Герсен выразил безусловное согласие с точкой зрения соседа по скамье, заметив, однако, что ему были неизвестны какие-либо способы эффективного решения этой проблемы, кроме повсеместного, в масштабах Ойкумены, запрещения космических кораблей, находящихся в частной собственности.

«А почему бы их, действительно, не запретить? – потребовал объяснений старик. – У меня, например, нет звездолета, и нет никаких причин, по которым мне потребовался бы собственный звездолет. Все эти частные космические яхты – не более чем роскошные игрушки и показные символы статуса, в лучшем случае! А в худшем случае они способствуют совершению преступлений, в особенности таких, как похищения с целью получения выкупа. Вы только посмотрите! – он постучал пальцами по газете. – Десять похищений, и все стали возможными благодаря бесконтрольному использованию звездолетов!»

«Десять? – переспросил Герсен. – Так много?»

«Десять за последние две недели – и похищают, конечно, только богачей, владельцев крупнейших предприятий и так далее. За них, естественно, платят выкуп, тем самым обогащая негодяев в Запределье – эти деньги растворяются в космосе в ущерб каждому из нас!» Старик продолжал жаловаться на крушение нравственных устоев, общепринятых в дни его молодости, на то, что уважение к закону и правопорядку практически перестало существовать, а также на то, что теперь только самый незадачливый и неудачливый преступник нес наказание за свои действия. Для того, чтобы продемонстрировать справедливость своих наблюдений, долгожитель привел в качестве примера тот факт, что только вчера он собственными глазами видел подручного пресловутого Кокора Хеккуса, несомненно ответственного по меньшей мере за одно из недавних похищений.

Герсен выразил негодование и удивление: не обознался ли его уважаемый собеседник?

«Конечно, я его узнал! Какой может быть разговор! Я никогда не забываю лицо – пусть даже с тех пор прошло восемнадцать лет».

Герсен начинал терять интерес – тем не менее, старик продолжал распространяться на ту же тему. «Невозможно или почти невозможно предположить, – думал Герсен, – что этот столичный старожил подослан Кокором Хеккусом».

«Это было в Понтефракте на Алоизии, где я работал главным протоколистом местной Инквизиции, – не унимался старожил. – Его привели в присутствие Гульдунерии, и я прекрасно помню, с какой поразительной наглостью он себя вел, несмотря на тяжесть предъявленных обвинений».

«В чем заключались эти обвинения?» – полюбопытствовал Герсен.

«Подкуп с целью подстрекательства к ограблению, незаконное приобретение древностей и публичное оскорбление должностных лиц. Его дерзость оказалась вполне обоснованной, так как ему удалось избежать наказания – он отделался выговором. Было совершенно очевидно, что Кокор Хеккус запугал членов комиссии».

«И вчера вы видели этого человека?»

«Его ни с кем невозможно спутать. Он проехал навстречу по Скользящей трассе, направляясь на север, к Парусному пляжу. Если я совершенно случайно встретил этого конкретного подонка, представляете, сколько незнакомых мне преступников проходят мимо каждый день?»

«Недопустимая ситуация! – поддакнул Герсен. – За этим человеком необходимо установить наблюдение. Вы не помните, как его зовут?»

«Нет. И даже если бы я помнил? Бьюсь об заклад, нынче он щеголяет не под тем именем, каким назывался в Понтефракте».

«У него есть какие-нибудь особые запоминающиеся признаки?»

Старик нахмурился: «Ничего особо примечательного, нет. Довольно большие уши, нос тоже крупный. Круглые, близко посаженные глаза. Он выглядит значительно младше меня. Тем не менее, мне говорили, что уроженцы планеты Фомальгаута поздно стареют – благодаря составу их пищи, от нее свертывается желчь».

«Ага! Значит, он – сумереченец».

«Он сам об этом заявлял, причем в несдержанных выражениях, которые я мог бы назвать только проявлением извращенного тщеславия».

Герсен вежливо рассмеялся: «У вас цепкая память. Так вы считаете, что этот преступник с Сумеречья живет на Парусном пляже?»

«Почему нет? Где еще собираются люди с неортодоксальными, мягко выражаясь, привычками?»

«Тоже верно». Сделав из вежливости еще несколько замечаний, Герсен откланялся и ушел.

