– Извините, товарищ подполковник, – вмешался в разговор отец Георгий. – Касательно теории Дарвина можно товарищу старшему лейтенанту задать вопрос?
Комбат кивнул, с любопытством наблюдая за тем, что принесет разговор воинствующего атеиста и священника. Может быть, рассчитывал в этом разговоре что-то и для себя почерпнуть, чтобы ту или другую сторону обоснованно принять.
– Товарищ старший лейтенант будет утверждать, что человек произошел от обезьяны?
– Буду утверждать. От человекообразной обезьяны.
– Отдельные люди точно произошли от обезьяны, – заметил иерей. – С этим трудно не согласиться, особенно когда по телевидению нашу российскую эстраду видишь. И не только эстраду. Но большинство людей с этим согласиться не пожелают. И даже обезьяны не пожелают.
– Это утверждение обезьяны? – с вызовом спросил старший лейтенант.
– Это утверждение здравого смысла. Теория эволюции права только в том, что все постоянно развивается. Постоянно развивалась и обезьяна, становясь самым приспособленным к жизни существом на земле. За счет своей сообразительности и легкомыслия, она умела и умеет адаптироваться к любым условиям существования. И жилось, и живется обезьяне совсем не плохо. Зачем ей нужно было становиться человеком и сталкиваться с трудностями существования и проблемой выживания? Это была бы регрессия в развитии. Такая регрессия, которая противоречила бы самой теории Дарвина. Это, кстати, не я сказал. Это сказал один из ближайших друзей и изначальных соратников самого Дарвина – доктор Уоллес. Осознав принципиальную ошибку Дарвина, Уоллес стал его ярым противником, и еще тогда доказал несостоятельность теории эволюции в том виде, в котором Дарвин ее преподносил. И дело не только в происхождении человека. Гораздо более значительные проколы в теории эволюции наблюдаются в происхождении и перерождении видов. Дарвин утверждал, что со временем археология найдет недостающие звенья, доказывающие существование промежуточных видов. Но археология не смогла до сих пор найти то, чего не существует. Нет ни одного доказательства верности теории эволюции.
– А доказательства существования Бога? – криво усмехнулся старший лейтенант.
– Я мог бы вам много конкретных примеров привести, но их такое множество, что даже утруждать себя не стоит. Вы и сами, наверное, и сталкивались, и читали и о чудесных исцелениях, и о других чудесах. Могу только совсем свежий пример привести из собственного опыта. Я сюда ехал в купейном вагоне. Зима на носу, поезда наполовину пустые. Со мной в купе какой-то абхазский капитан оказался. Он сразу, как сел, выставил на стол две банки с пивом, а потом порошок какой-то проглотил. Я думал, лекарство. Хотя лекарства пивом обычно не запивают, но у людей всякие причуды бывают. Выпил он свое пиво, постель постелил и лег. Сначала вроде бы уснул, а потом вскакивать начал, орал, на меня таращился. Я-то понял, что он наркоман, к тому же агрессивный. Но не усмирять же его с помощью кулаков? Это все равно бесполезно. А что ему могло ночью в голову прийти, когда я усну, и предположить было трудно. И тогда я стал молиться. Мысленно, конечно, но горячо, от всего сердца. Просил Господа избавить меня от такого соседства. И вот на первой же большой станции капитан этот вскочил, торопливо оделся и на перрон выбежал. Я, каюсь, сам не надеялся на такой отклик Господа. Подумал, он за пивом побежал. Но поезд тронулся, вещи капитана остались на месте, а он не вернулся. И только на следующей станции полицейский в купе зашел за его вещами. Оказывается, капитан вышел на перрон, сделал несколько шагов, упал и сразу уснул. Хорошо хоть билет у него в кармане был, полиция по билету вещи его с поезда и сняла.
– Это какое-то совпадение, – отмахнулся старший лейтенант Красо́та. – Ты же сам, Коровин, сказал, что он наркоман. Кто знает, что с наркоманом случилось…
– Каждый волен думать так, как ему хочется, – стоял на своем отец Георгий. – Но я-то знаю, что произошло, и никаких сомнений по этому поводу не испытываю.
