– Это не просто зло, это глупо! – возмутилась Уэйнесс.

Но дядя ее не слышал.

– Я обвиняю их в узости мысли, но их и это не волнует, что уже и совсем отвратительно! И как следствие, в последнее время я их не вижу.

– Это грустно. Но ведь и вас не интересует их деятельность и их проблемы.

Пири недовольно закашлялся.

– Да. Меня не интересуют проблемы черни; ни то, как кто вел себя на какой-то вечеринке, ни то, кто с кем переспал. Я не намерен тратить на это время. Я должен дописать свою монографию, что является тяжким и ответственным трудом, а также продолжать вести все дела Общества.

– Но неужели нет других членов, которые согласились бы помочь вам?

– Осталось едва с полдюжины этих членов, – усмехнулся Пири. – Да и те, кто выжил из ума, кто прикован к постели.

– А новых совсем не появляется?

Пири снова усмехнулся, и на этот раз еще горше.

– Надеюсь, ты шутишь? Что Общество может им предложить?

– Идеи Общества столь же привлекательны и современны, как и тысячу лет назад.

– Теория! Туманные идеалы! Важные разговоры! Все бессмысленно, если нет ни сил, ни воли. Я последний секретарь Общества, а скоро и от меня останутся одни воспоминания.

– Я уверена, что вы ошибаетесь, Общество остро нуждается в новой крови и в новых идеях!

– Это мы уже слышали. Вот, посмотри. – Пири указал на стоящий в углу столик, на котором красовались две старинные краснофигурные амфоры. На амфорах были изображены древнегреческие воины, запечатленные в самый разгар битвы. Вазы имели около двух футов высоты, и, по мнению Уэйнесс, отличались необычайным изяществом. —Я приобрел эту пару за две тысячи соло, отличная сделка, учитывая, что вещи подлинные.

– Хм. На деле они выглядят вполне современно, – не поверила девушка.

– Да, и это, конечно, очень подозрительно. Я получил их от Адриана Монкурио, профессионального грабителя могильников и захоронений. Он вполне уверен в том, что вазы подлинные, и в прекрасном состоянии.

– Может быть, следовало бы провести экспертизу?

Пири Тамм задумчиво поглядел на вазы.

– Возможно. Но здесь есть одна неловкость. Монкурио утверждает, что выкопал их в одном местечке Молдавии, где они каким-то таинственным образом пролежали нетронутыми тысячу лет. Если это действительно так, то вазы эти приобретены незаконно, и я соответственно не могу требовать официальной экспертизы. Ну, а если это подделка, то я просто и совершенно законно обладаю парой красивых и очень дорогих предметов. Правда, сам Монкурио как-то вдруг отошел от всех этих дел…

– Должно быть, его занятия безумно интересны!

– Монкурио идеально подходит для своих занятий, он силен, проницателен, быстр, и абсолютно беспринципен, что, впрочем, весьма затрудняет общение с ним.

– Но почему же тогда он столь дешево продал вам эти вазы?

– Одно время он, так сказать, дружил с Обществом и даже хотел в него вступить, – с каким-то сомнением в голосе проговорил Пири.

– Но не вступил?

– Нет. Я видел, что у него не хватало для этого настоящей преданности естественным наукам. Я согласен, Общество требует новых сил, новой жизни, но ведь он говорил иное! «Здесь вообще нечего оживлять!» И добавлял: «Хартия Кадвола, надеюсь, находится в полной безопасности?»

– И что вы на это отвечали?

– Я сказал ему, что в данный момент речь идет не о Кадволе, а прежде всего о восстановлении полноценной деятельности Общества здесь, на Старой Земле.

«Но тогда вы должны полностью изменить ваш имидж; нужно перестать корчить из себя этаких патриархов в мрачных одеждах, прогуливающихся, как Кант, каждый день после полудня!» Я пытался возражать, но он продолжал: «Вы должны влиться в поток общей культуры, создать программу, которая привлекла бы внимание высокопоставленных людей, то есть программу, которая, может быть, даже и не касаясь целей Общества напрямую, вызывала бы даже у непосвященных людей определенный энтузиазм». И, уточняя, он называл такие мероприятия, как танцы, фестивали экзотической кухни, отдых-экстрим, особенно в таких местах, как Кадвол.

