Вас, наверное, привлекли оригинальность замысла и самобытность суждений героя, по существу мечтающего о мирном освоении космического пространства. Помните: «С каким бы вожделением увидели мы отходящий от нас воздушный флот! Сей флот не был бы водимый златолюбием: только отличные умы возлетели б на нем для просвещения. Берега новые сей Индии не обагрились б кровью от исходящих на оныя громоносных бурей: се было бы воинство, вооруженное едиными оптическими орудиями, перьями и бумагою».

Современно звучит, не правда ли? А ведь В. Левшин создал роман в конце XVIII века и опубликовал на страницах журнала «Собеседник любителей российского слова» в четырех номерах — с тринадцатого по шестнадцатый в 1784 году. Естественно, о научной фантастике тогда не имели никакого представления и поэтому достаточно скептически относились к подобным романам-утопиям, несмотря на их исполнение даже в духе древней литературной традиции. В данном случае — традиции «воздушных путешествий». Возможно, этим и объясняется, что читатели проявили скромный интерес к произведению. И лишь немногие обратили внимание на целенаправленную эрудицию, общественный интерес автора, заглянувшего далеко вперед.

Роман-утопия В. Левшина, как мы знаем, повествует о полете в космос. Мудрец Нарсим прибыл на Луну и столкнулся там с населяющими планету лунатистами. Они внешне похожи на землян, говорили на одном из восточных диалектов, преуспевали и жили дружно. Государство лунатистов устроено по принципу патриархальной общины, которой управляли старейшины. Но, заметьте, что, описывая спокойную и благополучную жизнь лунатистов и гармоничные их взаимоотношения друг с другом, автор намеренно сравнивает их обычаи и нравы с земными. Нередко в этих сравнениях земляне выглядят не лучшим образом.

Взор автора устремляется и в прошлое человечества. О нем рассказывает молодой лунатист Квалбоко, который, в свою очередь, был на Земле и путешествовал по ней.

Оба героя высказывают близкие по смыслу суждения о необходимости совершенствования государственного устройства, пользе просвещения монархов в целях большей заботы о благе подданных, привлекательности демократических порядков страны лунатистов, управляемой без царя.

Вспомним, что в годы «просвещенного абсолютизма» Екатерины II говорить о подобных вещах было далеко небезопасно. Тем более писать, да еще печатать в журнале, редактируемом самой императрицей и ее помощницей Екатериной Дашковой — одной из образованнейших женщин того времени, будущим президентом Российской Академии наук. Есть предположение, что публикация романа была прервана из-за боязни вызвать неудовольствие императрицы и, возможно, по цензурным соображениям.

И все же наиболее интересным для нас представляется полет «космонавта» Нарсима на Луну на фантастическом аппарате с машущими крыльями, продолжающий традицию русских икаров, только более приближенную к точному научному знанию. Конечно, до полного совпадения с ним еще очень далеко, но принципиальная дорога была верна. И вновь она сопровождалась мечтой: «В одну прекрасную ночь, — пишет В. Левшин, — сидев под окном углублен в сии мысли, взирал он с жадностью на освещенное полным блеском Луны небо. Какое множество видит он звезд! Умоначертания его пробегают по неизмеримому пространству и теряются в бесчисленном собрании миров».

Далеко не праздны размышления Нарсима. Они — о бесконечности Вселенной, о том, что в ней «есть несчетно земель, населенных тварями, противу коих вы можете почесться кротами и мошками», о мирных встречах с инопланетянами и даже об ответственности миссии первого космопроходца.

А разве не привлекает конструкция «космического аппарата» Нарсима: «Во сне обращает он взоры свои на стену, где висело у него несколько орлиных крыл. Берет из них самые большие и надежные: укрепляет края оных самым тем местом, где они отрезаны, к ящику, сделанному из легчайших буковых дощечек, посредством стальных петель с пробоями, имеющими при себе малые пружины, кои бы нагнетали крылья книзу. С каждой стороны ящика расположил он по два крыла, привязав к ним проволоку и приведши оную к рукояти. Сие средство почитал он удобным к его измерению: что и в самом деле оказалось, ибо, вынеся сию машину на открытое место и сев в неё, когда двух сторон крылья опустил с ящиком горизонтально, а двумя других начал махать, поднялся он вдруг на воздух».

Разве не похожий способ полета на Луну описывает Лукиан? Очень сродни аппарат Нарсима и устройству, прикрепленному к стае диких лебедей, доставившего на Луну и героя фантастического романа английского писателя XVII века Фрэнсиса Годвина «Человек на Луне, или необыкновенное путешествие, совершенное Домиником Гонсалесом, испанским искателем приключений, или Воздушный посол».

«Путешествие в космическое пространство» Н. Морозова совершалось на ином качественном уровне. Это тесное переплетение фантазии с попытками конкретного изучения неведомого прогнозирования. Как известно, герои летят на корабле в «бездонную эфирную глубину небесного океана», «падают» на Луну у горы Коперника, обнаруживают «низко лежащую» атмосферу, животных и даже «продукт водного разложения» — глину и песок, наконец, любуются даже цирком Платона. Но одновременно с наивными представлениями герои высказывают гипотезу о происхождении лунных кратеров, возникших, по их мнению, от ударов метеоритов… И немалую роль при этом наверняка сыграли «лунные сны» наподобие того, который видят герои повестей К. Циолковского «На Луне» и «Грезы о земле и небе». Они — своеобразные модели планеты, вполне реальная программа для космонавтов после прилунения. Между прочим, автор, считая вопрос о путешествии по Луне делом ближайшего будущего, предлагал построить и запустить «для удобства» искусственный спутник Земли «вроде Луны».

