Ты жизнь проспал иль по ветру пустил?

Над бытием своим, как скряга, трясся.

Что ж, уходя, ничем ты не запасся?

В последний день, в день грозного суда,

Таким, как ты, поистине беда.

Отдавший все — придет обогащенный,

Ни с чем — стяжатель будет пристыженный.

Ведь чем базар богаче, тем больней

На сердце обездоленных людей.

Теперь — отдавший пять дирхемов, споря,

Ты ночь не спишь; тебе утрата — горе.

И вот полвека прожил ты почти, —

Оставшиеся дни, добром сочти.

Когда б мертвец заговорил, — наверно,

Он в горе бы вопил нелицемерно:

«Живой! Пока ты в силах говорить,

Не забывай предвечного хвалить!

Ведь мы не знали, тратя жизнь беспечно,

Что каждый миг подобен жизни вечной!»

* * *

В дни юности, не ведая беды,

Мы пировать с утра пришли в сады.

А под вечер, к смущению народа,

Шутя, возню затеяли у входа.

А невдали — в распахнутых дверях

Сидел почтенный старец в сединах.

Шутили мы и весело смеялись,

Но губы старика не улыбались.

Сказал один из нас: «Нельзя весь век

Сидеть в печали, добрый человек!

Встряхнись! Забудь, что удручен годами,

Иди и раздели веселье с нами!»

Старик взглянул, губами пожевал,

И вот, как он достойно отвечал:

«Когда весенний ветер повевает,

Он с молодой листвой в садах играет.

Шумит под ветром нива, — зелена...

А пожелтев, ломается она.

Смотри, как свеж весенний лист сегодня

Над высохшей листвою прошлогодней.

Как пировать я с юными могу,

Когда я весь в сединах, как в снегу?

Я сам был соколом! Но старость — путы...

Слабею. Сочтены мои минуты.

Как уходящий, я смотрю на мир;

А вы впервой пришли на этот пир.

Тому, кто всем вам в прадеды годится,

Вином и флейтой не омолодиться.

Мой волос был, как ворона крыло,

Теперь в моих кудрях белым-бело.

Павлин великолепен — кто перечит.

А как мне быть, коль я бескрылый кречет?

От всходов ваша пажить зелена,

А на току у старца ни зерна.

Все листья у меня в саду опали,

Все розы в цветнике моем увяли.

Моя опора — посох. Больше нет

Опоры в жизни мне на склоне лет.

Ланиты-розы стали желтым златом...

И солнце ведь желтеет пред закатом.

Даны вам, юным, крепких две ноги,

А старец просит: «Встать мне помоги!»

Молва простит юнцу страстей порывы,

Но мерзок людям старец похотливый.

Как вспомню я минувшие года,

Клянусь — мне в пору плакать от стыда!

Лукман сказал: «Да лучше не родиться,

Чем долгий век прожить и оскверниться!

И лучше вовсе жизни не познать,

Чем жить — и дар бесценный растерять!

Коль юноша несет свой мускус к свету,

Старик идет к последнему ответу».

* * *

Старик пришел к врачу. Он так стонал,

Что лекаря невольно испугал:

«Прослушай сердца моего биенье!

Я еле жив, мне каждый шаг — мученье.

Взгляни, что сделалось с моим хребтом, —

Как будто я нагнулся за цветком».

А врач: «Тебя пристрастье к миру губит.

Терпи и жди, когда труба вострубит.

Безумец, ты грешишь на склоне дней,

Но струй, утекших, не вернешь в ручей!

Всю жизнь ты был гулякою бездумным,

Стань хоть теперь достойным и разумным!»

О друг, когда полвека прожил ты,

То не гонись за призраком тщеты.

Когда сквозь ночь кудрей моих пробился

Рассвет седин — страстей я устыдился.

Ведь и меня желаний пламя жгло,

Но время низкой похоти прошло.

Неужто свежей травке намогильной

Возрадуюсь я, ставши перстью пыльной?

В страстях, среди соблазнов, как во мгле,

Прошли мы, словно тени, по земле.

И новые, что придут не навечно,

Пройдут по праху нашему беспечно.

Жаль мне, что полдень бытия померк,

Что в вихри игр я жизнь свою поверг!

Душа, понять ты жизни не успела,

Что молнией блестящей пролетела!

О внешней красоте ты полон был

Заботами, — и веру позабыл.

Пустыми мы делами занимались,

Теперь — в пустыне брошены — остались...

Учитель детям хорошо сказал:

«Дел мы не делали — а день пропал».

* * *

О юноша, светла твоя дорога, —

Иди путем служения у бога.

Пока силен, пока в душе покой —

.

Напрасно расточенное мгновенье

Длиннее Ночи Предопределенья.

Быв молодым, я цену дня не знал, —

Теперь узнал я, что я потерял.

Не будь ослом с вьюками на спине, —

Лети на ветроногом скакуне.

Пусть ты куски разбитой чаши склеишь,

Ты обмануть купца едва ль сумеешь.

Вот так, по небрежению, о друг,

Ты чашу жизни выронил из рук.

Путь избери прямой, забывши негу!

В упав, плыви из бездны к брегу.

Коль нет воды проточной под рукой,

Ты омовенье совершай землей.

Не можешь бегать ты? Идти старайся

И, падая, упорно поднимайся.

Пусть легких скакунов летит поток,

Ты — верный — их догонишь и без ног.

* * *

В пустыне , дорогой утомлен,

Я лег. Связал меня глубокий сон.

«Вставай! — меня будил погонщик дюжий,

Пихнул ногой, хлестнул уздой верблюжьей.

— Ведь впереди пустыня! Встань, не спи!

Или решил ты околеть в степи?

Что ты, святой хаджи, уснул, как пьяный, —

Не слышишь колокольцев каравана?

Я спал бы, как и ты! Но — я в пути —

Пустыней должен караван вести!»