Взглянув на часы, Диана откинула в сторону пяльцы, к обеду уже все готово, а дома были только они с Элеонорой. Роберт уехал вместе с отцом, а Джордж пропадал с другом. Сколько их моно ждать. Элеонора рисовала цветы, чтобы подарить брату на день рожденье, Барбара немного возмущалась, цветы не для мальчиков, но Джордж души не чаял в сестре, и стерпел бы такое. Ну, где же они все? Джордж пришел первым.
- Мама, - он поцеловал ее в щеку. Джордж был заботливым сыном, он часто в спорах с отцом занимал сторону матери, но это отнюдь не выводило из себя Виктора, а наоборот радовало, - а остальные?
- Еще нет. У отца даже в субботу дела, - Диана вздохнула. Только через полчаса приехали Виктор и Роберт.
Они, молча, обедали, обычно они все что-то бурно обсуждали, это вошло у них уже в привычку. Виктор позволял обсуждать все от науки до политики, не обращая внимания на слишком юный возраст сыновей. Но сегодня Виктор, словно что-то долго обдумывал, или боялся сказать неприятное. После обеда Диана удалилась в библиотеку, она не хотела выводить Виктора на разговор, зная, что это все бесполезно. За годы их брака она поняла, что ее пренебрежение и равнодушие заставляет его самого ей все рассказать. Ее расспросы не бесят его, и они меньше ссориться. Виктор сел рядом с ней на софу, она даже и не заметила, как он это сделал.
- Мария прислала письмо, - начал он, Диана подняла на него глаза, ничего не говоря, - у нее был нервный срыв, вызванный не знаю чем. Это наследственное, - он говорил так, словно это признанье сестры убивало его.
- Ты знаешь причины? – робко задала вопрос Диана.
- Да, - выдохнул ее муж. Ее рука замерла на полпути к его плечу.
- Откуда? – она вообще удивлялась, почему он так далек от Ирландии и отца, но при этом посвящен во всех их семейные тайны.
- Мои предки вели дневники, предпочитая оставить тайны бумаге, нежели погрести их под бременем времени, - Диана прильнула к нему, - это чисто женское, мужчины почему-то не склоны к этому.
У матери Андриана – Реган был такой недуг, ее муж Кристофер мало интересовался ее жизнью, считая это проявлением слабости и дурного воспитания. Наверное, холодность, деспотизм и сдержанность это их семейные черты. Они вели свой род с тринадцатого века, а основателем их дома считали Томаса Хомса, но он вовсе не был таковым, какими их привыкли видеть окружающие. Роберта, первого рыцаря, тоже все находили добрым и нежным, его сына Джеймса двор просто обожал, не находя в нем пороков. Маршалл, первый лорд, храбро сражался с Кромвелем, и боготворил свою жену, Вильям второй лорд влюбился с первого взгляда, а его сын Руперт, считался чуть ли самым верным мужчиной королевства. Все началось с Эдмонда влезшего в эту грязную придворную игру, он еще относился к тем добродетельным лордам, но его сын Патрик, рожденный на ирландской земле, женившийся на рыжей девушке, будто бы родился без сердце. Прекрасную жену он ненавидел, а потом и совсем бросил ее после рождения сына и дочери, считая супругу мебелью. Их сын Александр тоже не отличался теплым нравом, просто удивительно, что он выдал свою дочь Элизабет по любви за герцога, построившего ей прекрасный замок в Англии. Следующий лорд Хомс - Френсис поколачивал свою жену, и это не было ни для кого секретом, а бедняжка все терпела, считая своим долгом. Так что поведение Кристофера, сына бившего свою жену отца, не стало чем-то неожиданным, он даже не понял своего отношения к проблеме супруге, когда их дочь Хелен получала этот недуг. Он просто быстро выдал ее замуж за старика, который просто не успел заметить этого изъяна. Только Андриан, влюбленный в жену Селию, был другим, дурная кровь Хомсов и его отца Кристофера в нем не проявилась, как и в Дезмонде. Да, дед и прадед Виктора являлись романтиками, будто порода Хомсов вырождалась. Словно возвращаясь к своим истокам, в их жилах забурлила английская кровь, заглушая холодную испорченную кровь Ирландии. Как бы сказали сейчас, гены дали о себе знать, напомнили – они англичане. Лишь вся дурнота их крови бурными потоками потекла по жилам Эдварда, а потом уж и всей ирландской ветки. Болезнь Реган вернулась в их семью, в их английскую семью. Они не заслуживали этого, ведь они стали теми, кем они были когда-то. А может это не проклятье, а знак? Знак силы?
