В этот момент Матиас обнаруживает подвешенную к потолку (в самой середине комнаты, то есть между окном и кроватью) на конце провода под матовым абажуром с волнистыми краями электрическую лампочку, которая горит ярким желтым светом.

Он встает и идет к двери. Подойдя к двери, он нажимает на хромированную кнопку выключателя, расположенную на дверном косяке. Лампочка гаснет. Значит, чтобы выключить ток, надо опустить полированный шарик вниз – что логично. Матиасу надо было подумать об этом вчера вечером. Он смотрит на пол, потом на керосиновую лампу, стоящую на столике.

Он чувствует холодный пол под босыми ногами. Решив лечь обратно в кровать, он поворачивается, подходит сперва к окну и склоняется над столом, задвинутым в оконную нишу. Водяные крупинки, покрывающие стекла снаружи, мешают смотреть через окно. Несмотря на то что Матиас одет только в ночную рубашку, он открывает раму окна.

На улице не холодно. Дождь еще идет, но совсем чуть-чуть; ветра нет совсем. Небо равномерно серое.

От резкого бриза, который несколько минут назад швырял о стекла гроздья капель, не осталось и следа. Установилась очень тихая погода. Моросит мелкий, слабый дождик, который застит горизонт, однако на близком расстоянии видимость из-за этого не ухудшается. Напротив, кажется даже, что в этом промытом воздухе самые близкие предметы обретают дополнительный блеск – особенно если они такие светлые, как, например, эта чайка, прилетевшая с юго-востока (оттуда, где обрывистый берег спускается к морю). Когда она, снижаясь, теряет высоту, ее полет – и без того медлительный – кажется, замедляется еще больше.

Сделав напротив окна крутой поворот почти на одном месте, чайка легко взмывает вверх. Но затем без единого взмаха крыльев падает до самой земли, медленно и уверенно описывая кривую в форме гигантского самолетного винта.

Вместо того чтобы сесть, она без усилий, лишь слегка изменив угол наклона крыла, снова взмывает вверх. И вновь делает круг, словно высматривая добычу или место, чтобы сесть – в двадцати метрах от дома. Затем несколькими широкими взмахами крыльев набирает высоту, описывает последний виток и устремляется в сторону порта.

Матиас возвращается к кровати, начинает одеваться. Наскоро приведя себя в порядок, он надевает все остальное: пиджак, а также куртку, потому что идет дождь. Машинальным жестом он засовывает руки в карманы. Но сразу же вынимает правую руку.

Он идет к большому шкафу, стоящему в углу, рядом с окном между стульями и секретером. Обе его створки накрепко закрыты. Из замочной скважины ключ не торчит. Он без всякого труда кончиками пальцев открывает дверцу. Шкаф не был заперт на ключ. Матиас распахивает его настежь. В нем абсолютно пусто. На всей поверхности его просторных полок, расположенных регулярными рядами, нет ни одной завалявшейся вешалки, ни одной завалявшейся веревочки.

Секретер, стоящий справа от шкафа, тоже не заперт на ключ. Матиас откидывает столешницу, один за другим открывает многочисленные ящички, осматривает все углубления. Здесь тоже все пусто.

Пять больших ящиков комода, стоящего с другой стороны от двери, также поддаются без усилий, хотя у них нет ручек, а только расширенные отверстия от бывших – отсутствующих – замков, куда Матиас засовывает кончик мизинца и, как-то цепляясь за дерево, вытягивает ящик на себя. Но, обшарив комод сверху донизу, ничего не находит: ни одного клочка бумаги, ни крышки от старой коробки, ни кусочка веревки.

Со стоящего рядом столика он берет свои наручные часы и надевает на левое запястье. Сейчас девять часов.

Он пересекает комнату и садится за квадратный стол в нише окна, на котором лежит ежедневник. Матиас открывает его на странице четверга, берет карандаш и под записью «Хорошо выспался» выводит своим аккуратным почерком: «Встал в девять часов» – хотя обычно он не отмечал подобных деталей.

Потом наклоняется, берет стоящий под столом чемоданчик, убирает в него черный ежедневник. С минуту подумав, он идет к большому пустому шкафу и ставит чемоданчик на нижнюю полку в правый угол.

