– Слава богу, это ограбление! – вскричала старая дама, опуская газету.

– У них есть свидетель, – подала голос Амалия, дочитывавшая свою статью. – Неизвестно, кто именно, но журналисты уверяют, что некто видел человека, который выходил из особняка вскоре после убийства.

Александр, облокотившийся о спинку ее стула, прочитал несколько строк поверх ее плеча и нахмурился.

– Скажи, мама… неужели ты и впрямь думаешь, что он мог сделать это? Множество ударов каминной кочергой… да еще ограбление!

– Саша, в данном случае неважно, что думаю я, да и все мы, – с некоторым раздражением ответила Амалия. – Понимаешь, есть сумма фактов, которая выглядит крайне подозрительно: один человек поссорился с другим и пообещал его убить, а вскоре номер два был убит, у номера же первого нет алиби. – Амалия перевела дыхание. – И почему Миша секретничает? Что ему стоит просто сказать, что он был там-то и там-то? В конце концов, мы все взрослые люди!

– Может быть, боится тебя огорчить? – предположила Аделаида Станиславовна.

– Он должен понимать, что меня куда больше огорчает то, что в данной ситуации мой сын оказывается совершенно беззащитен перед законом, – вздохнула Амалия. – Саша, дай-ка мне телефон.

Сын выполнил ее просьбу. Баронесса сняла трубку и попросила соединить ее с номером Михаила.

– Алло, Миша… Ты видел вечерние газеты?

– Еще нет. А что, в них уже написали, что убийца – я?

– По-твоему, это смешно? – рассердилась Амалия. – Если Папийон тебя арестует, огласки не избежать! Ты хоть понимаешь, что тебе придется уйти из армии?

– С какой стати? Я никого не убивал!

– Мы тебе верим, но следствие не привыкло полагаться на слова. Может быть, ты скажешь наконец, где был с одиннадцати вечера до четверти третьего?

– Гулял.

– Где, по Парижу? Случаем не возле графского особняка, где кто-то той ночью видел убийцу?

– Я – не убийца.

– Кто-нибудь может подтвердить, где ты был и что делал?

– Мама, прости, я не могу продолжать разговор. Это бессмысленно.

Из трубки доносились гудки.

– Что Миша говорит? – взволновалась старая дама.

– Сказал – гулял, – сухо ответила Амалия. – Ему кажется, что все происходящее несерьезно, поскольку сам прекрасно знает, что никого не убивал. Хорошо бы и комиссар Папийон разделял его уверенность… Потому что, если он решит, что Михаил имеет к убийству отношение, нам всем придется очень туго.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – вздохнула Аделаида Станиславовна. – Прежде всего мы не знаем, кого именно видел свидетель. Да и вообще, может быть, никакого свидетеля нет, а его выдумали газетчики?

– Если бы это было обычное дело, – поморщилась Амалия, – я бы уже сейчас все знала от Папийона. Но теперь, когда он подозревает Мишу, ни слова мне не скажет.

Баронесса взяла другую газету и принялась читать сообщение о гибели графа, которое начиналось заверением, что столь громкое убийство наверняка станет делом века.

– А вот еще подробности, кстати. Убийца прихватил с собой деньги, драгоценности и какую-то фарфоровую фигурку. Зачем?

– Дорогая, не вижу смысла себя изводить, – примирительно сказала мать. – Ты же сама всегда говорила, что Папийон – один из лучших полицейских Франции. Может быть, просто предоставить ему разбираться с этим делом? Уж он-то наверняка рано или поздно все узнает.

– Кажется, месье Дусе интересуется балетом, – невпопад проговорила Амалия.

Ее мать и Александр переглянулись.

– При чем тут… – начал сын.

Но баронесса уже поднялась с места.

– Велите Антуану приготовить машину. Я спущусь через четверть часа.

К счастью, модельер был дома и сумел ее принять. В нескольких словах Амалия дала понять старому денди, что ее сыну угрожает большая опасность, и спросила, знает ли владелец модного дома, где живет мадемуазель Корнелли.

– Она снимает апартаменты на бульваре Османа, – кивнул Дусе и объяснил, где именно поселилась балерина.

