Благодаря профессии своего отца Мария хорошо разбиралась в лекарствах — гораздо лучше большинства придворных дам и фрейлин, хотя всем нам в свое время подробно рассказали, какие целебные травы хранятся в дворцовой кладовой.

— Говорят, король принимает какой-то порошок, дабы отвратить заразу, — не удержалась я, — но, скорее всего, он стоит слишком дорого, чтобы каждый мог его купить.

— Отец говорит, что его величество запасся пилюлями Разеса[81], — сказала Мария. — Разес был знаменитым арабским врачом.

— Моя старая няня утверждает, — вновь вмешалась Мэри Даннет, — что лет десять назад, когда потница в последний раз разразилась на нашем острове, ей спасла жизнь смесь цикория, осота, календулы, ртути и паслена.

— Да такая смесь скорее убьет тебя, чем спасет, — вознегодовала Мария. — Паслен иначе называется «белладонной». Это опасный яд.

— Три столовые ложки драконьей мочи и половина чайной ложки рога единорога, — пробормотала я, вспомнив рецепт из какой-то старинной легенды, и вымученно улыбнулась. — Но я сомневаюсь, что мы сможем достать эти ингредиенты.

Мария задумалась:

— Я слыхала о философском яйце. Его называют лекарством от всех болезней. Нужно взять яйцо прямо в скорлупе, растолочь его и перетереть с шафраном, горчичным семенем, кое-какими травами, а потом добавить... — тут голос моей товарки задрожал, и она испуганно замолчала.

— Добавить что? — спросила я.

— Рог единорога, — пролепетала Мария.

Мы все горько рассмеялись.

— Любая из нас с утра может находиться в добром здравии, а к вечеру уже переселиться на кладбище, — проговорила Мэри Фицгерберт замогильным голосом.

— Вообще-то, иногда умирают еще раньше, — пожала плечами Мария. — Некоторых потница уносит всего часа за два после того, как появятся ее первые признаки.

Замерев от ужаса, я слушала, как она делится с нами еще кое-какими сведениями, полученными ею от своего ученого отца:

— Если заболеешь, то нужно тотчас лечь в постель в закрытой комнате с зажженным камином и укутаться в одеяла с ног до головы. Первые сутки нельзя из-под них даже носа высовывать, если, конечно, не помрешь за несколько часов. Отец рассказывал, что когда один пациент выпростал из-под одеяла руку, она вмиг закостенела и осталась такой, хотя тот человек и выздоровел.

— Моя мама, — вмешалась Мэри Фицгерберт, — считает, что лихорадку усмиряет разведенная водой патока, а боли в животе — настой валерьяны.

— Ну, это нам вряд ли поможет, — презрительно поморщилась Мария. — Думаю, лучше всего использовать старый добрый способ: нарезать пополам как можно больше луковиц и разложить их везде в нашей спальне. Лук вберет в себя всю заразу, какая есть в воздухе.

В течение следующих нескольких месяцев в нашей спальне было не продохнуть от запаха лука. Еще мы развесили везде связки чеснока, ибо это растение, по слухам, также защищало от многих хворей.

Все эти недели мы не находили себе места от беспокойства. Тысячи людей умерли в Лондоне и в близлежащих графствах. В попытках обогнать быстро распространяющийся недуг королевский двор переезжал чуть ли не каждый день. Из Уолтэма мы перебрались в Хансдон, что в шести милях от Хертфорда. В этой резиденции мы чувствовали себя как дома, поскольку здесь часто и подолгу обитал весь двор принцессы Марии. Знакомый дом красного кирпича давал нам иллюзию защиты, но мы знали, что даже за его стенами нам грозит опасность.

В первый же день нашего пребывания в Хансдоне я отправилась на конюшню. Для меня всегда было огромным удовольствием лишний раз взглянуть на лошадей, вне зависимости от того, кому они принадлежали. Когда я возвращалась в главное здание, во двор въехал гонец, одетый в цвета лорда Ромфорда. Я все еще вспоминала о ладной грациозной лошадке, доверчиво подбиравшей нежными губами куски морковки с моей ладони, когда что-то в облике посланца заставило меня обратить на него более пристальное внимание. На его лице смешались скорбь и страх — нетрудно было догадаться, что он принес дурные вести.

