Салли окинула глазами телеоператоров. Тут были представлены все крупнейшие компании: Эн-Би-Си, Си-Би-Эс, Эй-Би-Си, Би-Би-Си, Си-Би-Си, Ти-Эф-Ай и другие — из Латинской Америки, из стран за "железным занавесом". То, что скажет сейчас Терри, донесется до самых отдаленных уголков не только Америки, но и практически любой страны мира. И все это организовала она, распланировав каждую мелочь, каждую деталь. Утренний свет бил ей прямо в глаза. Снизу на нее глядели десятки телеоператоров и репортеров. Наступила тишина: слышался лишь шорох ветерка с Потомака и хлопанье полотнища флага перед куполом Капитолия. Салли подставила лицо ветру и от удовольствия зажмурилась.

— Включайте камеру! — скомандовала она, и руководители съемочных групп повторили за ней эти слова.

По каналу Эн-Би-Си Брайант Гамбел, сидя перед камерой, произнес:

— …перед ступенями Капитолия, где сенатор Терри Фэллон будет сейчас приветствовать никарагуанского борца за свободу, который…

Салли с улыбкой произнесла перед микрофонами:

— Леди и джентльмены! Слово имеет сенатор из Техаса достопочтенный Терренс Фэллон!

При первом же звуке аплодисментов она отошла к краю трибуны и затем спустилась по ступенькам, чтобы, стоя внизу, иметь возможность лучше видеть Терри.

Легким пружинистым шагом он пересек сцену. В его походке было столько от юноши-спортсмена, что ей все время приходилось напоминать себе, что перед ней сенатор, один из тех ста человек, что определяют судьбу всей нации. Когда Хулио Рамирес, представитель правительства контрас в изгнании, предложил, чтобы речь на встрече Мартинеса произнес именно Терри, Салли сразу же ухватилась за эту возможность. Что касается Белого дома, то у него была двоякая причина для поспешного согласия. Во-первых, сенатор Фэллон занимал лидирующее положение по проблеме Центральной Америки: он не склонялся на сторону ни Кастро, ни Ортеги, ни сандинистов. Он был твердо убежден, что борьбу за правое дело там следует вести так, как того желали и Белый дом, и американские избиратели: наши деньги, наши пушки, наши советники — их кровь. Вторая причина была даже еще более очевидной: открытая улыбка "парня из Техаса" с ямочками на щеках завоевала ему популярность с того самого дня, как он появился в палате представителей от Хьюстона в 1978 году.

Некоторые сомневались: а достаточно ли этих внешних данных и вполне умеренных политических взглядов, чтобы добраться до сената. Однако ему самому не пришлось этого делать. В 1984 году сенатор от Техаса Калеб Везерби попал в сети ABSCAM[5], после чего губернатор штата распорядился, чтобы Терри занял его место в сенате. За одну ночь конгрессмен Фэллон стал сенатором Фэллоном. И в Вашингтоне его заметили: похоже, что он был из тех молодых людей, которым предстоит большая карьера.

Брайант Гамбел между тем продолжал:

— …перенесемся в Вашингтон, где сенатор Терри Фэллон…

В своей студии 3-"Б" Стив Чэндлер произнес заветное "начали" — и Эн-Би-Си на всю страну показала крупным планом Терри, стоящего на трибуне. В аппаратной кто-то из дежурных даже присвистнул, а его напарник с завистью произнес: "Потрясающе!"

Чэндлер, сидя в студии, рассмеялся.

— Суперсука! — громко произнес он; люди в аппаратной уже привыкли к тому, что в его устах это наивысший профессиональный комплимент.

Терри был встречен теплыми аплодисментами, которые становились все громче, пока он не поднял руку, прося тишины.

— Соотечественники!— начал он звучным голосом, словно декламируя. Толпа тут же стихла, после чего голос оратора резко изменился, как его учила Салли: теперь он звучал почти нежно, а в глазах зажегся мягкий свет.— Мои дорогие соотечественники…— повторил он.— Более двухсот лет мужественные мужчины и женщины нашего полушария несли флаг свободы в битве с силами угнетения. С 1981 года полковник Октавио Мартинес возглавляет смелую, подлинно историческую борьбу за освобождение его родины, Никарагуа, от коммунистических диктаторов.

