А для того, чтобы оценить «уровень шума» — иными словами, выяснить, помнят ли читатели прочитанное, — Г.Альтов предложил включить в список «контрольную книгу»: автора и название, не существующие в природе. Так появились «Долгие сумерки Марса» некоего Н.Яковлева — название и фамилия достаточно типичные. Если читатель «проглатывает» книги, не очень задумываясь над содержанием, то вполне может и Яковлева «вспомнить»…

На ротапринте анкету размножили в количестве нескольких тысяч экземпляров. Позже дома у Г.Альтова штабелем лежали заполненные анкеты, присланные из разных городов, от Владивостока до Минска, и мы переносили на отдельный лист крестики и черточки, считали и пересчитывали… Наконец стало ясно, во-первых, что читатели не отдают предпочтения ни одному из поджанров фантастики. «Фантастика нужна всякая, — был сделан вывод. — Социальная вовсе не имеет преимущества перед научно-технической. У каждого поджанра есть свой читатель, и критики не должны говорить: такая-то фантастика советскому человеку нужна, а такая-то нет».

И еще: оказалось, что многие авторы, считавшиеся популярными, пишут произведения, вовсе не запоминающиеся! Дело в том, что несуществующий Н.Яковлев неожиданно оказался не в конце списка, как следовало бы ожидать, а в самой середине. Людей, «прочитавших» это эпохальное произведение, оказалось больше, чем тех, кто помнил, например, считавшуюся классикой жанра «Планету бурь» А.Казанцева!

Ниже Яковлева в списке оказались не только Казанцев, Немцов и другие авторы фантастики ближнего прицела, но и кое-кто из писателей, очень популярных в середине шестидесятых. Я сейчас не помню конкретных фамилий, да это и не столь важно. Когда результаты анкетирования были опубликованы, обиженными посчитали себя все писатели-фантасты, оказавшиеся ниже «уровня шума». Обижались почему-то не на себя — не смогли написать запоминающихся произведений! — а на Г.Альтова, как на зачинателя и вдохновителя этого «гнусного мероприятия».

Альтову было не привыкать. Незадолго до того он уже набил немало шишек, когда в течение двух лет руководимые им ребята из Клуба любителей фантастики при МГУ присуждали по итогам года премию за худшее произведение научной фантастики. Премия называлась «Гриадным крокодилом» (по печальной памяти «Триаде» А.Колпакова — нам казалось, что ничего хуже в фантастике написать просто невозможно). Первый «Гриадный крокодил» был присужден книге М.Емцева и Е.Парнова «Падение сверхновой», второго «крокодила» получил А.Полещук за роман «Ошибка инженера Алексеева».

На «Гриадного крокодила» смертельно обиделись не только «лауреаты», но и вся элита фантастов — ведь каждый мог оказаться следующим!

А тут еще анкета…

Масса времени уходила у Г.Альтова на переписку с изобретателями, разработку новых методик в ТРИЗ — по сути, Генрих Саулович работал как целый научно-исследовательский институт, и помогала ему в этом только его жена Валентина Николаевна Журавлева, тоже вынужденная забросить фантастику (кто в шестидесятых годах не знал Валентину Журавлеву, автора замечательных рассказов «Нахалка», «Звездная рапсодия», «Леонардо», а позднее — цикла о психологе Кире Сафрай), поскольку работа над ТРИЗ требовала полной самоотдачи.

В семидесятых годах в СССР начали работать общественные школы ТРИЗ, проводились семинары; в восьмидесятых годах число школ ТРИЗ достигло нескольких сотен, и Г.Альтов составлял для преподавателей методические пособия, сам вел обучение в Азербайджанском Общественном Институте изобретательского творчества. Кроме основ ТРИЗ на курсах и в школах преподаватели учили и творческому воображению, без которого невозможно стать изобретателем. Г.Альтов попросил меня написать учебное пособие по РТВ (развитию творческого воображения), и я это сделал, а затем Генрих Саулович пришел к выводу, что слушателям трудно ориентироваться в море научной фантастики (без чтения которой невозможно развить воображение), если не снабдить их надежным «компасом» — шкалой оценки научно-фантастических идей. Такую шкалу мы и придумали в 1986 году: называлась она «Фантазия-2» (первый вариант был опробован на занятиях РТВ и оказался недостаточно эффективным).

