Агриппина Начинкина стояла в хвосте длинной пробки, вытянувшейся разноцветной гусеницей вдоль всей набережной. Была пятница, часы показывали начало пятого, за окном моросил мелкий серый дождик, впереди ее ожидал мучительный вечер в кругу малознакомых людей, при полной невозможности покинуть вечеринку до самого ее финала. А учитывая размах обычных маменькиных праздников, долгожданный финал наступит часов в пять утра. Агриппина положила подбородок на руль и почувствовала себя невинно осужденной, всходящей на эшафот. Впрочем, те, наверное, меньше страдали, поскольку сами выбирали собственную участь. Ее же судьбу предопределило рождение.
Конечно, многие из нынешних знакомых девушки посчитали бы ее жалобы пустым капризом избалованной особы. Но что они знают об изнанке ее жизни? Ничего! Богатые родители и дом – полная чаша еще никому не гарантировали счастья. Ей вообще часто казалось, что аист, разносивший младенцев в ночь ее рождения, чего-то там напутал и принес Агриппину не по адресу. А иначе как можно объяснить ее духовное сиротство в кругу семьи?
Вы хоть представляете, каково это жить на свете, когда все, даже собственное имя ранит тебя, стоит кому-то из окружающих обратиться к тебе? Вот Агриппина представляла.
Ее экзальтированная мамочка, с восторгом ожидавшая рождения дочери, мечтала вырастить из крошки великую балерину и после долгих раздумий выбрала ей соответствующее будущему имя – Агриппина, в честь великой, непревзойденной Агриппины Вагановой, гениального педагога и хореографа, чье имя с гордостью носит Академия русского балета, храм искусства, в котором Елена Сергеевна Начинкина, в девичестве Воробьева, провела лучшие годы детства и юности. Не учла счастливая мать лишь нелепого сочетания имени, отчества и фамилии, стараниями родственников доставшихся несчастной малютке, – Агриппина Вольдемаровна Начинкина звучало как издевка. Не говоря уже об уменьшительно-ласкательных вариантах имени «Агриппина», из которых «Гриппа» было не худшим вариантом, хотя и звучало скорее как диагноз.
В довершение всего девочка оказалась совершенно бездарной в отношении хореографии и артистической карьеры. Она с детства не любила танцевать, была неуклюжей, немузыкальной, всячески сопротивлялась любым попыткам развить в ней якобы глубоко спрятанные таланты, ненавидела публичность, болезненно стеснялась гостей и, естественно, с треском провалила вступительные экзамены в академию, несмотря на многочисленные занятия с дорогими репетиторами и старания матери. После чего окончательно осознала свою полную несостоятельность и отправилась учиться в обычную гимназию с математическим уклоном.
Итак, ни артистизма, ни тонкости натуры в девочке не просматривалось. Мать была разочарована. Но и другие родственники не находили в малютке никаких особых талантов и дарований. Бабушка Галина Станиславовна, проработавшая всю жизнь учителем словесности в средней школе, страстная почитательница пушкинского таланта, мечтавшая в душе о Пушкинском доме, научных трудах и литературных вечерах, обнаружила во внучке полное равнодушие к поэзии в частности и к литературе вообще. Отец, Вольдемар Сигизмундович, был слишком занят, чтобы уделять дочери много внимания, но все же успел убедиться, что в ней нет задатков лидера, от природы она наделена весьма скромными амбициями, и никаких грандиозных свершений от юной Агриппины больше не ожидал, предоставив ей возможность развиваться естественно.
Хорошая, а скорее даже отличная успеваемость Гриппы в школьных науках впечатления на родственников не производила. Да и на саму девочку тоже. Ибо она, будучи человеком неглупым, вслед за родственниками была вынуждена признать себя личностью заурядной, принять это как данность и жить дальше. Единственное, что ее мучило, это попытки родственников вытащить ее на свет из спасительной уютной тени, а также вызывающая оригинальность собственного имени, совершенно не сочетающаяся с такой серой личностью и, следовательно, вносившая дисгармонию в существование этой самой личности.
