Теперь почти совсем стемнело. Свет, идущий от немногих газовых фонарей и редких магазинчиков, создает лишь зыбкое и обрывочное освещение — прореженное более или менее отчетливо очерченными дырами пешеходных участков, вступить куда не хватает духу.

Тем временем маленький шатающийся человечек продолжает свою погоню, несмотря на то, что он, наверное, пустился в нее наудачу и даже не прояснил для себя ее причину.

Впереди широкая недоступная спина мало-помалу приобрела устрашающие размеры. Крохотная прореха в форме буквы Г, которая виднелась на правом плече плаща, так увеличилась в размерах, что вся пола отделилась и стала развеваться в ее ореоле наподобие хоругви, хлеща по ногам с таким размахом и силой, будто ее колышет бурей. Что касается шляпы, которая и так сползла на лицо, то теперь она представляет собой громадный колокол, с которого ниспадает, наподобие щупальцев гигантской медузы, целый вихрь перепутанных лент, к чему и сводится в конце концов остальная часть костюма.

Маленький человечек, предприняв отчаянное усилие, ухватывается наконец за одну из этих рук; он виснет на ней изо всех своих сил, решив не отпускать добычу; Валлас тщетно пытается стряхнуть его, ему уже не высвободиться. Пьяница вцепился в него с такой энергией, которую за ним нельзя было и заподозрить; но когда его голова в какой-то судороге натыкается на землю, он сразу ослабляет хватку, отпускает руки, и тело катится по земле, вялое, безжизненное…

Патрон, кажется, не очень тронут этой сценой. С пьяницей, похоже, такое не впервые. Мощная рука поднимает его с пола и снова усаживает на стул, а влажная тряпка мигом приводит его в чувство. Балагур каким-то чудом возвращается к жизни; он протирает глаза, оглядывается по сторонам и улыбаясь заявляет патрону, который уже вернулся за стойку бара:

— Он и меня хотел убить!

Тем временем, поскольку тот, похоже, уже не держит на него зла за это покушение на убийство, Валлас, начиная испытывать интерес к этому человеку, пользуется этим, чтобы выспросить кое-какие детали. К счастью, голова у пьяницы намного яснее, чем до падения; он внимательно слушает и с удовольствием отвечает на вопросы: да, он встретил Валласа вчера вечером, когда уже темнело, выходя из этого самого кафе; он пошел за ним, догнал и пошел рядом, несмотря на то, что Валлас был не очень-то любезен; тот был в светлой фетровой шляпе, которая была ему немного велика, и в тесном плаще, на правом плече которого была небольшая прореха в форме буквы Г.

«Вчера вечером один мужчина в плаще…» Стало быть, этого пьяного клошара и заметила мадам Бакс из своего окна, а самим злоумышленником был не кто иной, как… Валлас не может сдержать улыбки от абсурдности своего вывода. Можно ли просто утверждать, что этот человек на него похож? Словам такого свидетеля трудно доверять.

А тот, во всяком случае, упорно продолжает их путать, несмотря на новые возражения Валласа. Он шел за ним довольно долго, — говорит пьяница, — чтобы узнать его на следующий день. По весьма расплывчатым указаниям относительно их маршрута, похоже, они шли по Брабантской улице, потом — по улице Иосифа-Янека, которую прошли от начала до конца, до самого бульвара, где предполагаемый двойник Валласа будто бы зашел на почту.

Пьяница же затем будто бы вернулся в кафе «Союзники».

Патрон, тот не видит в этой истории ничего сомнительного: почему этот тип не хочет признать, что его видели вчера вечером? Значит, ему есть что скрывать… Вчера вечером? Так это он и стрелял! Он выходил из особнячка, когда старикан наткнулся на него; он отвязался от него на другом конце города, а затем спокойно вернулся сюда ночевать. Теперь он хотел бы узнать, что тот другой запомнил из этой вылазки. Должно быть, он даже решил, что у того слишком хорошая память, раз уж попытался его убрать: ударился головой о… легко сказать. Точно, он и стрелял.

К несчастью, время не сходится: когда старая служанка прибежала вызвать скорую, он был… Все же лучше проверить и прямо сейчас заявить об этом странном клиенте в полицию; после полудня недобросовестный хозяин рискует получить штраф, а если еще что-то случится…

Патрон подходит взять телефонный справочник, долго листает его, продолжая бросать из-за стойки подозрительные взгляды на столики. Наконец он набирает номер.

— Алло! Это отдел регистрации приезжих?

Одновременно он не сводит с Валласа осуждающего взгляда.

— Это говорят из кафе «Союзники», дом десять по улице Землемеров… Надо зарегистрировать одного приезжего.

Долгое молчание. Пьяница широко разевает рот. За стойкой слышно, как капает кран — капли равномерно стучат о дно бака.

— Да, комната на день.

— Бывает.

— …

— Я пришлю анкету, но лучше будет уладить все как можно побыстрее… Особенно, когда имеешь дело с некоторыми личностями…

В бесцеремонности, с которой этот человек говорит о нем в его присутствии, есть что-то настолько оскорбительное, что Валлас готов уже запротестовать — как вдруг он снова слышит ироничный голос главного комиссара:

— А как это доказать, если вас не зарегистрировали?

В конечном итоге, если он хочет ему навредить, патрон ошибается: забыв заявить о его пребывании, он, наоборот, дал Лорану возможность продолжать свой маленький розыгрыш. А с этим забавным балагуром уже и не знаешь, где этот розыгрыш заканчивается — и где он начинается. Валлас, хоть и считая не очень-то разумным придавать значение этим пустякам, испытывает какое-то удовлетворение, чувствуя себя оправданным с этой стороны.

— Его зовут Валлас. В, а, два л, ас. Валлас. По крайней мере он так представился.

Фраза откровенно язвительная — даже оскорбительная, — и то пренебрежение, с которым патрон оглядывает своего клиента, произнося ее, в конце концов вынуждает того вмешаться. Он достает бумажник, чтобы достать удостоверение и сунуть его под нос своему хозяину, но едва протянув руку, вспоминает о фото, наклеенном на официальном документе: это фото человека, который явно его старше, чьи густые темные усы делают его похожим на оперетточного злодея.

Естественно, что эта бросающаяся в глаза «особая примета» шла вразрез с теориями Фабиуса относительно внешнего вида разведчиков. Валласу пришлось сбрить усы, и его лицо от этого совершенно изменилось, помолодело и стало неузнаваемым для постороннего человека. Ему все было некогда поменять свои старые документы; что же касается розовой карты — министерского пропуска, — то он, разумеется, не должен размахивать им на каждом углу.

Сделав вид, что он что-то проверяет на билете, вытащенном наугад из бумажника — обратный билет на поезд, — он снова, как ни в чем не бывало, укладывает все в карман. В конце концов, он не обязан слышать, что говорят по телефону.

Однако патрон видит, что его инсинуации оборачиваются против него самого, и вопросы, которые ему задают на другом конце провода, начинают выводить его из терпения:

— Да нет, говорю же вам, он прибыл вчера вечером!

— …

— Да, только эту ночь! А о прошлой ночи спросите у него сами.

— …

— Во всяком случае, я вас предупредил!

Пьянице тоже хочется вставить свое слово; он приподнимается со своего сиденья:

— А еще он хотел меня убить!.. Эй! Надо им сказать, что он хотел меня убить.

Но патрон не удостаивает его ответом. Он вешает трубку и возвращается за стойку, роется в ящике, набитом бумагами. Он ищет полицейские анкеты, однако они уже давно ему не требовались, и он не может их отыскать. Когда же ему наконец попадется старый, пожелтевший и запачканный формуляр, Валласу придется его заполнить, предъявить свое удостоверение, рассказать о своем превращении. Затем он сможет уйти — чтобы отправиться на почту и узнать, видели ли там вчера вечером мужчину в плаще…

Пьяница снова заснет на своем стуле, патрон пройдется тряпкой по столам и пойдет мыть стаканы в баке. На этот раз он как следует закроет кран, и капелек, которые с ритмичностью метронома стучат по поверхности воды, больше не будет.