Закрыв дверную створку – немного прижав ее, так, чтобы она плотно держалась, – он машинальным жестом засовывает обе руки в карманы куртки на овечьем меху. Правая рука снова находит там пакетик с конфетами и сигареты. Матиас вынимает из пачки одну сигарету и закуривает.

Из внутреннего кармана пиджака он достает бумажник, вынимает из него небольших размеров газетную вырезку, краешек которой слегка выступает из-под других бумаг. Он читает печатный текст от начала до конца, выбирает в нем одно слово и, стряхнув с сигареты пепел, подносит ее горящий конец к излюбленному фрагменту. Бумага тотчас начинает темнеть. Матиас нажимает все больше. Пятно увеличивается; наконец сигарета прожигает листок, оставляя в нем круглую дырочку с огненной каймой.

Так же тщательно и медленно, на выверенном расстоянии от первой дырки, Матиас прожигает вторую такую же. Между ними в том месте, где смыкаются два кружка, остается лишь узкий почерневший перешеек шириной не более миллиметра.

Вслед за этими появляются новые дыры, располагающиеся сначала попарно, затем вклинивающиеся как попало на свободные места. Вскоре весь прямоугольный клочок газеты становится просвечивающим насквозь. Тогда Матиас решает уничтожить его окончательно, сжигая то, что от него осталось, на медленном огне с помощью сигареты. Он начинает с уголка и проводит сигаретой вдоль кружевных участков, умудряясь при этом сделать так, чтобы, кроме обугленного пепла, от листка не отваливалось ни кусочка. Потихоньку дуя на атакуемый участок, он видит, как линия накала все быстрее отвоевывает территорию. Время от времени он затягивается дымом, чтобы разжечь табак; он стряхивает пепел на плитчатый пол под ногами.

Когда вместо вырезки остается всего лишь крохотный треугольник, который Матиас держит меж двух кончиков ногтей, он кладет этот остаток прямо на источник огня, где тот и догорает. Таким образом, от рубрики происшествий не остается никаких различимых невооруженным глазом следов. Да и сама сигарета в процессе манипуляций уменьшилась до размеров полуторасантиметрового «бычка», который, естественно, был выброшен в окно.

Матиас нашаривает в глубине кармана два слишком длинных окурка, найденных в траве у обрыва. Он раскуривает их один за другим, чтобы привести к более правдоподобным размерам; как можно скорее выкуривает их, делая затяжку за затяжкой, и также выбрасывает в окно.

Правая рука снова погружается в глубь кармана и достает на этот раз конфету. Прозрачная обертка разворачивается и кладется обратно в пакетик, а кубик коричневатой массы отправляется в рот. Это что-то, напоминающее карамель.

Матиас застегивает куртку. Поскольку ветра нет, этот дождик вряд ли попадет в комнату; так что можно не закрывать раму. Матиас подходит к двери.

В тот момент, когда он открывает дверь, чтобы пройти в коридор и пересечь дом – поскольку главная входная дверь, выходящая на дорогу, располагается с противоположной стороны, – ему приходит в голову, что если он повстречает квартирную хозяйку, то она непременно захочет с ним поговорить. Он бесшумно приотворяет дверь комнаты. До него, вероятно из кухни, расположенной на другом конце коридора, неотчетливо доносятся какие-то слова. Среди этих голосов он узнает голос хозяйки. С ней разговаривают еще по крайней мере двое мужчин. Можно подумать, что они стараются не повышать голоса – иногда даже говорят шепотом.

Матиас осторожно прикрывает дверь и поворачивается к окну; можно запросто выйти через него. Взобравшись на коленях – чтобы не поцарапать полированное дерево – на небольшой массивный стол, он перешагивает через подоконник, приседает на каменном выступе снаружи и спрыгивает на низкорослую травку холма. Если двое мужчин хотят поговорить с ним, они вполне смогут сделать это попозже.

Матиас идет напрямик сквозь сырой, холодящий лоб и глаза воздух. Войлочный травяной ковер, составляющий в этих местах всю растительность, настолько пропитался водой, что подметки ботинок издают чмоканье выжимаемой губки. Эта податливая жижа делает шаг мягким, легким и естественным – тогда как на ночной дороге ноги на каждом шагу спотыкались о невидимые камни. Сегодня утром коммивояжер уже не чувствовал никакой усталости.