Научно-фантастическая идея оценивалась по четырем критериям: новизне, убедительности, человековедческой ценности и художественному уровню воплощения идеи. А чтобы дать выход собственным пристрастиям «оценщика», добавлялся пятый критерий: субъективная оценка.

Оценки НФ-идей по этой шкале оказались вполне объективными — во всяком случае, самые разные читатели, обладавшие самыми разными познаниями в фантастике и самыми разными вкусами, давали той или иной идее приблизительно одинаковые оценки по 20-балльной шкале. Разброс обычно составлял не больше 1–2 баллов.

Изобретатели и сейчас пользуются этой шкалой, оценивая фантастические идеи, а вот у большинства авторов-фантастов «Фантазия-2» вызвала активное неприятие. Повторилась ситуация «Гриадного крокодила» — идеи большинства советских фантастов, как ни старайся их поднять повыше, все равно оценивались по этой шкале невысоко, они даже у очень популярных авторов не получали и 10 баллов. Как тут не обидеться — не на себя, естественно, а на авторов шкалы…

— Разве можно, — говорили обиженные, — оценивать литературное произведение по каким-то баллам? Это же такие тонкие движения души…

— Почему, — отвечал Г.Альтов, — фигурное катание оценивать можно — и даже очень точно, а научно-фантастическую идею оценить невозможно?

Боюсь, что если оценить по этой шкале современные научно-фантастические идеи, результат окажется еще более плачевным…

В истории фантастики были авторы, которым не важны новые идеи, авторы, использовавшие фантастику как метод, как антураж, как место действия. Но были и другие авторы, последователем которых мог считать себя Г.Альтов — писатели, для которых именно новая идея становилась побудительным стимулом в творчестве. Это Жюль Верн, Герберт Уэллс, Александр Беляев, Хьюго Гернсбек. Для исследователя эволюции фантастических идей произведения этих авторов стали таким же аналитическим полем, как для исследователя эволюции технических идей Г.Альтшуллера — тексты авторских свидетельств на изобретения и открытия.

Изучая авторские свидетельства, Г.Альтшуллер формулировал приемы изобретательства. Изучая идеи писателей-фантастов, Г.Альтов формулировал приемы создания новых идей. Поэтому вполне естественно появление очерков «Судьба предвидений Ж.Верна» («Мир приключений», Детлит, 1963), «Перечитывая Уэллса» («Эти удивительные звезды», Азернешр, 1966) «Гадкие утята фантастики» («Полюс риска», Гянджлик, 1970). Г.Альтов внимательно перечитал произведения классиков жанра и выделил конкретные научно-фантастические идеи, проследив за тем, когда и как эти идеи были (если были) реализованы.

В очерке «Гадкие утята фантастики», посвященном предвидениям А.Беляева, Г.Альтов писал:

«Когда размышляешь над собранными в таблицу идеями и потом перечитываешь написанное Беляевым, начинают вырисовываться некоторые общие принципы.

Есть три типа идей:

1. Признанные идеи.

2. Идеи, не успевшие получить признания, но еще и не отвергнутые.

3. Идеи, осуществление которых считается невозможным.

…Гадкие утята фантастики прячутся, как правило, среди идей третьего типа. В сущности, гадкий утенок и есть «невозможная» идея, которая в будущем станет возможной».

История фантастики показывает: осуществляются и остаются в памяти читателей идеи именно третьего типа — невозможные, безумные, противоречившие (казалось бы!) в момент публикации науке, технике, а порой и здравому смыслу. Почему же осуществлялись такие идеи? Конечно, не по воле случая. Автор-фантаст, прогнозируя развитие той или иной научно-технической области, не боится качественных скачков — тех самых скачков, которых не умеет предвидеть футурология, от которых шарахаются ученые-прогнозисты, да и большая часть собратьев по перу, для коих фантастика — всего лишь сцена для разыгрывания увлекательных представлений.