- Я не считаю это болезнью, - Виктор потер подбородок, - насколько я помню, дед никогда не говорил ничего дурного о прабабке, он ее любил. Когда мне было шестнадцать, я нашел дневник Реган. Она была сильной личностью.
- Еще бы ей пришлось сносить дурной характер мужа, - заметила Диана.
- Дело в не этом, она не хотела выходить замуж, писала потрясающие романы, которые остались в обрывка и увлекалась всей феминистической чушью того времени, - Диана приподняла бровь, - Ее сын считал это проявлением силы. Есть тип женщин, что копит в себе все страхи, эмоции, гнев, радость, и это рушит человека эмоционально.
- Ну, почему сейчас? – Диана прижалась к мужу щекой.
- Значит раньше все было проще, - он улыбнулся ей.
- А у нас? В нашей семье?
- Время покажет…
- Твой любимый ответ, - он закрыл ей рот поцелуем, - но этот лучше, - они вместе рассмеялись.
Еще одна тайна в их семье стала явью. Еще один покров скинут, еще один ларец открылся, но никто не боялся этих секретов. Они слишком сильны для этого, ведь проявление слабостей не означает не способность духа сопротивляться. Душа лишь жаждав открытий и мира, готова к встречи с препятствиями и играми подсознания. Невозможное – возможно. Трудность – значит, я живу. И Хомсы жили, не прячась от подарков судьбы.
₪
С тех пор как Теа уехала от них, в Грин-Хилле многое изменилось. Теа стала центром этого дома, центром маленькой вселенной семьи Йорк. Милли ставила лилии и пионы по вазам, барону нравилось, когда дом полон цветов. Дома тихо. Тишину нарушали шаги прислуги, и шелест страниц книги хозяйки, и бившие тяжелые капли по крыше. Где-то на втором этаже нервно ходил Чарльз, наверное, опять испытывал творческие муки. О том что он стал писать стихи, для многих стало открытием. Чарльз скрывал это, пряча свои тетради то в ящике со замком, то под матрасом, то еще где-нибудь. Но их всегда находили, что обижало и расстраивало Чарльза, поэтому он часто в падал в меланхолию, по несколько дней не разговаривал со всеми. Он совсем не был похож на свою сестру.
Первое время Урсулу это беспокоило, она с Артуром часами могла говорить о сыне. Он понимал, что все не так просто, как хотелось бы, что им нужно принимать все так как есть, но Артур испытывал боль, осознавая, что его сын другой. Урсула пыталась его понять, но не смогла. Сайман, которому она уносила некоторые стихи сына, дал ей витиеватый ответ, на анализе их почему-то следовал простой вывод. Ранимая душа Чарльза могла привести к личной трагедии их семьи. Он слишком остро воспринимал критику и отношение людей к своему творчеству. Урсула пыталась бороться с его замкнутостью, но что-то безуспешно у нее это получалось. Оставив свои попытки, в их доме установился покой, временный, но необходимый.
Урсула вздохнула, да, ее дети совсем не похожи друг на друга. Энди в свои двенадцать лет, спешит познать все великолепие земного мира, Чарльзе же в свои пятнадцать стремиться к красоте потустороннего мира. И это Урсула была уже не в силе изменить, не смотря на жажду семейного благополучия. Энди всегда бегала за отцом, она впитывала в себя все знания, удивляя окружающих своим умом. Девочка отличалась острым язычком, порой беспощадно режущего, как бритва. Учителя жаловались на нее, считая это проявлением не здорового интереса, девушка в ее летах, должна смерено готовиться к роли жены и матери, тем более дочь барона. Но куда там Энди до этого! К чему муж, дети, когда в этом мире столько неизведанного.
Урсула откинула книгу в сторону, и подбежала к окну. Сегодня лил дождь, но это не остановило Артура, выехать со своими людьми, осмотреть свои владения, и заодно врачебный осмотр. Она увидела мужа, он шел в дом, через пару минут он будет здесь, она, знала, как для него важно это общение с людьми из ближних деревень. Урсула продолжала смотреть на зеленевший парк, проглядывающийся сквозь плотную занавесу дождя. Хлопнула дверь, он подошел к ней, обнимая сзади, она заметила, как его руки легли к ней на талию. Их взгляды встретились в полузапотевшем окне. Несколько секунд они стояли молча, ничего не говоря друг другу.