«Ну, для кого дурные, а для кого — и вполне благоприятные...» — подумалось мне. Если окажется, что мисс Анна Болейн, дочь лорда Ромфорда, слегла с потницей, многие среди приближенных королевы и принцессы встретят эту новость с ликованием.

Чтобы выяснить, что же все-таки случилось, я последовала за спешившимся всадником. Никто не обратил на меня внимания — всего лишь очередная девушка в темном, торопящаяся с каким-то поручением. К тому времени, когда гонец достиг приемной зала короля, я отставала от него всего на несколько шагов. Мне удалось войти в зал вслед за ним как раз вовремя для того, чтобы услышать, как король потребовал у гонца полного отчета о том, что происходит в замке Хивер — родовом гнезде Болейнов в Кенте. Там, как я и предположила, укрылась Анна, после того как король оставил ее в Гринвиче.

— Лорд Рочфорд заболел, — объявил посланец, — а также его младшая дочь, мисс Анна Болейн.

Вся кровь отлила от обычно румяных щек короля. Он повернулся к одному из своих приближенных и распорядился немедленно привести доктора Баттса. Я замерла в темном уголке, перебирая четки, подаренные мне принцессой. Хорошо ли молить Господа о чьей-нибудь кончине? Я знала, что это великий грех, но уста мои против воли шептали страшные слова.

Когда доктор Баттс вошел в зал, король велел ему скакать в Хивер.

— Спасите ее, — приказал он.

— Я сделаю все, что в моих силах, — обещал лекарь.

В течение нескольких следующих дней все джентльмены, прислуживавшие королю в его покоях, кроме одного, заразились смертельной болезнью. Его величество переезжал из одного поместья в другое, оставляя в каждом из них заболевших. Мы не ночевали дважды в одном месте до тех пор, пока не добрались до Титтенхэнгера рядом с Сент-Олбансом. Этот замок, как и многие другие дома и угодья в королевстве, принадлежал кардиналу Вулси.

Король распорядился, чтобы к нашему прибытию весь дом был очищен от заразы: сперва в каждой комнате развели камины, а затем все полы и стену вымыли с уксусом. В качестве еще одной меры предосторожности каждый придворный и каждый слуга должен был носить с собой кипу салфеток, намоченных в настойке, приготовленной из крошек черного хлеба, уксуса, полыни и розовой воды.

— По крайней мере, пахнет получше, чем от лука с чесноком, — пробормотала я, поднося салфетку к носу.

Всем нам велели нюхать эти мокрые салфетки, словно то были шарики с душистыми травами. Однажды я неосторожно приложила салфетку к лицу — и тотчас с громким криком бросила ее на пол! Кожа моя горела, а из глаз потекли слезы. Смесь, которой была пропитана салфетка, оказалась чересчур едкой. Как тут было не вспомнить слова Марии о том, что некоторые лекарства не менее опасны, чем те болезни, которые они призваны излечить.

В Титтенхэнгере король, королева и принцесса каждое утро ходили к мессе и исповедовались. Я последовала их примеру и даже покаялась в грехе возжелания смерти ближней своей, то бишь Анне Болейн. Правда, священник из-за распространяющегося поветрия был очень занят, слушал меня вполуха и не наложил на меня строгую епитимью[82]. Всю следующую неделю я должна была в каждый уставный час[83] возносить молитвы во здравие леди Анны.

Ежедневно к нам прибывали все новые и новые гонцы. Они приносили печальные вести о том, что болезнь скосила то одного, то другого из друзей короля. Муж Мэри Болейн, Уильям Кэри, проиграл свою битву с недугом, равно как и сэр Уильям Комптон, многолетний хранитель королевской уборной. Но среди траурных вестей жемчужинами сверкали новости о чудесных исцелениях: Джордж Болейн, его отец и его сестра Анна выжили и полностью поправились.

ГЛАВА 21

Нам повезло — никто из свиты принцессы Марии не заболел. Короля с королевой также пощадил недуг. Постепенно болезнь пошла на убыль. Генрих и Екатерина двинулись в свое обычное летнее путешествие, а принцесса и мы вместе с нею вернулись в Хансдон.