151 Здесь недоступен я для бредов бытия. Весенней радости, пророческой печали Здесь плещет светлая, немолчная струя, В которой радуги алмазно заблистали. Зеленоокая, лукавая змея Здесь чертит чешуей, прочней дамасской стали, Лазурные слова на пурпурной скрижали, Змея премудрая, советчица моя. С речами вещими и с тайною утешной Нисходит здесь ко мне забвенье мглы кромешной, И чаши золотой к устам близки края. Я песни росные к фиалкам наклоняю, Плетение оград узором заполняю Великолепнее, чем дали бытия. 14 июня 1919 152 Иссякла божеская жалость, Жестокость встретим впереди. Преодолей свою усталость, Изнеможенье победи. Ты — человек, ты — царь, ты — воин, В порабощеньи ты не раб. Преображенья будь достоин, Как ни растоптан, как ни слаб. 14 июля 1919 153 Душа немая, сострадая Чужим скорбям, поет свое, Истомою благословляя Разрушенное бытие, И верит вещему обету, В изнеможении горда. Но снова устремиться к свету Уж не захочет никогда. 12 (25) декабря 1919 Довольно поздно, уже летом В усадьбу добралися мы, Измучены в томленьи этом, Во тьме и холоде зимы. В тот год округа костромская Приветила нас не добром. Втеснилась школа трудовая В наш милый сад, в наш тихий дом, И оказался очень грубым Педагогический состав, От нас в усердии сугубом Почти всю мебель растаскав. И деревенской тоже власти Понравилось поворовать, А чьей тут больше было части, Довольно трудно разобрать. Здесь на зиму мы запирали Одежду летнюю в запас, И, вообще, все оставляли, Что летом надобно для нас. Но граждане нас проучили, — Ах, отвратительный урок! — И все, что можно, растащили, Презревши слабый наш замок. Три пары было там сандалий, — В числе другого взяли их, Но я жалел для сельских далей Моих ботинок городских. Истреплешь жаркою порою, — А уж не новые они, — А новых в Питере зимою Не купишь, — старые чини, И вспомнил я былые годы, Мои ботинки уложил, И дома, и в простор природы Стопами голыми ходил. И прежде костромской дорогой, Храня былую простоту, Ходил я часто босоногий, И обувался на мосту, Теперь два раза на неделе Ходить пришлося мне туда, И нынче ноги загорели Гораздо раньше, чем всегда. Босым ногам идти приятно По глине, травам и пескам Шесть верст туда, шесть верст обратно, Да две версты до центра там. Да что же в жизни неприлично? И приходил в губисполком, Хоть костромской, а не столичный, Я постоянно босиком. 13 (26) апреля 1920 155 Мне говорит наставник мудрый, Что я — царевич. Шутит он? Я — просто отрок чернокудрый, В суровой простоте взрашен. Мне хорошо. По гордой воле Себе я милый труд избрал. Я целый день работал в поле, За плугом шел я, и устал. Одежды сбросив, обнаженный, Как раб, я шел в моих полях. Лишь пояс был, из лент сплетенный, Да медный обруч на кудрях. Моим велениям покорный, По тучной ниве плелся вол. Я по земле сырой и черной За тяжким плугом мерно шел. Кнута я не взял, — только криком Порой я подбодрял вола, И в напряжении великом Мой плуг рука моя вела. Меня обвив палящим паром, Мне говорил горящий Феб, Что землю я бразжу недаром, Что заработал я мой хлеб. Моею знойной наготою И смущена, и весела, В село тропинкой полевою Из города девица шла. Со мной немного постояла У придорожного креста И, вспыхнувши, поцеловала Меня в горячие уста. Она шептала мне: — Оденем Тебя порфирой, милый мой, И медный обруч твой заменим Мы диадемой золотой. Словами странными смущенный, Я промолчал. Она ушла. Стоял я, в думы погруженный, Лаская томного вола. Но что ж я! ждет меня работа, — И скоро отогнал я лень. Довлеет дню его забота, И д ля работ недолог день. Во мгле безмолвия ночного Я возвращаюся домой. Вода источника живого, Меня, усталого, омой. 23–24 мая (5–6 июня) 1920 вернуться В усадьбу добралися мы… — Речь идет об усадьбе М. И. Набатовой Княжнино, под Костромой, которую Сологуб арендовал с 1915 г. В последний раз в Княжнино поэт отдыхал летом 1922 г. |