Гриппа с отличием окончила гимназию, поступила в университет на математико-механический факультет, окончила его с отличием, поступила в аспирантуру и готовилась в ближайшее время с блеском защитить диссертацию, став кандидатом наук. Название Гриппиного научного труда ни один из ее родственников повторить не смог бы, но, впрочем, никто и не пытался. После защиты Гриппа мечтала остаться работать преподавателем на родной кафедре. Все это воспринималось родными с умеренным равнодушием. Для них девушка была прежней серой мышкой, замкнутым и бесталанным человеком, прячущимся в мире скучных цифр, таких же скучных, как и она сама.
Едва окончив университет, Гриппа сбежала из семьи в купленную отцом однокомнатную квартиру, причем, по ее требованию, в обычном доме. Родители были в шоке от подобного требования и долго сопротивлялись, пытались поселить в роскошные апартаменты в клубном доме на Крестовском острове. Но Гриппа твердо стояла на своем и в итоге въехала в выбранную ею самой квартиру в недавно возведенном здании поблизости от университета, в Петергофе.
Ремонт в квартире делала мама, но это уже было чепухой. Гриппе купили скромный «Опель Астру» рядового серебристого цвета, и девушка зажила новой жизнью, мечтая о собственной зарплате и о полной и окончательной независимости от семьи. И все у нее стало налаживаться. У Гриппы появились друзья, ничего не знавшие о масштабах благосостояния ее родственников, милые, обычные люди, среди которых девушка чувствовала себя уютно и комфортно. Она училась жить как все и была почти счастлива. Огорчали ее лишь регулярные семейные торжества, избежать посещения которых не было никакой возможности.
Одним из таких, в котором никак нельзя не принимать участие, должен стать сегодняшний праздник.
Ладно, уговаривала себя Гриппа, главное – продержаться до полуночи, а там можно тихонько сбежать наверх. К тому же мать говорила о каком-то маскараде. Если повезет, маска будет неброской и полностью ее скроет. О костюме, в который придется облачиться, Гриппа имела весьма смутное представление, ибо выбирала его, конечно, мамочка. И, естественно, с прицелом.
Два года назад родительница Гриппы поставила перед собой нелегкую задачу – выдать любимое, но неказистое чадо замуж. Пристроить, чтоб голова уже не болела. На саму Агриппину мама в этом вопросе не надеялась. И, в общем-то, правильно. Потому что Гриппа близких отношений с противоположным полом отродясь не имела, зато имела массу комплексов на сей счет. Хотя с давних лет у нее был дежурный поклонник, запасной вариант на крайний случай – сын папиного зама Илья Тиховлиз. Тот долгие годы ухаживал за Гриппой важно и обстоятельно, с дальним прицелом. Сама же девушка совершенно не питала по его поводу никаких иллюзий. Илья, как и его папочка, был напрочь лишен сантиментов, зато хорошо считал деньги, то есть просчитывал выгоды. А быть предметом торга или ступенью в чьем-то карьерном росте Агриппина считала для себя унизительным, а потому не выносила Илью, брезговала его ухаживаниями. Да и все семейство Тиховлизов, если честно признаться, не жаловала, поскольку его члены, как близкие семье Начинкиных люди, были свидетелями всех ее мучительных фиаско.
И вот сейчас от мыслей о неизбежной встрече с дежурным женихом и предстоящем унижении остатки хорошего настроения покинули Гриппу, а по ее щекам скатились две крупных соленых слезы.
Нина Андреевна Тиховлиз вела свой «Мерседес» уверенной, не по-женски твердой рукой. Такой же твердой рукой дама вела по жизни свое семейство. Справа от нее на пассажирском сиденье сидел супруг, Пофистал Тарасович, председатель правления одного из крупнейших российских холдингов, основная доля которого принадлежала его старинному другу и благодетелю Вольдемару Сигизмундовичу Начинкину, на чей день рождения Тиховлизы сейчас и следовали.
Гордое имя Пофистал, кое являлось сокращением от слов «победитель фашизма Иосиф Сталин», супруг Нины Андреевны получил от деда, героя войны и горячего поклонника «вождя всех народов», не одобрившего разоблачения культа личности и таким образом выразившего свой протест.