Скользящая трасса двигалась на север параллельно Эспланаде, после чего поворачивала, углубившись в туннель Лосассо, и заканчивалась на Болотной площади в районе Парусного пляжа. В свое время Герсен уже познакомился с этим районом: глядя с площади в сторону Мельных холмов, можно было заметить обрывистую возвышенность, за которой прятался коттедж, некогда служивший приютом Хильдемару Дассу. На некоторое время мысли Герсена приобрели меланхолический характер… Он заставил себя вернуться к рассмотрению актуального вопроса, а именно необходимости выследить безымянного сумереченца. Это было сложнее, чем найти Красавчика Дасса, отличавшегося незабываемой внешностью.

Площадь окружали низкие толстостенные здания из бетона с наполнителем из ракушечника, расцвеченные клеевой краской – белые, сиреневые, бледно-голубые, розовые. В лучах Ригеля они пламенели словно дрожащими в глазах оттенками и отсветами, тогда как оконные рамы и двери были контрастно выкрашены в самый интенсивный, непроглядно черный цвет. С одной стороны площади тянулся сводчатый пассаж, где теснились магазины и лавки, обслуживавшие главным образом туристов. Во всей Ойкумене – за исключением, пожалуй, одного или двух мест на Земле – не было ничего подобного Парусному пляжу, где в культурно изолированных кварталах теснились представители всевозможных инопланетных народностей, посещавшие отвечающие их особым привычкам продуктовые лавки и рестораны. В ближайшем киоске Герсен купил «Путеводитель по Парусному пляжу». Квартал сумереченцев в нем не упоминался. Герсен вернулся к киоску, где восседала низенькая, толстая, почти шарообразная женщина с кожей, выкрашенной в белесый зеленый цвет – возможно, кто-то из ее предков был пещерным бесом с Крокиноля.

«Где тут селятся сумереченцы?» – поинтересовался Герсен.

Продавщица задумалась: «Они редко попадаются. Ниже, на улице Ард, у самого берега, живут несколько сумереченцев. Им приходится там жить, чтобы ветер сдувал в море вонь, исходящую от их деликатесов».

«А где у них продовольственный магазин?»

«Не стала бы называть это продовольствием. Гниль и отбросы! Вы, случайно, не с Сумеречья? Нет, сама вижу, что нет. Есть у них магазин, на той же улице Ард. Поверните вон туда – видите, где стоят два склепца в черных балахонах? Улица Ард – прямо за ними. Не забудьте нос зажать!»

Герсен вернул ей «Путеводитель по Парусному пляжу», не требуя возвращения денег; продавщица сразу выставила путеводитель обратно на витрину. Герсен пересек площадь, обошел двух бледных людей в длинных черных сутанах и повернул на улицу Ард – скорее переулок, нежели улицу, полого спускавшийся к самой воде. В верхней части переулка расположились чайханы и закрытые шторами игорные заведения, откуда исходил довольно приятный запах ароматных курений. Середину улицы Ард занимал обшарпанный квартал, кишащий маленькими черноглазыми детьми с длинными золотыми серьгами-цепочками, одетыми в красные или зеленые рубахи до пупка и больше ни во что. Приближаясь к берегу моря, улица Ард становилась шире и образовывала нечто вроде небольшого двора у волноотбойной стенки. Герсен внезапно осознал значение совета толстой продавщицы из киоска. Воздух на дворе улицы Ард был действительно богат весьма необычными запахами, в сочетании производившими кисло-сладкую вонь, наполнявшую голову тяжестью и напоминавшую о гнилостных органических остатках. Поморщившись, Герсен подошел к лавке, откуда, судя по всему, исходили самые агрессивные дуновения, оскорблявшие обоняние. Сделав глубокий вдох и наклонив голову, чтобы не удариться головой о притолоку, Герсен зашел внутрь. Справа и слева стояли деревянные кадки, содержавшие паштеты, жидкости и погруженные в рассолы продукты неведомого происхождения; под потолком висели гирлянды ссохшихся сине-зеленых плодов величиной с кулак. В глубине лавки, за стойкой, заваленной с обеих сторон мягкими розовыми сосисками, стоял молодой человек лет двадцати со слегка устрашающей физиономией заправского клоуна, в черной блузе, расшитой коричневым узором, и с бархатной черной повязкой на голове. Облокотившись на стойку в полной прострации, продавец без всякого выражения наблюдал за перемещением Герсена по тесному проходу между бадьями.