– А я испытываю. – Красо́та уступать не хотел. Тем более что рядом стояли солдаты и слушали разговор. При них оказаться побежденным в споре старший лейтенант не желал. – И товарищ подполковник наверняка тоже испытывает.
– А ты за меня не решай, – строго проговорил «подполковник Шумахер». – Я сам еще не знаю, в какую сторону мои сомнения направлены. Подойдет время, сам решу. Кроме того, как командир батальона, я обязан выполнить приказ – принять и во всем содействовать помощнику командира бригады по работе с верующими военнослужащими. Отец Георгий у нас теперь занимает должность помощника комбрига. Прошу всех это учесть, и тебя, старлей, тоже.
Старший лейтенант притих, поскольку как человек сугубо военный к приказам свыше всегда относился трепетно.
– А мою новую каптерку, батюшка, освящать будете? – откуда-то сбоку вынырнул каптер с ефрейторской лычкой на погоне.
– Только завтра, – пообещал иерей, – когда машина с церковным имуществом приедет…
Для нужд священника в каптерку поставили солдатскую кровать, так как свою каптер любовно перетащил в новый угол, принесли матрац, причем отыскали, что удивительно, без желтых разводов, и в дополнение ко всему, постельные принадлежности приготовили. Пока отец Георгий беседовал с офицерами, солдаты и постель ему застелили и, проявив инициативу, новый стеллаж для вещей священника к стене прибили, даже стол из ящиков соорудили. Вместо столешницы использовали четыре струганые доски. Стол был узковат, но для одного человека вполне годен. Завершила интерьер обыкновенная солдатская табуретка.
И гадость солдаты священнику никакую не подстроили, видимо, из уважения к сану. Единственно, что они себе позволили, положили под подушку гранату. Когда отец Георгий стал поправлять подушку, из-под нее выкатилась граната. Чека была сорвана, а отжимной рычаг, как только граната покатилась, выпрямился. Но отец Георгий сам служил в этой же роте, и на такие трюки не реагировал. Граната была черного цвета с белым крестом посредине и красным отжимном рычагом. То есть имела раскраску учебной, не взрывающейся гранаты. Неграмотный в военном деле человек мог бы испугаться и попытаться выскочить из комнаты, хотя, конечно, будь граната боевая, не успел бы, а грамотный только улыбнулся бы. Отец Георгий в военном деле был человеком грамотным. Гранату эту он положил на стол, чтобы тот, кто ее подложил и ждал сейчас из-за двери испуганного вопля, увидел ее и сам успокоился.
– Батюшка, на довольствие тебя поставили, – оглядывая комнату священника, сообщил капитан Столяров. Он уже, кажется, научился без стеснения произносить слово «батюшка» и вроде бы даже привыкать к этому стал. – Место тебе за офицерским столом выделим, я позову.
Но позвать на ужин капитан Столяров не успел. Никто не объяснял причину, и никто не поставил в известность священника, когда в казарме началась беготня. Он сам вышел из своей комнаты, чтобы узнать причину, о которой уже догадывался, поскольку имел опыт командировок на Северный Кавказ. Все оказалось точно так, как отец Георгий и предполагал. Два взвода уже получили оружие из оружейной «горки» и строились прямо в казарме.
Увидев вышедшего священника, капитан Столяров подошел к нему.
– Что, батюшка, полагается или не полагается солдат благословлять, когда они на боевое задание отправляются?
– Это особый момент, товарищ капитан, и рассматривать его следует, исходя из желания самих солдат и офицеров.
– Солдаты и офицеры желают.
Иерей осмотрел строй. Впечатление было такое, что все именно его ждали, желая получить благословение. Все, верующие и неверующие.
– Минутку, товарищ капитан…
Отец Георгий вернулся в свою комнату, надел епитрахиль[10], которую взял с собой, не оставив ее с общим багажом, а поверх нее енколпий[11], вышел в казарму. Он не знал здесь ни одного человека, кроме командира роты. Не знал, верующие они люди, воцерковленные или нет. Но они ждали слова священника, как напутствия перед ситуацией, где каждая пуля может оказаться той, что лишит тебя жизни. В такие моменты все начинают верить. И отец Георгий сказал просто:
