— Китовый жир быстро портится, — вместо Северова ответил Бромсет, незаметно появившийся сзади советских моряков. — Сейчас он дает ворвань первого сорта, а скоро подойдут другие китобойцы с добычей, и резчики должны быть свободны, чтобы начать разделку новой туши.

Северов поблагодарил Бромсета за разъяснение и подумал о том, что гарпунер приятный, общительный человек, хотя и грубоват.

— Теперь можно и на базу. Ты свободен от вахты,Джо?

— В море пойдем на рассвете, — сказал Бромсет. — Джо может побыть на базе. Я тоже туда поднимусь!

Иван Алексеевич хотел было спросить, что он там собирается делать, но промолчал. Мало ли какие дела могут быть у гарпунера. В сопровождении Джо и Бромсета Северов поднялся на базу. У трапа его встретила Захматова. Не отвечая на приветствие Бромсета, она схватила Северова за руку, заговорила:

Ох, Иван Алексеевич, как я жду тебя!

Да что с вами, Елена Васильевна? — Капитан видел волнение, которое Захматова старалась скрыть, и не обратил внимания на ее фамильярное, обычно коробившее его обращение.

Такое произошло у нас, что...

Кажется, мисс расстроена, — сказал по-английски Бромсет. — Могу ли я чем помочь?

Нет! Не можете! — грубо бросила ему Захматова и, схватив Северова за рукав, почти потащила его к своей каюте, торопливо рассказывая о случившемся...

«Эта девушка не очень любезна. Но хороша. В моем вкусе. Укротим. Это даже будет оригинально. Роман с большевичкой, — думал Юрт, смотря им вслед. — Однако чем она встревожена?»

Бромсет задумался. Захматова взволнована. Чем? Может, на базе что-то произошло? Он поспешил к Микальсену. Гарпунер шел мимо висевших на стрелах длинных полос китового жира. Одни рабочие флейшерными ножами отсекали от лент куски весом в десять—пятнадцать килограммов, другие крючьями сбрасывали их в открытые на палубе люки. Это были горловины жиротопных котлов, находившихся где-то в глубине судна.

Когда Бромсет подошел к трапу, ведущему на мостик, из темноты выступил человек. По вздернутым плечам Юрт узнал Комберга:

Что вы прячетесь по темным углам?

Тс-с, тише, — зашептал Комберг. — Я опознан!

Кем? — насторожился Бромсет.

Врач узнала меня. Она даже окликнула, но я успел скрыться в кубрике, —- быстро говорил Комберг.

Какого черта вы выползли на солнце? — разозлился Бромсет и подумал: «Вот чем взволнована моя мисс».

Я не предполагал, что... — начал Комберг, но Юрт прервал его.

Эта женщина хорошо вас знает?

Да. Я же... — но Бромсет не слушал Комберга.

«Северов потребует объяснения у Микальсена, как появился на базе Комберг, может его арестовать, сорвать первую операцию», — торопливо думал Бромсет.

Немедленно спускайтесь на «Вегу-1» и сидите в моей каюте, — приказал он Комбергу. — Не выходите. Ханнаену скажите, что я вас прислал.

Есть! — Комберг отступил и словно растаял в тем ноте.

Бромсет взбежал по трапу: «Предупредить Микальсена. На базе нет и не было никакого Комбарова». Но капитан-директора не оказалось ни на мостике, ни в его каюте. Юрт в тревоге обошел всю палубу, прежде чем наткнулся на капитан-директора. Увидев Бромсета, Микальсен сказал:

Вы на базе?! Я послал за вами матроса. Вам есть радиограмма...

В каюту! — оглянулся Бромсет. — Быстро!

Хорошо, хорошо, — покорно сказал Микальсен, шагая рядом с гарпунером, и с трудом продолжал: — Вы уже знаете о нападении матроса Скрупа на русского врача?

Что-о? — Бромсет даже остановился. — Какое нападение?

Микальсен торопливо рассказал о преступлении Скрупа. Бромсет был ошарашен, но первым вопросом его было:

Врач пострадала?

Нет, только русский матрос.

У Бромсета отлегло от сердца. Он искренне испугался за Захматову. «Комберг, нападение матроса, — думал он. Все это может насторожить русских, заставит их быть более бдительными, внимательными ко всему, что происходит на флотилии. Хорошо, что он правильно вел себя с Северовым и этим негром».

У врача и матроса были? — спросил Бромсет.