– Вы не знаете, сегодня она выступает?

– Сегодня – нет, насколько мне известно. – И модельер добавил, испытующе глядя на баронессу: – Вы уже пытались поговорить с префектом?

– Боюсь, в данных обстоятельствах это будет истолковано не лучшим образом, – честно ответила Амалия. – К тому же я не настолько хорошо знакома с префектом, чтобы узнавать у него детали полицейского расследования.

– Его жена заказывает у меня платья, – задумчиво промолвил мужчина, – и… гм… подруга тоже. Если вам угодно, я мог бы попытаться навести справки через них.

– Вы меня чрезвычайно обяжете, сударь.

И Амалия улыбнулась самой очаровательной улыбкой, на которую была способна в это мгновение, когда ее сердце сжималось от тревоги.

От Дусе она прямиком направилась к балерине, но той не оказалось дома. Консьерж сообщил, что мадемуазель Корнелли встает не раньше одиннадцати утра, а возвращается не раньше часа ночи. Исключением являются только дни, когда объявлены matinées[4].

Вернувшись к себе, Амалия еще раз перечитала все имеющиеся в ее распоряжении газеты и задумалась. Слуга, обнаруживший тело, весь предыдущий день отсутствовал. С утра вторника граф был в доме один. Также в особняке не было никого, кроме него, и в тот момент, когда туда забрался убийца. Совпадение? Или человек, совершивший это преступление, был хорошо осведомлен обо всем, что творилось в доме Ковалевского, и выбрал самое удачное для нападения время? Но если целью было ограбление, почему тогда просто-напросто не дождаться, когда граф отправится в клуб, и не ограбить пустой дом, абсолютно ничем не рискуя? Зачем вору убивать – ведь во Франции за убийство полагается смертная казнь?

Или главной целью злодея было все же убийство языкатого и малоприятного аристократа, а все остальное – только для отвода глаз? Или, допустим, убийца вовсе не собирался грабить свою жертву, а сделал свое черное дело и ушел, деньги же и драгоценности впоследствии присвоил кто-то другой, к примеру, тот же слуга, который обнаружил тело?

Но если речь шла об убийстве, кому оно могло быть выгодно? Наследникам графа? Или тут замешано что-то личное, никак не связанное с деньгами? Кто… да, да, кто совсем недавно говорил при ней, что не следует спускать обиду, когда можно за нее покарать?

И до чего же скверно, что Михаил поссорился с графом и угрожал ему буквально за несколько часов до того, как…

«Стоп!» – сказала себе Амалия. Еще одно совпадение, как и в случае с домом, в котором нет слуг? Нет, господа, если совпадений слишком много, это уже система.

Решившись, баронесса пододвинула к себе громоздкий телефонный аппарат.

– Миша!

– Да?

Боже, какой у сына недовольный голос!

– Я хотела кое-чего спросить. Кто присутствовал при твоей ссоре с графом Ковалевским?

– Несколько членов клуба. А что?

– Назови мне их, пожалуйста.

– М-м… сейчас вспомню… Там был маркиз де Монкур, потом один промышленник, Фуре, и двое наших: Владимир Феоктистов и господин Урусов.

– Феоктистова я знаю, он родственник посла. А Урусов кто такой?

– Поверенный графа. Он пытался вмешаться и прекратить ссору.

– У кого-нибудь из этих людей были… скажем так, разногласия с графом?

– Что ты имеешь в виду?

– В данном случае – причину, по которой можно пожелать прикончить своего ближнего.

– Не думаю, чтобы у кого-то из них имелась такая причина. Урусов – хороший знакомый графа, они давно дружат. Феоктистов не являлся другом Ковалевского, просто изредка общался с ним в клубе, только и всего. Не могу себе представить, чтобы у него появился повод избавиться от графа. Фуре – буржуа до кончиков ногтей, добродушный, спокойный месье. Он сейчас увлечен автомобилями, ничего, кроме них, его не интересует. Как видишь, совсем не такой человек, чтобы кочергой проламывать голову спящему.

– Ты ничего не сказал о маркизе.

– Потому что это просто смешно. Если бы ты знала Монкура, то поняла бы, почему.