Салли слушала снизу, следя, как легкий ветерок обдувает на висках кончики его рыжеватых волос. Она наблюдала за тем, как его глаза выхватывают из толпы одно лицо за другим; как он, приветствуя их, будто говорит с каждым из стоявших там людей наедине; как его улыбка готова была вот-вот появиться для каждого из них; как сам разворот его плеч вселяет в них уверенность, что все в этом мире в конце концов будет хорошо.

Полковник, похоже, не смотрел в сторону, где стоял Терри, и не прислушивался к тому, что он говорит. Он смотрел прямо на Салли. Затем кивнул головой, указывая на Терри,— кивнул, чтобы показать ей, что понимает, какие чувства она должна испытывать по отношению к этому стройному молодому человеку, стоящему сейчас на трибуне. Да, в этом никарагуанском герое было что-то неизъяснимо привлекательное, что-то победоносно-соблазнительное. Смутившись, Салли потупила взор.

Фэллон между тем продолжал:

— Я горжусь тем, полковник, что мне выпала честь приветствовать вас здесь от имени народа Соединенных Штатов. И от имени всех людей, которые любят свободу и мир.

Стив Чэндлер бросил взгляд на часы в своей студии: прошло ровно двадцать пять секунд.

Мартинес поднялся и подошел к оратору на трибуне. Должностные лица, зрители и даже репортеры разразились аплодисментами. Терри сжал сперва его ладонь, а затем и руку. Аплодисменты усилились. Должностные лица повскакали со своих мест, отбивая ладони. Рукопожатие мало-помалу перешло в теплые объятия: двое молодых людей сердечно обнялись на трибуне. Толпа внизу пришла в неистовство. Стоял такой невообразимый шум, что никто не услышал выстрелов, прозвучавших не громче разрыва китайской хлопушки где-то на соседней улице. Когда смолк последний выстрел и замерли рукоплескания, в наступившей тишине двое на трибуне показались Салли пьяными танцорами, которые липнут друг к дружке, чтобы не свалиться на пол. Они как бы повисли друг на друге, и, если бы не кровь, залившая их пиджаки и сейчас струящаяся по ногам; если бы не вид белых костей, торчавших из развороченной пулями спины Мартинеса; если бы не кровавое месиво, забрызгавшее одежду, воротнички и лица насмерть перепуганных должностных лиц, стоявших прямо за ними,— если бы не все эти ужасные детали, толпа, скорей всего, решила бы, что ей показали эффектный номер какого-нибудь бурлеска, а не политическое убийство.

— Мать их…— начал было Стив Чэндлер, но тут же осекся.

Когда двое стоявших на трибуне мужчин рухнули на помост, от взметнувшегося над толпой крика зашкалило аудиометр в студии 3-"Б" нью-йоркского отделения Эн-Би-Си.

Контр-адмирал Уильям Раух, директор ЦРУ, приступил к чтению колонки "Уличные разговоры" в журнале "Уолл-стрит джорнэл", когда в его спальне затрезвонил красный телефон. Он снял трубку:

— Слушаю, сэр.

— Вы смотрите телевизор?

— Нет, а что?

— Не мешало бы…

Трубка на другом конце замолчала.

Раух тут же выскользнул из-под одеяла и включил телевизор.

Ему не раз в своей жизни пришлось видеть, как убивают людей, не раз доводилось самому отдавать приказы, посылая людей в бой на верную смерть. Но то, что он увидел сейчас на 19-дюймовом экране, наполнило его сердце не испытанным прежде ужасом.

Руководитель съемочной группы Эн-Би-Си вопил в микрофон у подножия Капитолия человеку в наушниках:

— Грант! Наверх! Сию же минуту! Трупы крупным планом! Умри, но добудь мне эти кадры!…

На мониторе в центре студии крутились кадры столпотворения, царившего на трибуне возле Капитолия, пока оператор Эн-Би-Си изо всех сил пытался взобраться наверх. Через ревущую толпу протискивались агенты секретной службы с автоматами "Узи" в руках. Один из них указал на Расселовский центр напротив.

— На крышу! — закричал он в переносную рацию.— Туда! Быстрей!

Оператор Эн-Би-Си, тем временем прошмыгнув мимо агентов секретной службы, очутился в самом центре возвышения, где стояла трибуна. У его ног лежали тела Терри Фэллона и Октавио Мартинеса, безжизненные, как сломанные куклы. Опустившись на колени в лужу растекшейся крови, врачи и агенты пытались оказать жертвам первую помощь. Однако репортеры и фотографы, лезшие на сцену со всех сторон, мешали им работать. Размахивая пистолетами, сотрудники секретной службы старались сдержать натиск репортерской братии.