Генерал сгущал краски. Едва державшей фронт на Западе германской армии, на которую навалились во Фландрии и Пикардии сразу три сверхдержавы (Англия, Франция и США), было не до имперских и колониальных амбиций. Анархия в России и невозможность толком обеспечить себе безопасный тыл заставляли держать на Восточном фронте, несмотря на «мир», порядка миллиона штыков и сабель. Которые явно не были бы лишними на полях сражений на реках Эна и Марна, где лотарингские суглинки обильно поливали кровью 3,6 млн германских бойцов.
Чтобы высвободить этот мощный кулак, немцам жизненно необходима была умиротворённая, зависимая от Берлина Украина, как поставщик металлов и продовольствия, и как минимум лояльная Донская область, как поставщик угля и зерна. Не помешала бы и зависимая Грузия, как трамплин к грозненской и бакинской нефти, но тут уже приходилось считаться с интересами союзной Турции.
В любом случае распылять на Востоке столь нужные на Западе войска, а уж тем более ввязываться в кровопролитные авантюры было совершенно невыгодно немецкому Генштабу. Поэтому никакой военной угрозы для Добрармии немецкая оккупация регионов, отошедших к Германии по Брестскому миру, не несла. Вначале надо было победить в войне, а уж потом задумываться, в состоянии ли рейх переварить столь много заглоченного на Востоке.
Германским корпусом генерала Кнёрцера было оккупировано около трети территории Донской области, включая Ростов, Нахичевань, Таганрог, Миллерово, Чертково. Оккупацию германское командование мотивировало тем, что эти города до 31 декабря 1887 года входили в состав Екатеринославской губернии, а согласно секретному приложению к Брестскому договору, вся Украина, включая Екатеринославскую губернию, должна быть оккупирована германскими и австрийскими войсками. Другое дело, что границы «нэзалэжной Украины» поддерживаемая германцами местная Рада гетмана П. Скоропадского трактовала слишком вольно, поэтому в свой состав и включила почти половину территории Донской области, что уже явно ущемляло интересы казачества. Сам гетман настаивал на том, что 67 % населения Ростовского и Таганрогского округов – украинцы (на самом деле их было около четверти, главным образом в Донбассе). К тому же Скоропадский не стеснялся заявить, что «Украинская держава не может существовать, не владея Крымом, иначе это будет некое туловище без ног».
Собравшееся в Новочеркасске временное Донское правительство во главе с чудом уцелевшим после подтёлковских погромов ещё калединским «министром» есаулом Георгием Яновым (по определению Деникина, «правый демагог») созвало 28 апреля 1918 года «Круг спасения Дона» в составе 130 человек. Генерал Пётр Краснов называл его «серым» из-за полного отсутствия в составе Круга «трусливой интеллигенции». По его образному выражению, интеллигенция «сидела в эту пору по подвалам и погребам, тряслась за свою жизнь или подличала перед комиссарами, записываясь на службу в советы и стараясь устроиться в более или менее невинных учреждениях – по народному образованию, по продовольствию или по финансовой части»[22].
Иными словами, ни о какой демократии речи уже не шло: доигрались в демократию и революцию до «красного колеса». К работе Круга не были допущены даже меньшевики Александра Локермана, сумевшие удержать большинство ростовских рабочих от участия в братоубийственной войне и которым удалось выжить во время хозяйничанья на Дону большевиков.
Теперь Донскую область представляло исключительно служилое казачество, которое воевало с большевиками и защищать теперь намеревалось только свои интересы. Ни о каких иногородних, инородцах, иноверцах и прочих думать не приходилось – надо было спасать Дон.
Следует заметить, что так называемый «традиционный монархизм» казачества – не более чем красивая легенда. Дон всегда подчёркивал собственную самобытность и самостийность, глухо переживая о переломе через колено казачьей свободы Петром Великим. Поэтому казаки, только получив шанс вернуть себе собственный суверенитет, поспешили восстановить «республику Казакию», о которой столь долго мечтали. С Россией же им было больше по нраву выстраивать союзнические и конфедеративные отношения, но никак не жертвовать собственной властью. Благо ресурсы позволяли безбедно существовать в этом благословенном краю.
