– Гурий! – закричал пронзительно Петраков. – Ты что, за день не наговорился?!
Тихо ругаясь, я понес колонку на край сцены, после этого вышел в фойе покурить и придирчиво осмотрел в зеркале свою физиономию. Да, черты не отличаются утонченностью, но высокий лоб выдает незаурядный интеллект, а в хитро прищуренных глазах читаются решимость и упорство. Не всем же, в конце концов, быть мужественными красавцами, как Касьян!
– А что, у меня с лицом совсем плохо? – спросил я, вернувшись.
– Когда я смотрю на твое лицо, мне приходят на ум воспоминания о двух исторических персонажах. Более поздний – это Сократ, а ранний – это Хозарсиф, или Моисей, – сказал Джи. – Один физиогномист как-то сказал Сократу, что на его лице видны задатки пороков. Сократ ответил, что он, действительно, был склонен к дурному, но победил эти склонности.
Что же касается Моисея, то когда он начинал свой Путь, черты его лица указывали на такие скрытые пороки, как коварство, жадность, трусость, хитрость, предательство и тому подобные вещи. Те же самые качества написаны и на твоем лице, но у тебя пока нет положительных качеств Моисея. Все же, благодаря тому что ты обрел Школу, ты можешь, как и он, герметически переработать свои отрицательные качества, превратить свинец в золото или хотя бы в медь. Тогда и грубоватые черты твоего лица начнут утончаться.
Сейчас приближается время, когда внутренние качества людей будут явно отражены на их лицах. Ничего нельзя будет скрыть. А если человек слишком предавался своим инстинктивным импульсам – он, может быть, вообще не будет иметь лица.
Наставление Джи вызвало бурю в глубинах моей личности. Чистая энергия, которая излучалась из него, высвечивала притаившиеся в подсознании негативные чувства и мысли, в которых я не хотел себе признаваться. В данный момент это было чувство зависти к лицу Джи. Некоторые сравнивали его с лицом греческого философа, другие – с иконным ликом.
От нахлынувшей досады я резко выдернул звуковую колонку из ящика.
– Гу-у-урий, – вдруг закричал пронзительно Петраков, – посмотри, какие царапины на колонке! С тебя сейчас можно пятьдесят баксов за ремонт снять!
– Не вешай на меня старые царапины, – сердито ответил я Петракову.
– Ты здесь без году неделя, – завопил Петраков, брызгая слюной, – и будешь мне указывать, какие царапины старые, а какие нет! Здесь мое слово – закон! Увижу еще раз такое – сниму сто баксов!
В напряженном молчании мы закончили расстановку аппаратуры, и Джи, бросив на меня мимолетный взгляд, предложил прогуляться и выпить пива.
Мы шли по многолюдной площади, ярко освещаемой солнцем. Я вдруг почувствовал себя как в сновидении, когда вот-вот должно что-то произойти; мне показалось, что ожидание чего-то необычного разлито в самой атмосфере, в прохладном воздухе над площадью. Вдруг я увидел в нескольких метрах впереди стройную фигуру девушки в голубых облегающих джинсах и пушистом сером свитере, с блестящими золотистыми волосами, спускавшимися почти до талии. Догнав ее, я хотел было завязать разговор, но тут она, словно почувствовав мое внимание, обернулась – и я остановился, оцепенев от мгновенного ужаса. Вместо девичьего личика, которое я себе представлял, передо мной возникло багровое безносое и безгубое нечто, как страшная бесформенная маска, на которой ярко сияли голубые холодные глаза. Я отшатнулся и опустил глаза, а когда поднял их – странной девушки уже не было. Это настолько совпадало с темой наставления Джи, что я осознал, что Луч подал знак моему скептицизму. От ужаса по телу разлилась липкая дрожь. Я потянулся за сигаретами, но их в кармане не оказалось.
– Пойдем в местную пивную и попьем холодного пива, – участливо сказал Джи.
Мы быстро нашли пивной ларек за зеленым дощатым ограждением; когда мы стояли с кружками за круглым высоким столиком, Джи задумчиво произнес:
– Для того чтобы не попасть под поток злого рока, захлестывающего мир, необходимо выбраться из одного из его притоков – анализа. И для этого нужна очень простая вещь – обратная ориентация. В самых чудовищных обстоятельствах, в самых кошмарных и страшных, можно найти что-то особенное, прекрасное, что делает ситуацию уникальной, неповторимой, обучающей.
