Нарушение целостности мира или какого-то из его компонентов — от самого значительного до неприметного — бамбара связывают с понятием «ньяма», силой, которая выделяется из любого целостного объекта при полном или частичном его разрушении, поэтому оно и связывается с нарушением всеобщего равновесия.
Итак, человек охотничьего периода видит мир целостным, уравновешенным. А поскольку жизнь, то есть движение мира, не вызывает сомнения, равновесие в мире для него — динамическое. Мир движется. Но как? Здесь вопрос вопросов! Для архаического сознания он, видимо, значительно важнее, чем вопрос о происхождении движения. Думаю, что именно в это время поток сведений о мире, попадающий в сферу чувств и разума людей, теснейшим образом связанных с природой, свидетельствует о бесконечной повторяемости одних и тех же комбинаций природных и социальных процессов. Здесь все черезвычайно замедленно — как абсолютно, так и относительно самих людей. Собственно геологические, планетарные процессы шли со своей более или менее устойчивой скоростью, да и человек еще слабо воздействовал на эволюцию Земли — ее недра, почвы, воздушный и водный бассейны. Но с возникновением земледелия и скотоводства, а главное, с возникновением ремесла, а затем и промышленности естественное экологическое равновесие оказалось решительно нарушено, а деятельность человека начинает разрушительно воздействовать на геологические процессы, и воздействие это непрерывно возрастает. Но это — в будущем.
Продолжительность жизни архаического человека была меньшей, чем в последующие эпохи. Вследствие этого скорость сменяемости поколений была высока. Если упомянуть при этом и низкий прирост информации от поколения к поколению, то абсолютная скорость общественного развития была сравнима с геологическими, природными процессами.
Эта постоянная повторяемость, практически тождественность событий, своего рода топтание на месте, естественно, отражалось и в чувственном, и в рациональном восприятии мира людьми охотничьей стадии развития, способствуя возникновению представлений о цикличной модели мира. Вслед за фактическим признанием цикличности мира появились соответствующие ценностные ориентации в общественных представлениях и в социальной организации. Речь идет о формировании в обществе стереотипов, обеспечивающих воспроизводство объема и состава информации, общественных структур, ценностей и т. д.[36] Общество в процессе самосознания не спешило рвать пуповину, соединяющую его с природой, оно ориентировалось исключительно на прошлое, на прецедент, прочувствованный и осознанный, на уважение, закрепление, а затем и на культ этого прошлого, на культ предков.
Были, конечно, и иные тенденции и факторы, но для архаического сознания они выступали как подчиненные/второстепенные, находящиеся под постоянным критическим контролем. Отсюда такое недоверие ко всему новому, встречающемуся в традиционной среде с более или менее устойчивыми стереотипами, уходящими в глубь истории.
Можно не без основания предположить, что архаическому сознанию присуще представление о пространственно-временной замкнутости мира. Это логическое следствие воззрений на его целостность и цикличность. Весь мир и каждый его компонент замыкается как бы сам на себя, двигаясь и не двигаясь, меняясь и не меняясь одновременно. Вот эта двойственность, более чувствуемая, чем осознаваемая носителями архаического сознания, рождает мыслительные клише, стереотипы восприятия, которые можно условно назвать как «ноль-время» и «ноль-пространство», или неподвижная вселенная, где отсутствует и время, и пространство. Именно такие представления должны быть теснейшим образом связаны со взглядами на превращения, перевоплощения, трансформации. Именно они, видимо, лежали в основе рассказов моего собеседника Беди Кейта о транспортировке покойников или стояли за предложением переместиться в любую часть мира, о чем речь шла выше, в главе об архаическом сознании.
Рождение из общественной практики целостного восприятия мира, признание его органического единства выступают основными предпосылками, а представления о перевоплощениях — реализацией и конкретизацией стихийных воззрений на мир как материальное единое явление. В интуитивном восприятии, в ощущениях «материя» выступает как слабо реализуемая потенция, вероятность. Таким образом, представления людей архаического сознания о единстве мира, вероятно, отдаленно созвучны современным утверждениям о том, что «…нельзя искать „материю как таковую“, ибо она в великом разнообразии множества конкретных форм структурной организации, каждая из которых обладает многообразием свойств и взаимодействий»[37].
