— Бартоломео, — заговорил Азан глухим голосом. — Она слишком хороша, для того чтобы забыть ее или отказаться от обладания ею, когда держишь в руках участь ее отца.

— Да! — вздохнул хозяин. — Я согласен на все, чтобы вернуть свои корабли и остаться богатейшим негоциантом Венеции, соперником патрициев и врагом сената. Джиованна не должна терять ничего из принадлежащего ей в настоящее время.

— Знай же, господин, что я могу возвратить тебе твои корабли. Для этого достаточно изменить сенату в пользу Комнина и возвести в дожи плебея Бартоломео ди Понте, или обогатить тебя, выдав с твоей помощью республике Комнина!

Сердце Бартоломео шевельнулось и замерло, и он с большим трудом устоял на ногах.

— Неужели император Мануил будет в Венеции? — спросил он, задыхаясь от сильного волнения.

— Не увлекайся, мой бывший господин! Здесь не место для разговора о серьезных предметах. Займись пока гостями да проследи за тем, чтобы твоя Джиованна не была унижена любовью патриция, которому нельзя вести ее к венцу!

— Что ты хочешь сказать? — спросил все более и более изумлявшийся негоциант.

— Валериано Сиани поджидает в саду твою непорочную Джиованну, — отвечал Азан. — Этот никчемный посланник забыл свои обязанности из-за любовных мечтаний. Он сгорает от желания видеть твою дочь и надеется, что ему удастся это сделать.

— Как?! Неужели у него хватило наглой смелости прокрасться в мой дом? — пробормотал глухо Бартоломео. — Не считает ли он меня простаком? О, да я обойдусь с ним, как обошелся бы с вором. Я с огромным наслаждением унижу перед всеми этого беззастенчивого патриция-изменника, который был причиной моего разорения!

— Перед всеми — сказали вы? — проговорил далмат. — Вы, конечно, не в своем уме! Неужели вы хотите подобным скандалом запятнать навсегда репутацию Джиованны? Терпение, господин Бартоломео! Улыбайтесь, заставьте музыкантов играть, а молодежь плясать!.. Пусть все думают, что у вас хорошо на душе... Ну а теперь расстанемся.

Ди Понте последовал совету Иоанниса, объявив, что пора начать увеселения. Почти следом за этим в зал вошла труппа танцоров. Последних сопровождали три девочки замечательной красоты, одетые в прозрачные газовые туники, с шарфами из индийской кисеи, вышитыми золотом. Волосы их были убраны живыми цветами, а цитры[13], надетые через плечо на шелковом шнурке, были увиты лентами самых ярких цветов. Когда водворилась тишина, все три девочки подошли к прекрасной Джиованне и запели под аккомпанемент цитр народную песню, каждый куплет которой заключал в себе пожелание счастья дочери негоцианта. Припев ее был следующий: «Да будет святая Екатерина вашей заступницей. Да хранит вас Пресвятая Дева под своим покровом! Да будет святой Антоний вашим ангелом-хранителем».

Песня соответствовала душевному настрою молодой красавицы и, видимо, растрогала ее.

— Благодарю вас за истинно прекрасную песню, — проговорила она, обращаясь к певицам. — Идите за мной, я хочу подарить вам всем что-нибудь на память обо мне.

Певицы последовали за Джиованною, и последней показалось, будто одна из них сделала ей какой-то таинственный знак. Но, обратив на девочку взгляд, полный удивления, она встретила на лице ее спокойную улыбку.

Проводив певиц в свою комнату, девушка выбрала из ящичка с драгоценностями три перстня, которые и подарила им. Эта неожиданная щедрость красавицы привела их в восторг. Почтительно поцеловав руку Джиованны, они вышли из комнаты, повторяя ей искренние пожелания счастья.

Переступив порог, младшая из певиц уронила свой перстень и бросилась искать его.

— Да вот он, Беатриче, — сказала Джиованна, показывая на подкатившийся к ее ногам перстень.

— Вижу, но мне нужен был предлог, чтобы остаться с вами, — ответила девочка, поглядывая на дверь с тревогой.

— Что ж тебе надо, милая? — спросила Джиованна.

— Не сердитесь, синьорина! — сказала Беатриче, сложив с любовью руки. — Я, право, не хочу ничем оскорбить вас... Но он так несчастен.

