В русском языкознании конца XIX начала XX столетия преобладало мнение о существовании исходной балто-славянской общности и общего праязыка. Такую точку зрения решительно отстаивал, в частности, А.А. Шахматов. Противоположного мнения последовательно придерживался, пожалуй, только И.А. Бодуэн де Куртенэ да латышский лингвист Я.М. Эндзелин. В зарубежном языкознании решительно отрицал исходный характер близости славянских и балтских языков А. Мейе. В последующие десятилетия идея существования балто-славянского праязыка почти безоговорочно принималась польскими лингвистами и отрицалась литовскими. И в настоящее время как за рубежом, так и у нас есть сторонники и той и другой точек зрения[314].
Одним из наиболее веских аргументов в пользу существования исходной общности является факт морфологической близости славянских и балтских языков. На это обстоятельство, в частности, обращает особое внимание В.И. Георгиев[315]. В числе фактов, приводимых сторонниками противоположной точки зрения, имеется и указание на существенно различный лексический состав языков в отношении таких понятий, которые должны восходить как раз ко времени отделения их от индоевропейского праязыка[316]. Однопланово и прямолинейно вопрос явно не решается. И не случайно появление довольно сложной схемы Б.В. Горнунга, в которой предусматривается несколько неодинаковых этапов взаимодействия разных по своему происхождению племен[317].
Едва ли не большинство расхождений в науке возникает из-за разного понимания исходного материала. Тезис об автохтонности германцев в Северной Европе во многих работах принимается как данность. Отсутствие же видимых следов близости германских языков со славянскими побуждает к поискам «разделителя». Так, польский ученый Т. Лер-Сплавинский помещал между славянами и германцами иллирийцев, а балтов отодвигал к северо-востоку, полагая, что славяне стояли к германцам ближе[318]. Напротив, Ф.П. Филин видел больше общих черт у германцев с балтами и на этом основании локализовал прародину славян на юго-восток от балтов, в районе Припяти и Среднего Днепра[319]. Б.В. Горнунг также отправлялся от предположения об автохтонности германцев на севере, а потому исходную территорию славян определял довольно далеко на юго-востоке от мест их позднейшего обитания.
Поскольку германцы не были автохтонным населением западно-балтийских областей, вопрос о прародине балтов и славян не должен ставиться в зависимость от наличия или отсутствия в их языке общих моментов с германскими. При этом вопрос о происхождении балтов на первый взгляд кажется более простым, поскольку они целиком лежат в зоне культуры шнуровой керамики. Однако и в этой связи имеются проблемы, с которыми необходимо считаться.
В Северной Европе и Прибалтике с эпохи мезолита и раннего неолита сосуществуют два антропологических типа, один из которых близок населению Днепровского Надпорожья, а другой — лапоноидам[320]. С приходом культуры боевых топоров удельный вес индоевропейского населения здесь возрастает. Весьма вероятно, что обе волны индоевропейцев были близки в языковом отношении, хотя определенные отличия, вызванные временем, были неизбежны. Это был протобалтский язык, зафиксированный в топонимике довольно обширных областей Восточной Европы. Лапоноидное население, видимо, говорило на одном из уральских диалектов, что также нашло определенное отражение в ономастике этих территорий. Значительная часть этого населения была ассимилирована индоевропейцами. Но по мере продвижения из Приуралья угрофинских групп границы индоевропейских языков снова смещались к юго-западу.
Помимо угрофинских групп, на территорию Прибалтики во II тыс. до н. э. проникало население со стороны Приднепровья, что было связано с продвижением из Нижнего Поволжья племен срубной культуры. С какими-либо катастрофическими превращениями это, по-видимому, не было связано, поскольку чаще всего перемещались сравнительно малочисленные и родственные группы (может быть отступающие под натиском с востока).
Очевидно, больше своеобразия вносили племена, продвигавшиеся в Прибалтику в унетицкое и лужицкое время. Это, по всей вероятности, те самые племена, которые принесли с собой малоазиатскую и адриатическую топонимику и которые уже в начале н. э. именуются венедами. В свое время А.А. Шахматов, признавая прибалтийских венетов кельтами, отмечал в их языке романо-италийские элементы[321]. Эти элементы сказались и на балтских языках. В литературе указывался факт дихотомии (разделения на две ветви) балтийских языков. С.Б. Бернштейн этот факт привлекал в опровержение концепции единого балто-славянского языка[322]. В прусском языке, в частности, несколько иной счет: например, рядом с литовским dewintas — «девять» существует прусское newints, в чем можно видеть юго-западное влияние. В самом населении прибрежной полосы, которое занимали венеды (или «рутены» Саксона Грамматика, о чем речь пойдет в главе об этнониме «русь»), в частности на территории Эстонии, наблюдается примесь понтийского (средиземноморского или причерноморского) антропологического типа, который мог быть занесен сюда с венетской волной[323]. Однако венетская ветвь по языку была все-таки близка основной балтской. Помимо сравнительно глухой, этимологически не определенной совпадающей топонимики, в этой связи заслуживает внимания название реки в Вифинии — Ypios[324]. Название прямо соответствует литовскому upe — «река» или старопрусскому ape, которому, кстати, параллель находится и в староиндийском ap — «вода». Может быть, в связь с этим словом должно поставить также (иранизированное по форме) название рек Южный Буг и Кубань Hypanis[325]. Иными словами, с венетами в Прибалтику попадает и население, вышедшее из причерноморских областей, родственное по языку населению степного и лесостепного Поднепровья, ранее продвинувшемуся на северо-запад.
В.И. Георгиев видел косвенное доказательство теории существования балто-славянского языка в истории индо-иранской общности. Он отметил, что существование такой общности прослеживается только в древнейших письменных памятниках. Славянские языки зафиксированы на 2000, а литовский на 2500 лет позднее Ригведы и Авесты[326]. Но сравнение в данном случае все-таки недоказательно. Ригведа и Авеста появились в эпоху, когда индийские и иранские племена контактировали, тогда как позднее они практически не соприкасались. Славяне же и балты взаимодействовали как соседи, по меньшей мере, со времен Ригведы и Авесты, и надо объяснять, почему нет даже промежуточных диалектов между этими все-таки разными, хотя и родственными, языками[327].
Славяне, как и другие народы, не были однородными в расовом и культурном отношении. Вместе с тем у всех славянских народов до сих пор сохраняются элементы общей культуры, языка и внешнего облика, которые позволяют отличать славянство от других соседствующих с ним народов. В старой историографии удельный вес специфического начала обычно преувеличивался (и в положительном, и в отрицательном осмыслении), а его исторически обусловленный характер не учитывался. Но и с этими поправками существует проблема «прародины славян», т. е. вопрос о времени и территории оформления известных специфических черт, характеризующих этнический массив.