Вероятно, для магии вполне естественны представления о пластичности, текучести форм материи. Вопрос только заключается в том, как ввести или войти в такое состояние «нулевой материи» и как придать ей желаемую форму. Но этот вопрос уже полностью относится к технике и технологии магии.
Если попытаться поискать пространственные аналогии описываемой модели мироздания, то наилучшим образом подходит известная в математике «бутылка Клейна». Это одноповерхностная конструкция, которая может быть практически изготовлена как трехмерный предмет — сосуд со сходящим на конус горлышком, протыкающим боковую стенку и переходящим в конусовидное же дно. Но скользните взглядом по ее поверхности, и вы незаметно будете беспрерывно двигаться о внутренней поверхности на внешнюю, с фазы восхождения на фазу падения, противоположности будут переходить одна в другую, а частица, вовлеченная в такую систему, окажется в плену у нее бесконечно, сохраняя движение и статику одновременно. Что это — только ли парадокс или реальная модель диалектики, модель мира, модель Вселенной?
Архаическому сознанию, отражающему целостность мира, свойственно стремление к уподоблению и отождествлению явлений. Возможно, из этого рождается, а в более поздние эпохи формулируется представление об аналогиях и подобии космоса и микрокосма, их изоморфности. В перспективе подобные взгляды ведут, в частности, к развитию астрономии, астрологии, атомистики. В связи с последней Демокрит писал в IV веке до н. э.: «Начало вселенной — атомы и пустота, все же остальное существует лишь в мнении. Миров бесчисленное множество, и они имеют начало и конец во времени. И ничто не возникает из небытия, не разрешается в небытие. И атомы бесчисленны по величине и по множеству, носятся же они во вселенной, кружась в вихре, и таким образом рождается все сложное: огонь, вода, воздух, земля».
Этот отрывок, несомненно, напоминает приведенный выше фрагмент космогонического мифа бамбара, по Ж. Дитерлен. Но даже если он соответствует реальному эзотерическому знанию, этот взгляд — уже следующая историческая ступень по отношению к архаическому сознанию, к информации, специфичной для охотничьих союзов, вообще для охотничьей стадии общества. Именно как иллюстрация направления эволюции архаического мировидения он и приведен здесь. Именно на этом этапе, видимо, и происходит раздвоение культурной традиции на мифологическую и натурфилософскую (а затем и научную).
Но если вернуться к «мировым загадкам», то можно удостовериться, что в недрах архаического сознания возникают предпосылки поисков ответов на эти загадки. Реальные представления о «ньяма» — конкретный путь к этим ответам, хотя и в них имеется не только рационалистическая, но и мифологическая сторона. Ведь «ньяма» — это одна из форм энергии, то есть в свете современных представлений одного из состояний материи. Собственно, об этом говорят в какой-то мере и взгляды самих охотников бамбара, поскольку «ньяма» ими воспринимается очень вещно, предметно, материально.
Эти взгляды охотников бамбара известны и по научной литературе, доводилось с ними встречаться и мне в Республике Мали. Можно сказать, что «ньяма» выступает как субстантивированная, повсеместно распространенная магическая сила, носителями которой могут выступать люди, животные, растения, географические объекты — горы, реки и т. п. В живом организме «ньяма» выступает лишь в потенции как составная часть основных компонентов его существования, определяющая индивидуальные черты особи. Однако при умерщвлении, повреждении или естественной смерти организма она высвобождается и начинает независимое от прежней оболочки существование. Соприкасаясь при этом с живыми людьми, предметами, она может воздействовать или сливаться с «ньяма» живых ее носителей. Она может при этом выступать как мстительная, вредоносная сила. «Сого ньяма бора донсо ла» — «Ньяма животного (убитого) перешла на охотника», — говорят в таком случае охотники бамбара, подразумевая, что «ньяма» жертвы преследует охотника: это могут быть его смерть, болезнь или несчастья с близкими.
