Со временем даже неудачники с обваренными имбирем языками и распухшим горлом усваивали начатки воровской науки. Учитель постоянно давал своим подопечным указания относительно устройства камзолов, дублетов, курток и поясов — все в свете последних мод. Его ученики безошибочно определяли, что можно срезать, что оторвать, а что следует вытащить ловкими тренированными пальчиками.
— Помните, мои дорогие: вы не должны бросаться в ноги клиенту, подобно бешеным псам, или вцепляться ему в руку, как испуганные дети. Ваш телесный контакт с объектом не должен превышать полсекунды. И даже такой контакт может оказаться слишком долгим… роковым! — Учитель жестом изобразил петлю, накинутую на шею, для пущей убедительности закатив глаза и вывалив наружу язык. — Ваша жизнь или смерть зависит от соблюдения трех священных правил. Прежде всего — убедитесь, что предмет вашей охоты надежно отвлечен; это могут быть наши «живцы» или какой-то случайный переполох — например, драка или пожар. Пожары — просто великолепная оказия в нашем деле, цените их, мои драгоценные! Правило второе: вам следует свести на нет — я не шучу, именно свести на нет! — контакт с вашим клиентом, даже при наличии отвлекающего фактора. — Он выпутался из воображаемой петли и хитро усмехнулся. — И наконец, запомните: как только вы сделали дело, тут же рвите когти. Даже если ваш клиент молчит, как ящик с гвоздями. Чему я учил вас, мои дорогие?
— Тронешь раз — убежишь, — хором проскандировали ученики. — Тронешь дважды — загремишь.
Новые сироты поступали регулярно — по одному, по двое. В свою очередь, ребята постарше каждые три-четыре недели покидали Сумеречный холм, и всякий раз это сопровождалось небольшим торжеством. Локки подозревал в их исчезновениях некое наказание, вроде действа с имбирным маслом. Однако, осознавая свое низкое положение в неофициальной иерархии воровской коммуны, он никогда не задавал вопросов — и никогда не верил тому, что ему говорили.
Что до его практической деятельности, то уже на следующий день после прибытия на холм Локки отправился на улицу в многочисленной ватаге «живцов». К концу второго месяца он настолько продвинулся, что Учитель перевел его в разряд «ловцов» — ощутимый шаг вперед. Как ни странно, мальчишка Ламора не обрадовался этому. Казалось, он предпочел бы остаться в прежней команде.
В нерабочее время, на территории кладбища, он казался угрюмым и нелюдимым, но на улице оживал, выказывая подлинный артистизм в ремесле отвлечения публики. Это он придумал использовать пережеванную апельсиновую мякоть для имитации рвоты. Там, где другие «живцы» попросту хватались за живот и стонали, Локки разыгрывал целые спектакли. Надо было видеть, с каким страдальческим видом он извергал бело-желтую массу под ноги своим жертвам, а порой, будучи в дурном настроении, окатывал ею штаны или подол несчастных.
Еще одним замечательным изобретением Ламоры была сухая ветка, которую он прятал под штаниной, привязав к лодыжке. Когда мальчишка падал на колени, ветка ломалась с громким хрустом. Вкупе с пронзительными воплями это надежно обеспечивало внимание и сочувствие толпы, особенно если падение происходило на проезжей части улицы. Сделав дело, Локки, как правило, избавлялся от назойливых сочувствующих при помощи своих же товарищей. Появлялось двое-трое ребят, которые объявляли, что «отведут беднягу к мамочке», чтобы та могла показать его лекарю. Надо ли говорить, что способность ходить у Локки восстанавливалась чудесным образом, как только мальчишки оказывались за углом?
Он столь быстро и блестяще освоил весь репертуар «живцов», что вскоре Учителю пришлось отвести юного гения в сторону на вторую по счету приватную беседу. Первая состоялась после того, как Локки исхитрился перочинным ножом так подрезать пояс на юбке одной девицы, что та целиком упала наземь к неподдельному восторгу окружающих.
— Послушай меня, ты, Локки-в-честь-отца-Ламора, — веско произнес Учитель. — На сей раз, так и быть, обойдемся без имбирного масла. Но впредь запомни: мне бы очень хотелось, чтобы твои уловки были менее эффектными, но более полезными.
Мальчишка молчал, уставясь себе под ноги.