— Несчастен! — повторила красавица с замиранием сердца. — О, как ты говоришь? Я и не ожидала, чтобы ты, в твои годы, с таким невинным личиком, могла бы взять на себя поручение, которого я не могу одобрить, — добавила она, повысив голос.

— О, что я взялась исполнить! Вы рассердились на меня? Не будете больше любить меня?! Возьмите же обратно прекрасный подарок... Я не стою его... Возьмите и позвольте мне уйти сейчас от вас! Мне совестно того, что я сказала вам.

Джиованна пожала ласково руки девочки.

— Не плачь, Беатриче! Я ведь только расспрашиваю тебя, неразумная девочка, но вовсе не браню, — сказала она.

— А я так испугалась! — отозвалась малютка. — Но вы должны простить меня: я сирота, воспитанная родными моего молочного брата.

— А как зовут твоего молочного брата?

— Валериано Сиани, прекрасная синьорина!

— Валериано! — воскликнула радостно Джиованна. — О, ты видела его, между тем как я... Я позабыта им!.. А верила любви его!.. Да разве он, патриций, может на самом деле любить дочь негоцианта? Ах, как же я была глупа и легковерна!

Но Беатриче успела успокоиться и проговорила спокойно и серьезно.

— Вы не имеете права обвинять моего молочного брата, синьорина: Валериано дожидается вас в саду, не смея войти в дом, так как он не приглашен. Не забудьте, что он рискует своею жизнью из-за свидания с вами!

— Не смею тебе верить, — сказала Джиованна, сияя от восторга, — но не могу и думать, чтобы ты меня обманывала. Ты так молода и взгляд у тебя такой прямой и ясный... Но все же мне хотелось бы получить от тебя доказательство того, что ты говоришь правду.

— Вот вам и доказательство, — сказала Беатриче, подавая Джиованне сломанную золотую серьгу, украшенную крупной жемчужиной. — Вы сами отдали эту вещь Сиани накануне его отъезда в Византию. Ну а теперь я уйду!

Видя, что Джиованна желает расспросить ее еще подробнее, девочка убежала, не закончив фразы.

Оставшись одна, прекрасная венецианка не стала колебаться: отворив потайную дверь, скрытую занавесью, она сошла с сильно бьющимся сердцем в сад, в котором царила полная тишина. Не видя никого, Джиованна потеряла как-то сразу надежду встретить Сиани. Она впала в какое-то лихорадочное состояние, и ей стало казаться, что ей просто приснилась вся эта сцена с Беатриче. Пройдя неровными шагами финиковую аллею, она дошла до мраморной чаши, омочила свой пылающий лоб холодной водой и села на небольшую дерновую скамью, скрытую под высокими тенистыми деревьями. Желая привести в ясность расстроенные мысли, она от утомления закрыла глаза и попыталась вызвать в памяти заветный и дорогой ей образ, который постоянно являлся ей во сне. Но как ни погружалась девушка в свои сладкие думы, а в ушах ее звучало помимо воли пропетое ей незадолго веселое аллегро, и по устам ее проскользнула улыбка.

Но она тем не менее жестоко ошиблась, если воображала, что находится одна среди цветов и зелени неподвижного сада. Валериано Сиани ждал ее с нетерпением, он уже не заботился о том, что кто-нибудь мог заметить, как он пробирался в сад, но ломал только голову над вопросами: придет ли Джиованна на зов? Не забыла ли она свои прежние чувства? Хватит ли у нее мужества вынести гнев отца?.. Все эти вопросы вызывали в уме его страшные мучения.

Окружавший его мрак казался еще более непроглядным оттого, что дом сиял огнями, а Сиани приютился за густым боскетом во избежание какой-нибудь неожиданной встречи.

В это время мимо него пролетел один из тех ярких светлячков, которых так много в жарких странах. За ним мелькнул другой, а потом они начали слетаться уже тысячами, сверкая точно звездочки в глубокой темноте.

Сиани невольно залюбовался этими красивыми созданиями, считая появление их в таком большом количестве добрым предзнаменованием. Эта мысль ободрила его больную душу.

«Если небо мне покровительствует, то с какой стати мне бояться людей?» — подумал он и пошел смело вслед за летящими светлячками, направлявшимися к той дерновой скамье, на которой сидела в раздумье Джиованна. Часть из них образовала вокруг ее головки яркую диадему и осветила грустное прелестное лицо молодой девушки.