Я довольно жестко ответил, что, боюсь, такие затеи не только не отвечают целям Общества, но даже не соответствуют его духу.

«Чушь! – заявил Монкурио. – В конце концов, вы можете просто организовать некое гранд действо, с хорошенькими девицами, набранными со всего мира, устроить конкурс красоты, который будет называться „Мисс Натуралист-Земля“ или „Мисс Натуралист-Альцион“, „Мисс Натуралист-Лирвон“ и так далее.

Я отверг и это предложение насколько мог тактично, напомнив, что такие вещи давно вышли из моды и потеряли свой шик.

Но Монкурио снова стал мне возражать: «Отнюдь нет! Изящная щиколотка, соблазнительная попка, грациозный жест – такое никогда не теряет шика!»

Я довольно сухо заметил, что для своего возраста и пристрастия к грабительству могил он что-то уж слишком пылок в этом направлении.

Монкурио взвился. «Не забывайте, что красивая женщина – это тоже часть природы и даже в гораздо большей степени, чем курносый слепой червь из пещер на Проционе IX!»

Я согласился, но добавил, что надеюсь на продолжение нашей деятельности все-таки в более традиционных направлениях. А если уж он все же хочет вступить в наши ряды, то пусть сейчас же заплатит мне четырнадцать солов и заполнит анкету».

«Я действительно намеревался вступить в ваше Общество, – ответил Монкурио. – Именно поэтому я здесь. Но я человек осторожный, поэтому прежде чем вступить, хотел бы ознакомиться с вашими счетами. Не будете ли вы столь любезны показать мне все приходы, расходы, банковские документы, а также – Хартию Кадвола?»

«Это затруднительно, поскольку все эти документы хранятся в банковском сейфе».

«Но ходят слухи о некоем предательстве или путанице. Словом, я настаиваю на том, чтобы мне предоставили возможность собственными глазами увидеть Хартию».

«Все формальности исполнены и большего требовать вы не вправе – ответил я. – Вы должны поддерживать Общество ради его принципов, а вовсе не из-за наличия старых бумаг».

Монкурио обещал подумать и с тем удалился.

– Мне кажется, он подозревал, что Хартия похищена, – предположила Уэйнесс.

– Я думаю, он предположил это только для того, чтобы отвертеться – вот и все объяснение. – Пири закашлялся. – А год назад, когда здесь были Мойра и Шалис с мужьями, я к чему-то упомянул о Монкурио и его желании вступить в Общество. А также обо всех его диких предложениях. И что же? Они хором стали утверждать, что он прав. Ах, бог с ним, все это пустое. – Пири внимательно посмотрел на племянницу. – Но как думаешь ты? Ты-то наш человек?

Уэйнесс покачала головой.

– На Штроме мы, конечно, называем себя натуралистами, но это пустая формальность. Я думаю, мы рассматриваем себя лишь в качестве почетных членов.

– Такой категории не существует! Вы являетесь членами, если подали прошение, прошли все формальности и платите взносы.

– Довольно просто, – улыбнулась Уэйнесс. – Вот я прошу принять меня в ваши ряды. Я принята?

– Разумеется. Заплати вступительный взнос плюс годовой – всего четырнадцать солов.

– Я сделаю это сразу же после обеда, – согласилась Уэйнесс.

– Но должен предупредить тебя, что ты вступаешь в совершенно нищую организацию. Секретарь по имени Фронс Нисфит продал все, что только попало ему в руки, забрал денежки и пропал. У нас теперь нет ни собственности, ни юридических оснований.

– И вы никогда не пытались найти Хартию?

– Серьезно – нет. Все это кажется безнадежным. Взять хотя бы один срок давности, о котором напомнит тебе любой суд…

– А те, кто пришел после Нисфита? Они тоже ничего не предпринимали?

– Нильс Майхак вел все дела после Фронса в течение сорока лет, – с каким-то отвращением пояснил Пири. – Я думаю, он даже не понял, что документов нет. Потом был Кельвин Килдук, но и он, кажется, ничего не подозревал. То есть он никогда не высказывал никаких сомнений в наличии Хартии. С другой стороны, я все же не считаю его человеком действительно преданным делу…