Направился было, но...

Никаких «но»!

Когда они вошли в каюту, Бромсет с раздражением захлопнул за собой дверь. Микальсен протянул Бромсету бланк радиограммы. Прежде чем прочитать ее, Юрт

сказал:

Если комиссар или кто из русских будет спрашивать о Комберге, то отвечайте, что такого у нас не было и вы не знаете. Понятно?

Да, но он же тут, и его могут...

Комберга на базе нет, — продолжал Бромсет. — А сейчас приготовьте бутылку хорошего вина и корзинку фруктов. Быстро!

Микальсен вышел. Его лоб покрылся испариной: «В хорошую историю я попал».

Юрт пробежал взглядом радиограмму. Ока была из Иокогамы: «Поздравляем началом промысла. Нашему мнению возможно наличие блювалов южнее вашей стоянки. Начните разведку. Президент компании «Командорен» Асклунд».

«Капитан Барроу ждет вас южнее Командорских островов», — расшифровал Бромсет радиограмму. «Ну что же, весьма вовремя». Гарпунер написал ответную шифровку. Вошел Микальсен с бутылкой вина и свертком фруктов.

«Из этого толстяка официант был бы лучше, чем капитан-директор». Бромсет встал из-за стола и указал на радиограмму:

— Ее передадите утром. А сейчас идемте к раненому матросу. Давайте вино и фрукты.

Бромсет вышел из каюты. Микальсен покорно двинулся за ним. Уже на мокрой палубе, где шли горячие работы, Бромсет сказал:

Замените похоронную физиономию на жизнерадостную. Русским выскажите соболезнование и пообещайте, что подобное не повторится. Скрупа спишите на китобойное судно.

К вам?

—Да!

...Захматова закончила свой рассказ-доклад Северову.

Они сидели в ее каюте. В полуотворенную дверь было видно, как Ли Ти-сян заботливо меняет компресс на голове Журбы. У матроса поднялась температура, и он бредил. Джо, сидя на корточках, колол лед на мелкие кусочки. Северов долго сидел молча. «Что это? Все случайности, или... — размышлял он. — Но зачем им убийство врача? Нелогично, противоречит здравому смыслу. Нагнать на нас страху и сделать послушными. Глупо». Мысль вернулась к другому странному случаю.

Вы не ошиблись, Елена Васильевна, что узнали этого, как его... Комбарова?

Нет, — тряхнула головой Захматова. — Я теперь твердо убеждена, что это был он.

Но зачем ему быть на флотилии и прятаться от нас?

Захматова пожала полными плечами и потянулась к раскрытой коробке папирос. Иван Алексеевич остановил ее:

— Вы много курите, Елена Васильевна, и к тому же... — Северов сделал заминку, но тут же прямо и твердо посмотрел ей в глаза, — плохо, некрасиво, когда женщина, такая еще молодая, — и курит. Простите меня, но я человек старого воспитания и многое новое или, вернее, то, что выдается за новое и смелое, — не одобряю.

Пальцы Захматовой с коротко обстриженными ногтями уже держали папиросу. Она, не мигая, смотрела на Северова, потом отвела глаза, и лицо ее покраснело. Ей хотелось ответить капитану что-то резкое, грубое, но вместо этого она смяла папиросу, швырнула ее в пепельницу, и ей стало приятно, что она слушается Ивана Алексеевича.

Ты прав, Северов, курить — дрянное дело. В партизанском отряде привыкла.

И еще... — начал Северов, но его отвлек громкий бред Журбы.

Иван Алексеевич прошел к нему, посмотрел на пышущее жаром лицо, спросил Ли Ти-сян а:

Плохо ему?

Шибко пухо[20]

Пухо — плохо (кит)., — сокрушенно покачал головой китаец, не сводя глаз с больного товарища. Он сидел опустив плечи, и во всей его фигуре было столько скорби, что Северову захотелось ободрить его. Положив руку на плечо китайца, Иван Алексеевич сказал:

—"Поправится Журба, поправится, — и он обратился к Захматовой: — Тяжелое состояние?

- Да, -_ откликнулась она на стук в двери.

В каюту вошел Микальсен, а за ним Бромсет. Они обнажили головы. У Захматовой сердито сдвинулись брови. Несколько секунд стояла гнетущая тишина. Китобои смотрели на русских. Слышался лишь невнятный бред Журбы. Он задвигался, попытался подняться, но Ли Ти-сян удержал его: