– А ты молчи, цедрейтер коп![13] – напускалась на него баба Фира. – Совсем стыд потерял! Нет, мой покойный Зяма тоже был не ангел, но если б он взял моду каждые выходные устраивать такие скачки, так он бы уже летел отсюда до Куреневки.

Наутро Вася с виноватым видом появлялся в квартире Вайнштейнов-Гольцев.

– Баба Фира, – потупив глаза, бормотал он, – вам почыныты ничего не надо?

– Васенька, ну что за вопросы, – отвечала баба Фира. – Ты что, забыл, какое сокровище здесь живет? Нема умеет только обивать чужие двери, а дома руки у него начинают вдруг расти из другого места, и он не может забить ими гвоздь.

– Мама, прекратите уже эти разговоры, – раздавался из комнаты голос Немы. – Имею я в субботу право на законный отдых? Сам Господь Бог…

– Он вдруг о Боге вспомнил! – качала головой баба Фира. – Нема, почему ты вспоминаешь о Боге, только когда в субботу нужно что-то сделать? Если бы люди поступали по-божески остальные шесть дней в неделю, мы бы таки уже имели немножечко другой мир.

Нема мычал из комнаты, что с него и этого мира хватит, а Вася тем временем чинил замок или проводку или привинчивал дверцу буфета – руки у него были золотые, и он охотно и бескорыстно помогал соседям по хозяйству. Вернее, почти бескорыстно.

– Баба Фира… – начинал он, но та немедленно перебивала его:

– Учти, Вася – только румку.

– Баба Фира, – Вася корчил жалобную физиономию, – вы ж посмотрите на меня. Мэни ж та рюмка – шо дуля горобцю.

– А вечером мы снова будем иметь концерт?

– От слово даю – нияких концертов. Шоб мэни здохнуть.

– Ох, Вася, – вздыхала баба Фира, – ты таки играешь на моем добром сердце.

Она доставала из буфета бутылку водки и стакан, наполняла его наполовину и протягивала Васе:

– Все. Больше не проси, не дам.

– Так я шо… я… спасибо.

Вася выпивал свою опохмелочную порцию и спешил на помощь к другим соседям, а час спустя заявлялась его жена Раиса и скороговоркою пеняла:

– Баба Фира, вы шо, с ума сдурели? Вы ж знаете, шо Васе пить нельзя. С какого перепугу вы ему водкы налили?

– Я, Раечка, с ума не сдурела, – невозмутимо отвечала баба Фира. – Что я, Васю не знаю? Он же все равно найдет, где выпить. Пусть хотя бы пьет в приличном месте.

– Он же ж казыться от водкы, – жалобно говорила Раиса.

– Тебе еще нивроку повезло, – вздыхала баба Фира. – Наш Нема казыться без всякой водки. Как думаешь, Раечка, может, Неме нужно дать как следует напиться, чтоб ему клин клином вышибло?

Сейчас удивительно вспоминать о том, с каким теплом и участием относились друг к другу эти очень разные и совсем не богатые люди, сведенные судьбой в одном подольском дворике, затерявшемся посреди огромного города и еще более огромной вселенной. Вася за рюмку водки – да и без нее тоже – чинил соседям замки, проводку и мебель, сапожник Лева Кац бесплатно ремонтировал их детям обувь, Раиса угощала всех варениками с творогом и вишнями, а когда баба Фира готовила жаркое, весь двор вытягивал носы в сторону второго этажа и как бы ненароком наведывался в гости. Угощать друг друга, собираться у кого-нибудь вместе было неписаной, но священной традицией.

– Ой, баба Фира, – щебетала хорошенькая, незамужняя учительница музыки Кира Самойловна Цейтлина, постучавшись к соседям в дверь и смущенно переминаясь на пороге, – вы извините, я на одну секундочку. У вас спичек не будет? Я как раз собиралась варить суп…

– Кира, что ты мне рассказываешь бубес майсес[14] про какой-то суп, – усмехалась баба Фира. – Слава Богу, весь Подол знает, что ты за повар. Проходи в комнату, мы сейчас будем обедать.

– Нет, ну что вы, – пунцовела Кира Самойловна. – Неудобно как-то…

– Кира, не строй нам из себя Индиру Ганди. Сделай вид, что ты помыла руки, и садись уже за стол.

