувшейся от удара крышке. Черные волосы свесились ему на лоб, и мне не видно его лица.

Но все равно.

Я слышу, как его палец трется о картон коробки.

Этот звук бежит вниз по моей спине, и мне хочется плакать. Я открываю рот, чтобы сказать, что я сожалею о случившемся и что я ухожу. Но он говорит:

— Сегодня я заходил к твоей маме.

Я закрываю рот.

— Зачем?

Он поднимает глаза, убирает волосы со лба и улыбается, потом кладет коробку на стол.

— Она задала мне тот же вопрос. Сказала, что я должен быть в другом месте.

И, произнеся эту загадочную фразу, он плюхается на диван и сбрасывает ботинки. Я сажусь на пол. Я слишком устала, чтобы искать стул.

Интересно, не повредил ли скальпель наши мозговые извилины? Может, он разрезал их, как нож на благотворительном церковном обеде разрезает двухслойный шоколадный торт? Я больше не могу этого выносить. Меня все крепче засасывают паника и двухслойная черная тоска, и я говорю первое, что приходит мне в голову:

— Извини, что испортила тебе свидание.

Но это вовсе не значит, что мне уже не хочется плюнуть на туфли Дженет. Отсосала... Тоже мне!

Молчание.

Я гляжу вверх и вижу, что Джона, нахмурившись, смотрит на меня. Похоже, он несколько смущен.

— Ты считаешь, что это было свидание? — спрашивает он.

— Разве нет?

— Она постучала. Я открыл дверь. Первое, что пришло мне в голову, — что у нее в той маленькой сумочке пистолет, поэтому я и впустил ее. Это было скорее не свидание, а насильственное вторжение в квартиру.

— И она не спросила...?

Он отрицательно качает головой и не дает мне закончить.

— Это я виноват, — говорит он. — Я поцеловал ее в тот день, когда ты уехала. Сразу после твоего отъезда.

— Вот как!

— Вот так. — Он опускает руку и начинает играть бахромой старого вязаного пледа, в который он завернул меня в тот вечер, когда я чуть не умерла от холода в сугробе. — А что ты скажешь о Майке? — спрашивает он.

Я не отрываю глаз от бахромы и от пальцев Джоны.

— О Майке?

Джона издает печальный смешок.

— Прости, — говорит он. — Может быть, в ту ночь я сделал слишком поспешное заключение. Но я подумал, что ты и он... — голос его замирает.

Я сглатываю.

— Что касается Майка, ты не ошибся. Мы... — Я делаю рукой неопределенное движение. — Мы... я... я выбрала не того мужчину.

— А!

Звук его вдоха скребет по моей спине сильнее, чем шорох его пальца по поверхности картона.

— Да. А как насчет Морган?

Кожа вокруг его глаз собирается в складочки:

— Морган?

— Да. И зеленого «вольво». И красных помпонов. И торчащих... — я прикладываю кисти обеих рук к своей груди. — ...Морган.

— Морган...

— Ну да, Морган.

— Зачем копаться в прошлом?

— Вот значит как! — Я складываю руки на груди, но вдруг понимаю, что я, наверное, выгляжу не лучше Дженет.

— Преступника вывели на чистую воду, — говорит он.