– В актив или нет, но был единственный след, и она его уничтожила.

Пири взял грушу из хрустальной вазы, стоявшей посередине стола, и стал не торопясь очищать ее.

– И теперь ты отправляешься обратно на Кадвол? – тихо спросил он.

Уэйнесс обожгла дядю быстрым испепеляющим взглядом.

– Конечно, нет! Вы бы могли знать меня и получше!

Пири вздохнул. – Я и знаю. Ты самая решительная молодая девушка на свете. Но решительность сама по себе еще ничего не значит.

– Но у меня ведь есть и кое-какие трофеи, – обиженно возразила Уэйнесс. – Я, например, скопировала страницы, касающиеся первого и второго ящиков.

– Вот как? А чем?

– Тогда я не думала об этом, наверное, сработало подсознание. А теперь мне представилось, что, может быть, тот, кто покупал что-то из первого и второго ящиков, приобрел что-нибудь и из третьего.

– Идея хороша, если не считать того, что продажи происходили давно, и найти покупателей теперь будет не так-то легко.

– Это моя последняя надежда. Покупки совершили пять организаций: некий фонд, университет и три музея.

– Давай начнем опрос завтра же, но сначала по телефону, – предложил Пири. – Хотя это дело заведомо безнадежное.

Ранним утром Уэйнесс залезла в Мировую директорию и обнаружила, что все пять интересовавших ее учреждений по-прежнему существуют. Она обзвонила их все по очереди, каждый раз прося связать ее с чиновником, занимающимися специальными коллекциями.

В Фонде Бервоша по изучению альтернативных жизней ей сказали, что в купленные ими материалы входили несколько сборников, выпущенных друзьями Общества натуралистов и посвященных описаниям и анатомическому изучению неземных форм существования, а также три редких работы Уильяма Чарльза Шульца «Первое и последнее уравнение и все остальное», «Разногласие, своекорыстие и падение или почему математики и космос плохо следят за своим здоровьем», а также «Панматематикон». Куратор, сообщивший это, полюбопытствовал:

– Общество намерено произвести очередную продажу?

– Не сейчас, – уклончиво ответила Уэйнесс.

Музей Естественной истории Корнелиуса Памейера приобрел коллекцию из шести томов, описывающих разнообразие внеземных гомологов, созданных динамикой параллельной эволюции. Эти шесть томов были написаны и опубликованы самим Обществом. Ничем большим музей не располагал и информации не имел.

Пифагорейский музей купил четыре монографии по замысловатой нечеловеческой музыке и соническому (звуковому) символизму, составленные Питером Баллисом, Эли Ньюбергер, Стэнфордом Винсентом и капитаном Р. Пилсбери.

Библиотека Бодлейана [8]сообщила о единственном приобретенном ей томе скетчей, изображающих поколение квази-живущих кристаллов в мире Транкю, на Беллатрикс 5.

Мемориальный музей Фьюнасти в Киеве, расположенный на краю Великой Алтайской степи, не имел специального чиновника, занимающегося изучением архивов. Однако после непродолжительного совещания музейных работников Уэйнесс отправили к весьма милому молодому куратору с длинным бледным лицом и угольно-черными кудрями, резко отброшенными с высокого белого лба. Он с тщательнейшим вниманием выслушал ее вопросы и немедленно сообщил нужную информацию. Да, коллекции музея включали несколько трактатов, изданных членами Общества натуралистов и посвященных анализу некоторых аспектов внеземных связей. Также вскользь он упомянул и об отдельной коллекции античных бумаг, до сих пор все еще окончательно не разобранных, но действительно включающих в себя записи, счета и другие документы из файлов первых лет Общества. Коллекция закрыта для публики, но для чиновника Общества, конечно, будет сделано исключение, и Уэйнесс будет позволено изучить материалы. Уэйнесс ответила, что хотела бы сделать это немедленно, поскольку пишет большую работу по общей библиографии для возобновления полноценной работы Общества. Куратор одобрил такую идею и представился как Левон Задурый. Кроме того, обещал Уэйнесс по ее приезде к ним самую действенную помощь.