Круг был временным, созванным до полного освобождения территории Донской области и созыва Большого Круга, поэтому и ставил перед собой лишь локальные задачи. К примеру, был сразу объявлен «принудительный заём» в 4,2 млн рублей у местных толстосумов, которые не желали раскошеливаться для Добровольческой армии.
Подавляющее большинство Круга не признавало ни немецкой оккупации, ни территориальных притязаний соседей (да и самой независимой Украины), но, так как германский сапог уже был помыт в Дону, а штык упирался в Новочеркасск, с этим фактом следовало считаться. Ибо казачьей плетью в тот момент тевтонского обуха было явно не перешибить. Предстояло лавировать.
Правительство отправило в Киев полномочное посольство для выяснения позиций сторон, а также для того, чтобы «твёрдо отстаивать существующие ныне границы области, её независимость и самобытность казачества». Однако включил в его состав известных германофобов – генерал-майоров Ивана Семёнова, Владимира Сидорина, Генерального штаба полковника Александра Гущина и бывшего директора Новочеркасского реального училища, профессора Духовной академии Мирона Горчукова.
Из этой четвёрки наибольшее недоумение вызывает личность полковника Гущина. Однокашник и приятель по академии (окончил её в 1910 году по первому разряду) барона Петра Врангеля и Сидорина (вместе с ними учились также известный белый генерал Константин Витковский и советский маршал Борис Шапошников), Гущин во время Первой мировой войны был начальником штаба 2-й Кубанской казачьей дивизии и награждён Георгиевским оружием за личную храбрость. Одно время преподавал в академии. Однако во время «крушения армии и власти» попытался сделать себе политическую карьеру, показательно ходил с красным бантом и призывал солдат «простить офицеров». Есть фотография, на которой Гущин от полноты чувств рыдает на плече Керенского.
Когда политическая карьера не удалась, Гущин подался на родной Дон, где стал начальником штаба партизанских отрядов у атамана Попова. Но заигрывания с солдатнёй ему не забыли, и консервативно настроенное казачество требовало удаления его из Донской армии. Не удалили, более того, включили в посольство, надо полагать, для «широты взглядов». Впоследствии Гущин сполна их продемонстрировал. Угодил в плен к красным при эвакуации Новороссийска, после чего был завербован ОГПУ и выполнил ряд поручений советской разведки на Дальнем Востоке. Самым известным среди них было похищение атамана Семиреченского войска Бориса Анненкова и его начальника штаба генерал-майора Николая Денисова в апреле 1924 года в Монголии и передача их СССР, где обоих расстреляли.
Столь экстравагантное посольство вступило в контакт с начальником штаба 52-й Вюртембергской резервной пехотной бригады, который заявил, что имеет приказ занять Ростов и Батайск «с целью обеспечить Украину от большевиков удержанием этого важного железнодорожного узла». Когда ему намекнули, что ни один из этих городов к Украине не имеет ни малейшего отношения, тот заметил, что этот вопрос надлежит донцам самим решать с соседями. А заодно добавил, что, если понадобится, германская армия не остановится и перед оккупацией Новочеркасска.
Спорить было бессмысленно, оставалось лишь принять условия оккупантов. Для себя донцы этот вопрос решили, избрав 3 мая войсковым атаманом ещё одного претендента в «спасители России» – генерала Петра Краснова, выступавшего как раз за тесные контакты с германцами. Отказались от «партизана» Попова (нет боевого опыта, всего лишь начальник юнкерского училища да Степной поход), от заплавцев Полякова, Денисова, Янова (молоды и несолидны), от самого Деникина (из мужиков, а нужен казак). Зато Краснов, вообще себя никак не проявивший в донском «сопротивлении», оказался в самый раз.
