Как-то днем мы устроили поход в кино. Впервые за долгие годы Кончита отважилась вылезти за порог «Скайлайта». Она ступала по асфальту медленно, осторожно, как Нил Армстронг по поверхности Луны. Я было предложил заглянуть в «Шанкар», но Кончита боялась, что еще прошло недостаточно времени с ее последнего визита туда и ее могут узнать.

В кино шла «Касабланка». Лучший фильм всех времен. Я несколько раз оглядывался и видел, как люди шевелили губами в такт словам, как фанаты на концерте любимой группы. Однако для Кончиты самым большим наслаждением был не просмотр классического шедевра, а обычная прогулка пешком.

Единственное, о чем она отказывалась говорить со мной, это о своем замужестве. Все мои попытки поднять эту тему встречали решительный отпор. Тогда я обратился с расспросами к врачам Кончиты. Выяснилось, что ее мужем был гангстер, Фердинанд Уэйн. Где он сейчас, они не знали. Раньше он приходил ее навещать, но уже давным-давно забросил это дело и не показывался. Однако, суля по тому, что чеки поступали исправно, он все-таки не пропал и явно не бедствует, если может позволить себе апартаменты на верхнем этаже «Скайлайта». Я думал потеребить на эту тему Леонору или И Цзе — узнать, в городе муж Кончиты или нет, да и не родственник ли он случайно Нилу Уэйну, тому самому, который пристрелил дядю Тео… Но все время забывал. Ведь ничего срочного, просто любопытно.

Однажды мне позвонил Форд Тассо, велел ехать домой и готовиться — вечером мы идем на дело. Никаких подробностей. Я помчался в «Скайлайт», залез в душ, переоделся. Чтобы снять нервное напряжение — меня всегда начинало колотить после звонков Тассо, — я щелкал пультом, перескакивая с канала на канал и гадая, что нам предстоит. Тем временем горизонт начало заволакивать знаменитым зеленым туманом. Я тревожно смотрел на сгущающуюся дымку, опасаясь, что встречу отменят, но тут зазвонил телефон и из вестибюля передали, что машина ждет у входа. За рулем вместо Адриана сидел незнакомый шофер.

— А где Адриан? — удивился я.

— Кто, сэр?

— Адриан Арне. Мой водитель.

— Боюсь, я такого не знаю, сэр. Я недавно работаю, всего несколько месяцев.

— Кто вас прислал?

— Компания, сэр. Мистер Тассо попросил водителя. Я оказался свободным. Но если хотите заменить…

— Нет, все в порядке. Везите… как вас зовут?

— Томас, сэр.

— Везите, Томас.

На сумрачных улицах он ориентировался великолепно. Туман с каждой секундой сгущался, но водителю было нипочем. Он привез меня к строительной площадке, где уже дожидались рядом со своим автомобилем Форд и Винсент, окутанные зелеными клочьями тумана. Винсент посмотрел на меня без особой радости.

— Уверен, что надо его брать? — нахмурился он. — Он ведь сопливый еще. А если вдруг?..

— Он с нами, — отрезал Форд. — Все претензии к Кардиналу, если что…

Винсент скорчил скорбную физиономию:

— Уже и сказать нельзя…

— Нельзя.

— Так, — спросил я, пытаясь за улыбкой скрыть нервозность, — что за дело?

— Лезь внутрь. — Форд открыл дверцу, мы укрылись в машине от зеленой мороси, и он начал обрисовывать цель поездки: — Вот кто нам нужен. — Он бухнул мне на колени стопку документов. — Аарон Зайдельман. Владеет рядом фабрик в районе порта. Мы их уже несколько лет пытаемся перекупить. Не продает. Хотели дождаться, пока сдохнет: он уже одной ногой в могиле, а дети продадут мигом, — но он, гад, живучий оказался. Больше ждать нельзя. Кардиналу нужны эти фабрики. Пока мы этого Зайдельмана особо не трогали, прижали совсем чуть-чуть, но сегодня он подпишет, не по-хорошему, так по-плохому.

Пока он рассказывал, я просмотрел бумаги.

— А меня взяли просто понаблюдать? Очередное практическое занятие?

— Нет. Ты должен заставить его продать фабрики.

Я поднял голову. Форд, отвернувшись, глядел в окно.

— А если не продаст? — тихо спросил я.

— Тебе решать.

