— Ах, Олег, Олег! Ведь это же преступление! — прижимаясь к плечу своего спутника, с тревогой сказала Ада.

— О чем ты? — с усмешкой спросил Олег. — Уж не наше ли бегство из читальни ты имеешь в виду?

— Ну, конечно! Ведь вполне часа два или три можно было бы позаниматься…

— Брось, милая, не ной. Все выучим, все успеем, — уверял Олег.

Ада не возражала. Она все еще не могла отделаться от досады, что так рано ушла из читальни.

«Он-то, пожалуй, успеет, — думала Ада, глядя в даль просторной, слегка понижающейся к востоку улицы, ярко озаренной двумя рядами высоких светильников. — У него всё получается быстро. А вот она-то вряд ли успеет. Ведь знала об этом и все-таки согласилась на эту прогулку».

Олег тоже молчал, хотя понимал, конечно, что тревога Ады вполне оправдана. Подготовиться к экзаменам в медицинском институте не так-то просто. А тем более к выпускным.

Для прохождения врачебной практики Аде в Олегу в одной из городских больниц были выделены две палаты. Под руководством опытных врачей будущие терапевты произвели здесь полное обследование больных, определили каждому диагноз, составили обоснованный план лечения.

Рано утром, придя в больницу, они сразу же приступали к делу: измеряли температуру, прослушивали и расспрашивали больных о самочувствии, перебрасывались шутками с теми, кто уже выздоравливал, и старались поднять настроение у тех, кто впадал в уныние.

А в половине девятого начиналась так называемая пятиминутка, то есть совещание врачей, на котором присутствие практикантов было обязательным.

Только в три часа они уходили из больницы. А в шесть вечера уже спешили в читальню. Кроме этого они активно участвовали во всех научных конференциях, проводимых в институте, выступали на семинарах со своими рефератами. Словом, крутились, как белка в колесе, и каждая минута у них была на счету.

Но сегодня Олег не мог отказать себе в удовольствии хоть немного погулять по весеннему городу, чтобы дать разрядку после упорных занятий. Конечно, без Ады он не пошел бы… Какое там гуляние одному?

В этот вечер они много ходили по городу, наслаждаясь мягкой, чудесной погодой, блеском звезд, четко проступавшей на фоне небосклона темно-синей громадины Копетдага. Сперва они долго бродили по проспекту Свободы, затем зашли в небольшой сквер, посередине которого взлетали струи фонтана. Подсвеченный со всех сторон шаровидными светильниками, фонтан напоминал высокий, с раскидистым верхом, искрометный сноп.

Сквер казался безлюдным. Но это было не так: на длинных скамейках, под сенью плакучих ив, сливаясь с темнотой, сидели влюбленные пары.

Тишина. Только шум сверкающего фонтана.

Выбрав укромный уголок, Олег и Ада сели на скамейку. Они долго молчали. Они вообще в этот вечер, говорили немного.

— Ах, какая погода! Чудо!.. — после долгой пауза сказал Олег и потянул носом настоявшийся к ночи ароматный воздух.

— Она настолько хороша, — шепотом отозвалась Ада, — что буквально ни о чем не хочется думать…

— Ну, вот… А ты сердилась, что пошла со мной. По такой погоде только стихи читать!..

— Если помнишь, почитай что-нибудь.

— Помню, конечно. Хочешь — из Блока?

И Олег вполголоса, так, чтобы их слышала только Ада, прочел знаменитые строки:

— Прекрасно. Олег!.. — с жаром прошептала Ада. — Знаешь, эти стихи я ведь тоже помню, и когда думаю о них, то представляю Блока молодым рыцарем в русском шлеме, с круглым, как солнце, щитом, и в серебряной кольчуге.

Олег улыбнулся.

— Чему ты смеешься? Может, я что не так…

— Нет, нет. Всё так. И я таким же его представляю. Поэт был убежден, чтобы жить честно, надо быть настоящим бойцом, сильным и благородным. Ведь жизнь — это борьба. Вот отсюда и романтический образ рыцаря.

В это время, откуда ни возьмись, мимо прошли двое: он и она. Олег отстранился от Ады и замолчал. Потом, повернувшись к ней, взял её руки в свои.

— Ну, что же ты молчишь? — тихо, но настойчиво спросила Ада. — Я хочу тебя слушать.

— А знаешь, что по этому же поводу сказал Пушкин? — с некоторой таинственностью произнес Олег.

— По какому?

— Ясно, по поводу весны.

— О, по этому поводу Пушкин говорил многое… Что ты имеешь в виду?

— Да вот… Хотя бы это:

— Ах, вот ты о чем!.. Но сегодня, по-моему, это не подходит.

— Почему?

— Потому, что весной мне совершенно не грустно, а как раз наоборот!

— И мне тоже, моя золотая, милая Ада! — не узнавая себя, с чувством сказал Олег и поцеловал девушке каждую ладонь, каждый палец на руках, а потом: потянулся к её лицу, чтобы поцеловать губы.

Но Ада, закрыв лицо руками, быстро отодвинулась от Олега и все его попытки прорвать «оборону» девушки, кончились безуспешно.

Олег опустил голову и, глубоко вздохнув, сказал:

— Нет, ты не любишь меня!..

Он долго молчал. И весь его вид — опущенная голова, сдвинутые к переносице брови и печальное лицо — были воплощенная грусть. Сдержанная в своих чувствах Ада была недовольна собой и корила себя за то, что не умеет быть такой, какой бы ей хотелось: откровенно-ласковой, веселой и даже немного дурашливой. Именно вот сейчас бы ей хотелось быть такой, когда так роскошно светит луна и хмельное дыхание весны переполняет каждую клетку её тела.

Аде вдруг стало жаль Олега и она решила вести себя чуточку смелее, раскованней.

— Ну, что ты хмуришься? — сказала она ласково и протянула к нему руки. — Сядь, пожалуйста, ближе. Да не бойся. Не укушу…

Олег выполнил ее просьбу и сразу повеселел. К атому времени луна уже высоко стояла над Копетдагом. На его склонах, залитых лунным сиянием, резко чернели глубокие извилины. Росшая рядом со скамейкой молодая ива своими густыми, пышно распустившимися ветвями все время заслоняла лупу, оставляя Аду и Олега в таинственном полумраке. Держась за руки, они молча вглядывались друг другу в глаза, словно хотели разгадать какие-то тайны, скрытые в их глубине или прочесть что-то неожиданно новое во взоре любимого человека.

Несмотря на полумрак, лицо Ады было видно отчетливо, и цвет его казался ровным, матовым. Олей видел, как оно менялось и было то приветливым, то лукавым, то нежным, то улыбчивым. Так же как и днем, живым неотразимым блеском сверкали ее глаза.

Красив в этот вечер был и Олег. Лицо у него было открытое, слегка скуластое, с твердым подбородком, придававшим ему выражение дерзкого вызова или юного упрямства. Именно оно, это откровенное аыражение вызова, и нравилось больше всего Аде в облике Олега. Нравились ей и синева его глаз, и мягкие, как шелк, откинутые назад русые волнистые волосы.

— Олег, сегодня ты такой милый, что я просто поражена! — призналась Ада и поворошила его теплые легкие волосы. Не ожидавший такого пылкого признания, Олег смущенно улыбнулся, и на его левой щеке обозначилась очень симпатичная мужская продолговатая ямочка. Ада очень любила, когда Олег был весел, и почти всегда ждала его приятной необыкновенной улыбки.

— Скажи, я нравлюсь тебе?

— Очень! — с неожиданным жаром прошептала Ада и шекой прижалась к щеке Олега.

— Это неправда.

— Нет, это правда — в волнении произнесла Ада. — Это правда. Я люблю тебя.

Ада отстранилась от Олега, посмотрела на него долгим влюбленным взглядом и медленно приблизила свои губы к его губам.

Они поцеловались. Впервые за долгое время их дружбы. Поцеловались горячо, страстно. Такой поцелуй можно сравнить разве что с радостной ослепительной вспышкой, забыть которую невозможно.

Но вот жар поцелуев погас.