— Ладно, скажу проще. Ты знаешь, что остальные «живцы» выходят на улицу не работать, а глазеть на тебя? Так вот, в мои планы никак не входит содержание собственного цирка. Поэтому давай договоримся, что ты не будешь отвлекать маленьких бездельников от их работы. Хочешь валять дурака — делай это в одиночестве.
После этого разговора какое-то время все было спокойно.
Затем — через шесть месяцев после своего прибытия на Сумеречный холм — Локки сподобился сжечь дотла знаменитую таверну «Лоза Древних» и спровоцировал санитарную тревогу, которая едва не стерла Муравейник с карты Каморра.
Муравейником называли район трущоб в северной, беднейшей части города. Здесь рельеф местности образовывал что-то вроде просторной чаши глубиной в сорок футов. Террасы, сбегавшие полукруглым амфитеатром, были плотно застроены многоквартирными ночлежками и убогими, без окон и витрин, лавчонками. Стенка подпирала стенку, по склонам змеились узкие улочки, где вряд ли могли разминуться два человека.
«Лоза Древних» приютилась на краю мощеной дороги, которая соединяла Муравейник с остальным городом. Если идти по ней в западном направлении, а затем пересечь каменный мост, попадешь в зеленые лабиринты Мары Каморраццы. Таверна представляла собой чудовищное, покоробившееся от времени трехэтажное строение в переплетении ветхих лестниц. На этих стертых, ненадежных ступеньках свернул себе шею уже не один посетитель. Среди завсегдатаев существовал даже своеобразный тотализатор — кто из пьянчуг окажется следующей жертвой «Лозы Древних»? Хозяева устроили из своего заведения настоящий притон для курильщиков трубок и так называемых «глядельцев» — пропащих наркоманов, которые прямо здесь прилюдно потребляли вожделенное зелье. Обычно, закапав в глаза свое драгоценное снадобье, они без чувств валились на пол и лежали так часами во власти фантастических видений. В это время можно было рыться в их карманах, перекатывать с места на место, использовать как подставку — «гляделец» не реагировал.
Это случилось в самом начале семьдесят седьмого года Моргайте. Под вечер в общий зал «Лозы Древних» ввалился Локки Ламора, жалобно хныча и размазывая по пылающим щекам слезы и сопли. Запекшиеся губы и опухшие глаза довершали набор примет Черного Шепота.
— Прошу вас, добрый господин, — еле слышным голосом обратился Локки к застывшему вышибале. Остальные посетители — местные шлюхи и игроки в кости — прервали свои занятия и в ужасе уставились на него. — Пожалуйста… Мои родители больны, я не знаю, что с ними. Они лежат… я один еще на ногах. Господин, вы должны помочь им! — Он зашмыгал носом. — Пожалуйста…
Всхлипывания мальчишки заглушил отчаянный вопль вышибалы:
— Шепот! Черный Шепот!
То, что произошло потом, правильнее всего было бы назвать паническим и неуправляемым бегством. То, что малыша Локки не растерзали и не затоптали в этой давке, можно объяснить лишь суеверным ужасом, который вызывала у всех его хрупкая фигурка с явными признаками страшной болезни. Брякнулись на столы ненужные кости, карты веером полетели в сторону. Побросав кружки, переворачивая на ходу столы и стулья, посетители ударились в бегство. Из опрокинутых кувшинов потекло на пол дешевое пиво, люди скользили и падали. В воздухе замелькали ножи и дубинки; все стремились поскорее добраться до дверей — любых, лишь бы не тех, в которых стоял и тщетно взывал о помощи несчастный мальчишка. В считанные минуты таверна опустела. В зале осталось лишь несколько бесчувственных «глядельцев», неподвижно валявшихся на полу.
Тогда-то в «Лозу» и ворвались подручные Ламоры — ватага из двенадцати самых быстрых и ловких сорванцов, специально отобранных для данной операции. Они принялись шнырять меж опрокинутых столов, подбирая все хоть сколько-то ценное, что осталось после панического бегства посетителей. Здесь пригоршня забытых монет, там — игральные кости с гранатовыми вкраплениями, а вот совсем неплохой нож… Маленькие мошенники наведались в кладовую и вынесли корзину черствого, но вполне съедобного хлеба, не пренебрегли также куском соленого масла и дюжиной винных бутылок. На все про все Локки положил им полторы минуты; он вел счет в уме и одновременно оттирал с лица не нужный более грим. По истечении этого срока он подал знак, и юные налетчики растворились в ночи.