– Но…

– Кира, нам неинтересно тебя ждать. Еничке давно пора кушать, поимей совесть к ребенку.

Кира якобы с неохотой сдавалась и позволяла усадить себя за стол, за которым уже сидели Софа, Нема и маленький Еничка, а баба Фира черпаком раскладывала по тарелкам жаркое. Аромат тушеного мяса заполнял комнату и просачивался сквозь неплотно закрытое окно, сводя с ума весь дворик.

– И как вы только готовите такое чудо, – мурлыкала с набитым ртом учительница музыки.

– Мясо, лук, соль, перец и немного воды, – с удовольствием объясняла баба Фира.

– И все?

– А что тебе еще надо? У Бога таки вообще ничего не было, кроме воды, когда Он создавал этот мир.

– Оно и видно, – буркал Нема, отправляя в рот несколько кусков мяса.

– Да, но Он таки не мог предвидеть, что вся Его вода стукнет в одну-единственную голову, – косилась на зятя баба Фира. – Не обращай на него внимания, Кирочка. Ты же видишь – когда Бог раздавал мозги, Нема был в командировке.

– Мама, – раскрывала рот обычно молчаливая Софа, – перестаньте уже терзать Нему при посторонних.

– Софа! – Баба Фира багровела и повышала голос. – Ты думай иногда, что говоришь! В нашем дворе не может быть посторонних. Тут слишком хорошая слышимость. Кирочка, я тебя умоляю, возьми еще жаркого.

– Нет-нет, баба Фира, что вы, – в свою очередь заливалась краской Кира. – Я… я не могу, мне… Мне пора. Спасибо вам огромное.

И она поспешно удалялась.

– Софа, – загробным голосом произносила баба Фира, – твой цедрейтер папа, земля ему пухом, тоже умел ляпнуть что-то особенно к месту, но ты таки его превзошла. Он бы тобой гордился.

– Перестань, мама, – нервно отмахивалась Софа. – Подумаешь, учительница музыки…

Присутствие Киры Самойловны выводило Софу из себя. Она была уверена, что незамужняя соседка имеет виды на ее Нему, и всякий раз норовила обронить какое-нибудь едкое замечание в ее адрес.

– Софонька, детонька, – сочувственно вздыхала баба Фира, – зачем эти нервы? Ну посмотри ж ты на свое сокровище разутыми глазами – кому оно еще сдалось, кроме такой дуры, как ты?

– Я вас тоже люблю, мама, – басил Нема в ответ.

– Тебе сказать, где я видела твою любовь и какого цвета на ней была обувь? – Баба Фира поворачивалась к зятю.

– Скажите, – с готовностью отзывался тот.

– Чтоб моим врагам, – поднимала глаза к потолку баба Фира, – досталось такое…

– Да? – с улыбкой глядел на нее Нема. – Мама, ну что ж вы замолчали на самом интересном месте?

Баба Фира бросала на зятя убийственный взгляд и, прошептав «Готеню зисер»[15], выходила во двор.

Как-то раз, после одного из визитов Киры Самойловны, которая обыкновенную яичницу умела приготовить так, что приходилось вызывать пожарную команду, баба Фира, закрыв за гостьей дверь, с таинственным видом вернулась в комнату, поглядела на Еничку, затем на дочь с зятем и несколько раз удрученно покачала головой.

– Что вы так смотрите, мама? – лениво поинтересовался Нема. – Вам неймется сделать нам важное сообщение?

– Хочется вас спросить, – полным сарказма голосом произнесла баба Фира, – кто-нибудь в этом доме заметил, что Еничке уже исполнилось пять лет?

– И это вся ваша сногсшибательная новость, мама?

– Помолчи, адиет! Вы мне лучше объясните, почему ребенок до сих пор не играет на музыке? Почему у него нет инструмента?

– А с какой такой радости у него должен быть инструмент?

– Софа, – строго молвила баба Фира, – закрой своему сокровищу рот. У меня таки уши не железные. Когда у еврейского ребенка нет инструмента, из него вырастает бандит. Еничка, хаес[16], – ласково обратилась она к внуку, – ты хочешь играть на пианино?

– Хочу, – ответил Еничка.