«Грезы» К. Циолковского простирались неизмеримо далеко. Луна светила лишь ярким надежным лучиком в открывающихся лабиринтах межзвездного пространства. Вот как писал о своих «грезах» сам «калужский мечтатель»:

«Несомненно, что Вселенная состоит из многих сотен миллионов солнц и многих миллиардов планет. Одно и то же вещество наполняет мир, один и тот же свет его освещает. Одинаково происхождение и образование светил и систем. Одни и те же периоды и фазы переживают миры. Вероятно, материя и миры эти по числу своему беспредельны, как беспредельно пространство и время, не имея ни начала, ни конца. Почему бы и живым существам, т. е. разумному началу, не быть везде, где есть вещество и где оно освещается видимым или невидимым светом!..

Мир существует бесконечное время, и что он выработал в беспредельные децилионы лет, то не может представить себе никакое воображение. Сколько не представляйте себе чудес, не перещеголяете, мир — давно признанная истина… Разве абсолютно нельзя надеяться, что скорость тел на земном шаре не будет со временем увеличена в десять раз? Но ведь тогда для нас откроется вся солнечная система. Она доступна будет для людей, как теперь Америка или Австралия. Уже и теперь на Земле тесно. Тогда же уничтожится теснота, потому что откроется беспредельное пространство. Тогда доступна будет энергия солнечных лучей в два миллиарда раз большая, чем какая приходится теперь на Землю».

Поистине фантастические дали открывались основоположнику современной космонавтики. Заметим, что идеи К. Э. Циолковского шли много дальше В. Левшина, тесно переплетались с прошлым и настоящим, будущим общественной, социально-исторической мысли в России, сердцевиной которой всегда была заветная народная мечта о свободной, трудолюбивой и счастливой жизни. В тщетных поисках «земли праведной» — сказочного Беловодья — простые люди устремляли свои надежды к божественному небу. Однако прогрессивные умы России были полны страстного желания объяснить, подчас не без наивности, но искренне, что это небо — Вселенную и Землю, как ее составную часть, человек может и должен еще освоить, чтобы стать счастливым. И, возможно, в тесном содружестве с «братьями по разуму» с других планет.

Примечательно, что почти одновременно с К. Э. Циолковским над темой своеобразного «космического братства», продолжая традиции русской литературы, работал его современник Валерий Яковлевич Брюсов. Почти четыре года он трудился над сравнительно небольшим произведением — романом «Гора Звезды». Можно, конечно, не согласиться с автором в определении жанра произведения. По современным понятиям это больше приключенческая повесть. Но автор, видимо, не случайно назвал это романом. И, вероятно, потому, что он оказался единственным научно-фантастическим произведением в творческом наследии талантливого русского поэта, писателя, переводчика, ученого-литературоведа. Исследователи отмечают, что в романе «сошлись многие темы будущего «большого Брюсова». Ведь он создавался в студенческие годы, то есть когда не только романтически мечталось, но и обдумывалось будущее житье. В. Брюсову оно представлялось житьем в большой литературе. И если мы внимательно вглядимся в его творчество, в сборники стихов «Шедевры», «Это — я», в прекрасные приключенческие романы «Огненный ангел» и «Алтарь победы» и другие многочисленные произведения мастера, то найдем в них следы фантастической «Горы Звезды». «Раб и царица», проблески «семи земных соблазнов», мотив «хранителя тайны-жреца» и, конечно же, межпланетная экспедиция — все эти темы не просто обозначаются в романе, но и получают весьма острое социальное и психологическое развитие. Гибель «горы» и ее хозяев — латеев, любви героя и царицы Сеаты, непонимание между землянами и марсианами, взращенное на неравноправии и рабстве, вполне закономерны. Иного просто и не могло случиться. Так намечал свою программу творчества молодой Валерий Брюсов. Это помогло ему впоследствии творчески, с энтузиазмом отнестись к преобразованиям в России, начавшимся после Великого Октября. Не исключено, что, как и многие другие писатели, В. Брюсов считал шквал революции похожим на штурм неба, началом исполнения заветной мечты народа по коренному переустройству мира. Его интерес к космическому не ослабевал. В 1920 году В. Брюсов начал писать рассказ «Экспедиция на Марс», то есть на родину латеев. Однако теперь чисто романтическая фантастика уступает место строгому научному знанию. Из написанного В. Брюсовым «Предисловия редакторов» к рассказу небезынтересны такие строки: «Известно, что принципиальная проблема межпланетных сообщений была разрешена еще в начале XX века, причем первые межпланетные корабли, сконструированные в то время, получили название «ракетных» по характеру тех двигателей, которыми они были снабжены. Однако на твердую почву конструкция подобных кораблей стала лишь с того времени, когда удалось найти практическое применение внутриатомной энергии и использовать ее в качестве моторной силы».