– И еще один вопрос, – улыбнулась в ответ на его любезность девушка. – В течение последних двадцати лет не интересовалась ли этими материалами некая женщина по имени Симонетта Клаттук, или Виола Фанфарайдес, или же просто Моунетта?

Немного задумавшись, и выгнув дугой смоляные брови, Левон сверился с какими-то своими записями и ответил решительным «нет».

– Прекрасно, – обрадовалась Уэйнесс, и на этом их задушевная беседа закончилась.

Почти уверенная в успехе, Уэйнесс отправилась на северо-восток, через множество гор, рек и озер и, наконец, оказалась на территории Великой Алтайской степи, в древнем городе Киеве.

Музей Фьюнасти занимал грандиозный участок старого Коневецкого дворца, возвышавшегося на Муромской Горе, на самой границе старого города. Уэйнесс взяла номер в отеле «Мазепа», где ее проводили в анфиладу комнат, отделанных темным дубом и украшенную композициями из красно-синих цветов. Окна комнаты выходили на площадь имени князя Богдана Юрьевича Кольского, представлявшую собой пятиугольное пространство, вымощенное плитами из розово-серого гранита. С трех сторон площадь окаймляли два собора и монастырь, любовно восстановленный или даже заново построенный в древнем стиле. На монастырской церкви красовалось множество куполов-луковок, крытых сусальным золотом или раскрашенных в разноцветные красные, синие и зеленые спирали.

На ближайшем столике Уэйнес обнаружила буклет и прочла о том, что «здания, находящиеся по разные стороны площади, представляют собой точные копии первоначальных и были восстановлены с тщательным вниманием к старому славянскому стилю, с использованием традиционных материалов и методов».

Справа находился Собор Святой Софии с девятнадцатью куполами. В центре церковь Святого Андрея с одиннадцатью куполами, а слева Монастырь Святого Михаила с девятью. Собор и церковь были щедро украшены мозаикой, статуями и другими малопонятными для Уэйнесс вещами из золота и драгоценных камней. Старый Киев много вытерпел на своем веку, и площадь Кольского была свидетельницей многих ужасных вещей. Но сегодня туристы со всей Сферы Гаеан могли только восторгаться ее вдохновенной архитектурой и загадочной властью священников, умудрившихся выкачать неимоверные богатства из страны, считавшейся буквально нищей.

В этот час тусклое закатное солнце освещало старую площадь, по которой шло множество народу, удерживающего от порывов ветра воротники своих плащей и пальто, и запахиваясь поплотнее. Уэйнесс сначала хотела позвонить в музей, но потом решила, что по телефону да еще в столь поздний час многого не узнаешь, а ставить своим звонком Левона в необходимость поводить ее по вечернему городу, ей казалось невежливым.

И девушка отправилась гулять одна, заглянула в собор Святой Софии, потом пообедала в ресторане «Карпаты» чечевичной похлебкой, кабанятиной с грибами и ореховым тортом.

Выйдя из ресторана, Уэйнесс обнаружила, что город уже накрыли сумерки; на старой площади было ветрено, темно и пустынно, так что она вошла в гостинцу по-прежнему в полном одиночестве. «Словно плывешь в океане на крохотной лодочке», – нашла для себя сравнение девушка.

Утром она позвонила Задурому, на котором на сей раз оказался какой-то роскошный черный костюм, правда, показавшийся Уэйнесс несколько странным и старомодным.

– Это Уэйнесс Тамм, – сказала она, увидев длинное грустное лицо. – Если вы помните, я звонила вам из «Волшебных ветров», расположенных неподалеку от Шиллави.

– Конечно, помню! Но вы оказались здесь несколько быстрее, чем я ожидал. Вы хотите посетить музей сейчас?

– Если это удобно.

– Время не имеет различий! Я выйду вас встретить, так что ждите меня в нижнем холле.

Энтузиазм Левона еще раз уверил девушку, что она правильно сделала, не позвонив ему вчера вечером.

Кэб повез Уэйнесс по бульвару Сорка, где по правую руку шумела река Днепр, а слева возвышались ряды массивных зданий из стекла и бетона. Наконец, повозка свернула в сторону, стала взбираться на гору и остановилась перед величественным зданием, глядящим на реку и расстилающуюся за ней степь.