Наша сущность хочет есть, а мы, критикуя и анализируя, кормим ее камнями вместо хлеба. Есть суфийская притча о том, как Иисус с учениками шел по пустыне и на их пути попался труп собаки. Реакции учеников были разнообразны, но суть их – анализ и критика: «это нехорошо, это грязно, безобразно». А Иисус стал вдруг всматриваться в этот труп и затем произнес: «Какие прекрасные белые зубы». Даже и в этой ситуации Он нашел нечто достойное любования!
Питание души – это восторг, умиление, удивление, необычное, парадоксальное решение… – Джи замолчал, потягивая прозрачное пиво, и, воспользовавшись маленькой паузой, я спросил:
– Почему же моя физиономия не приобретает благородный вид, хотя я уже две недели тружусь, помогая вам? Я ведь еще и покупаю напитки и закуску для обучающих ситуаций. Почему же со мной не происходит явных изменений?
– Рост сущности, – ответил мне Джи, – происходит медленно. Пока тебе нужно сконцентрировать усилия на том, чтобы вырастить свое бытие. Это значит, что тебе нужно стать хорошим рабочим сцены, а в обучающих ситуациях ты должен мне ассистировать: готовить еду, накрывать на стол, убирать, общаться с участниками ситуации по заданной теме и уметь импровизировать.
– С чего же мне начать?
– Я уже говорил тебе об этом. Начни с того, чтобы всегда быть готовым к «пикнику на обочине», – ответил Джи. – Это основной стиль нашего поведения. У тебя в сумке всегда должен быть дневник, а также сало, лук и, для поддержания градуса, вино или водка. И очень важный элемент – тряпочка.
На следующий день я с большой неохотой поднялся рано утром и потратил около десяти рублей, купив перечисленные Джи съестные припасы. Мне стоило больших усилий уложить все это в сумку и принести в гостиницу.
– Джи, я все сделал, как вы сказали, – похвалился я, входя в номер.
– Отлично, – ответил Джи. – Нам пора во Дворец культуры, Норман устраивает сегодня раннюю репетицию. Только положи в сумку еще этот свитер и «Философию свободы», – он с улыбкой наблюдал за тем, как я напористо затолкал все в сумку.
Приехав на площадку, мы быстро расставили аппаратуру.
– А теперь хотелось бы закусить, – заметил Джи.
Я расстелил на столе газету «Гудок», открыл сумку – и в нос мне ударил резкий запах горчицы. Я похолодел.
– Не дашь ли мне Бердяева, Братец Кролик? – спросил вдруг Джи.
– Сейчас, подождите минутку, – ответил я, повернувшись к нему спиной, и носовым платком стал оттирать от горчицы книгу Бердяева.
– Да ты измазал мою самую любимую книгу! – возмутился он.
– Вот вы где, субчики! – резко выкрикнул Норман, вбегая на сцену. – Немедленно передвиньте рояль поближе к кулисам!
– Местные рабочие сказали, что передние ножки рояля едва держатся и двигать его запрещено, – ответил я, разозлившись на его властный тон.
– Это все чепуха, – сказал он решительно, – вы слишком наивны, верите случайным людям. Вам бы только поменьше работать! Мы сделаем это вместе!
Мы с Джи встали со стороны клавиш, а Норман – сбоку.
– По моей команде, – сказал он, упираясь руками в бок рояля, – одновременно толкаем. Весь секрет в синхронности. Необходимо точно чувствовать своего партнера. Итак, на счет три: раз, два, три!
Мы резко толкнули, рояль величественно завалился на левый бок, чуть не подмяв Нормана, который едва успел отпрыгнуть.
– Гурий, – прокричал он с холодной яростью, – я видел, как вы толкнули слишком сильно и раньше меня! Теперь я убедился в том, что вы не умеете работать! Я думаю, что вам нужно немедленно покинуть ансамбль! А вы, Джи, проследите, чтобы к репетиции рояль стоял точно возле второй кулисы!
Норман удалился. Рояль лежал на боку. Я в сердцах пнул его.
– Не переживай, – сказал Джи. – Норман выступил сейчас в роли Стража Порога. Он почувствовал твое хаотическое состояние и по-своему отреагировал на него. Если ты перестанешь поддаваться чувству обиды и гордыне, он тут же перестанет требовать, чтобы ты уезжал. Прими нормальные размеры на тонком плане, стань скромным и веселым, а не гордым и надутым князем Обезиани, которому нельзя сделать ни одного замечания, – и все будет в порядке.