Я хотел уточнить поподробнее, но тут Винсент зашипел сквозь зубы и вытащил пистолет:

— Форд! За нами шпионят!

Форд обернулся. В заднем окне маячила какая-то фигура, шагах в девяти-десяти от автомобиля. У Форда напряглись мускулы на шее, но тут же расслабились.

— Ты тупой чурбан, Винсент, — расхохотался он.

— Какого?.. — вскинулся Винсент.

— Ты на его глаза посмотри!

Винсент прищурился, приглядываясь, я последовал его примеру. Из клубящегося тумана показался человек с пустыми невидящими глазами, закутанный в длинную белую хламиду.

— Блин! — взревел Винсент. — Откуда ж я знал-то?

— Я его уже видел… — пробормотал я, силясь припомнить где именно.

— Подумаешь, — откликнулся Форд. — Их нетрудно заметить.

— Их?

— Да, их много. Все слепые и одинаково одеты. Типа секты. Выползают вместе с туманом. Поклоняются ему, что ли. Они безвредные, но давай-ка на всякий случай… — Он похлопал Винсента по плечу. — Поехали. То, что он слепой, не значит, что он еще и глухой.

По дороге я погрузился в изучение документов. Аарон Зайдельман родился в Германии в тридцатых годах. Родители погибли в концлагере. Его самого тайно вывез дядя. Бежали во Францию. С двенадцати лет работал, чтобы прокормиться. Открыл небольшое дело, потом в шестидесятых перебрался сюда, пачками скупал старые пакгаузы в районе доков, но по большей части ничего с ними не делал. Старик, лучшие годы давно позади, но все же богат и влиятелен.

Я вломился к нему в дом вместе с остальными — Фордом, Винсентом и парой других. Он сидел в халате и в тапочках, потягивал бренди под какую-то классическую нудятину. Попытался сопротивляться, но наш громила его быстро положил.

— Спокойно! — велел Форд. — Без приказа мистера Райми никто его не тронет.

Я подошел к старику вплотную и пригляделся к нему внимательно, будто к потенциальному покупателю страхового полиса. Несмотря на явный испуг, в нем чувствовалась внутренняя сила. Несколько перебитых костей его сопротивление не сломят. Его уже в свое время и пытали, и терзали. Он не поддался тогда, не поддастся и сейчас. Старик хранил молчание, прекрасно зная, что нас не разжалобить мольбой, так же как его самого не сломить пытками.

— Ну, что? — поинтересовался Форд. — Побеседуешь с ним здесь или нам его вытащить наружу?

— Никогда не пробовал еврейскую доставку, — хохотнул Винсент. — Бейглы бесплатно полагаются?

— Мистер Зайдельман, — начал я, — нам нужны ваши фабрики. Я знаю, вы хотите сохранить их в семье, но ведь вашим детям они до лампочки. Наследники либо все растранжирят, либо продадут первому, кто поманит их жирным чеком. Им бы только жизнь прожигать. Никчемные эгоисты и транжиры.

— Да, так оно и есть, — согласился старик. Голос у него был твердый, совсем не старческий. — Из могилы я уже ничего не сделаю. Зато могу позаботиться о своих активах сейчас, пока я еще жив, и поэтому ни за что не продам тому, кто хочет испоганить созданное моими руками. Ваш богохульник Кардинал превратит мои фабрики в публичные дома и опиумные притоны. — Опиум. Да, старик конкретно застрял в прошлом. — Я не позволю испохабить дело, на которое положил столько трудов. Не будет ему никакой революции. И нового порядка. — Он горько улыбнулся, слегка взмахнув рукой. Я заметил на ней бледное очертание сведенного лагерного номера.

Отступив назад, я снова принялся разглядывать старика, размышляя параллельно об этой последней вырвавшейся у него фразе. Вполне бодрый, здоровый для своего возраста, кожа сияет, шевелюра густая. Шевелюра эта меня чем-то зацепила. Я отвел Форда в сторонку и прошептал:

— Вы знаете, как нацисты уничтожали евреев?

— Печи и газовые камеры, — с удивлением поглядев на меня, ответил он.

— Нет. Прежде чем уничтожить их физически, они уничтожали узников морально. Раздевали догола, унижали, морили голодом, избивали, валяли в грязи. Лишали человеческого достоинства.

— Спасибо за экскурс в историю, — фыркнул Форд. — Только при чем тут…

— Я знаю, как на него воздействовать, — тихо пояснил я.