Блохин тем временем отыскал на чердаке поэта растрескавшуюся гитару и запел песню: «Как пятерых родила под забором больная кошка, его значит мать… Их утопили, а он вырос вором, пошел по свету грабить, убивать…» Пустив слезу по поводу сюжета песни, Блохин свернулся клубком и моментально уснул. Уснул крепко и без сновидений. В этом состоянии и застал кота Судириус. Поэт уже немного попривык к странности своего нового положения. Более того, в мозгу мыша зародился смелый план, о котором читатель узнает из дальнейшего повествования. Судириус, как многие наделенные от природы способностями и благородством звери, мало что мог выдумать для собственной выгоды. Но когда дело касалось интересов другого, тут он становился изобретательным и гораздым на выдумки. Поэт теперь относил Блохина к своим друзьям и считал себя должным оказать ему в силу обстоятельств покровительство и защиту. На улицу кота выпустить нельзя. По развешанным портретам того узнают и засадят за решетку. Судириусу очень хотелось, чтобы возлюбленная его, Хвостана, видела его, бесстрашно беседующего с котом. Но поведать о своем геройстве Судириус никому не мог, чтобы не подвести Блохина. Для осуществления замысла одного Васьки было мало. Как минимум надо добыть еще двух котов. Задача для маленького мыша не из простых. Но Судириус смело приступил к ее осуществлению, отправившись для этого в кабачок «Мертвая хватка».

Режим работы кабачка «Мертвая хватка» выстраивался не только по соображениям коммерческим, но и исходя из привычек хозяина – пожилого бульдога Буля. Как все пожилые животные, Буль просыпался рано, оттого ему не стоило труда или личных неудобств открывать для посетителей свое заведение раньше других. Буль дорого, но сытно кормил и клиента имел солидного. Тут бывали зажиточные животные, загулявшие до утра. Буль мог позволить и опохмелить клиента за свой счет. Поскольку в первую половину дня в городе подавать горячительные напитки воспрещалось, Буль угощал из собственного буфета и платы не брал. В молодости Буль служил бойцовым бульдогом. Его уважали и при хомяках, и при крысах. Да и теперь, в период демократического правления, у него было немало покровителей и друзей. Когда демократы разрешили открывать семейные кабачки, Булю предложили это сделать первому. Хотя семейным кабачок Буля назвать трудно, так как единственным членом семьи являлся он сам. Но надо отдать должное псу, он не из тех, кто собирает объедки на помойках, а потом, полив соусом, кормит ими клиентов. А таких заведений в городе немало. Все вместе взятое составило кабачку «Мертвая хватка» приличное положение и заслуженную популярность. Днем бульдог любил подремать. В дневные часы кабачок закрывался на длительный перерыв. Но к заходу солнца Буль в полной форме встречал вечерних гостей. Бульдог был старомоден в своих взглядах на досуг. Видеотехники не признавал. Современная музыка, которую своим воем ввели в моду шакалы, у Буля вызывала отвращение. Он держал аккордеониста Брыся. Кошек Буль терпеть не мог. Но Брысь помнил старинные танго и фокстроты и с чувством исполнял «Марш бульдогов» – любимое вокальное произведение хозяина. За это его держали в «Мертвой хватке».

Оформление кабачка хозяин поручил художнику старой школы, из породы волкодавов. Стены были украшены знаменами, охотничьими рогами. Светильники выполнены в виде обглоданных костей. Везде присутствовал старый добрый воинственный дух.

Основную кассу заведение Буля делало до обеда. Но Буль, как всякий сильный зверь, имел и маленькую слабость – любил знаменитостей. Артисты, писатели, поэты пользовались его благосклонностью. Он млел в их обществе, даже входя в убыток, не мог отказать себе в подобном удовольствии. В «сучности», он был добрым псом.

Сегодня зверья в «Мертвой хватке» собралось мало. За одним столиком сидел писатель Бобер Меховский, с ним Сиамский Трагик – тощий пьяный кот, выдающий себя за сиамского. Трагика украшал драный зеленый бант. Перед ним вместительная бутылка «Валерьяка» и рюмка. Меховский, будучи непьющим животным, с брезгливым отвращением наблюдал, как напивается его визави. Сиамский Трагик к моменту нашей встречи был уже под сильным градусом. Трагик просил Меховского оказать ему протекцию в театре. Директор театра, Носорог, был знаком Бобру Меховскому.

– Что вам стоит, – канючил кот. – Попросите Носорога взять меня хоть на эпизодические роли.

Меховский брезгливо слушал пьяные просьбы.

– Вы же знаете, я помогаю только талантливым животным! Вы – спившееся ничтожество. Почему я должен пачкать свою безупречную репутацию подобной просьбой?

Трагик обижался, бил себя в грудь. Вспоминал, какие Львиные роли ему доводилось играть в молодости. Решив, что одних воспоминаний недостаточно, он залез на стол и стал декламировать монолог Льва из трагедии Сусликова «Хищники»:

К царю зверей, со взятками, ты, хам!

Принес мне фрукты, простоквашу! Я взяточников бью!

Не пью я простоквашу. Я кровь горячую за завтраком люблю!

С трудом вернулся на место, выпил рюмку и замер, скосив глаза. Меховский не слушал Трагика. В кабачке появилась Кошка Легкого Поведения в манто из мышиных шкур. Меховский двинулся ей навстречу. Кошка игривой походкой подошла к дремавшему за стойкой Булю и пощекотала ему пузо.

– Это ты, шельма! – Проснулся Буль. – Тебе все прощаю, в другую давно бы вцепился мертвой хваткой…

Кошка Легкого Поведения, наклонившись к самому уху бульдога, шепнула:

– Молчал бы, старый кобель. О какой мертвой хватке ты мелешь, имея вставную челюсть.

Буль хлопнул Кошку пониже хвоста и заметно оживился. Сиамский Трагик громко сообщил всем, что был первым героем-любовником. Кошка и эту реплику не оставила без ответа, напомнив Трагику, что он еще не успел познать блаженства любовных игр, так как был кастрирован. Меховский, молча наблюдавший за Кошкой, громко спросил Буля:

– Ты, Буль, старый плут, где раньше прятал такую очаровательную киску. Не так ты прост, как стараешься казаться.

Довольный всеобщим вниманием, бульдог весело зарычал.

– Эта дрянь предпочитает тропических скотов нашему брату. У меня появляется редко. Считает, с вашей богемы много не вытянешь. Хитра, стерва!

Сказав столько слов Буль, утомился и присел за стойкой, высунув язык, но увидев спящего аккордеониста, стукнул лапой по стойке:

– Спишь, бездельник! Гости желают танцевать!..

Брысь проснулся и заиграл медленный вальс. Меховский пригласил Кошку на танец.

– Ты напрасно считаешь всех нас голодранцами. Преуспевающий литератор может поухаживать не хуже заморского жирафа.

Супружеская лисья пара демонстративно покинула кабачок.

– Нам говорили, что здесь приличное заведение…

– Глядите на них! – залаял Буль. – Им здесь неприлично!? Обхитрить некого, вот в чем причина…

Гости захохотали. Два деловых кабана за столиком в углу от смеха опрокинули свой столик со всем содержимым, но, закончив смеяться, быстро подъели с пола. Кошка Легкого Поведения, продолжая вальсировать с Меховским, заметила литератору, что если он хочет вскружить ей голову, то это – дорогое удовольствие. Бобер совершенно растаял и подумал, как кстати жена укатила лечиться на Болотные воды. Брысь продолжал медленный вальс. Кошка, оставив бобра, вспрыгнула на эстраду и тихо замяукала.

– Мур, мур, мур… Ах, как кружатся крыши… Мур, мур, мур, мы уже еле дышим. Я в любви хороша, как поет вся душа… Не упасть бы нам с крыши.

В углу из дыры в карнизе высунулся Судириус.

– О-о-о! Здесь писатель Меховский. Он такой известный. Сколько раз с голода я начинал грызть его роман «Плотина». Единственную книгу в моей библиотеке. Но даже в самые тяжелые минуты не тронул ни странички.

Но Судириус пришел в кабачок не для того, чтобы любоваться бобром. Ему нужен Брысь и Сиамский Трагик. Судириус увидел обоих и подумал, что это хороший знак. Раньше именно из-за них он избегал появляться в кабачке Буля. Как все в жизни относительно. Вчера прятался от котов, сегодня надо искать встречи с ними.